Однако, не судьба. Этой ночью большевики зашли к нам в тыл и атаковали Зверево. Оставшиеся на этой станции добровольцы дрались храбро и умело, но их было мало и, понеся потери, они отступили на Чертково. Мы в полукольце, если промедлим, то окажемся в полном окружении, и Чернецов, взяв нашу офицерскую полуроту и орудие Шперлинга, возвращается назад. Бой был жаркий, но станция Зверево снова за нами и в нее возвращаются добровольцы.
Так потеряны еще одни сутки, но 16-го мы все же продолжаем наступление на Каменскую. В этот день, на аппаратном узле связи в Лихой была перехвачена телеграмма одного из вражеских командиров. Чернецов приказал прочесть ее перед строем наших войск, вроде как, для воодушевления бойцов, и правильно сделал, поскольку после этого, подъем в отряде был такой, что если бы красные видели нас в тот момент, то до самого Петрограда бежали без остановки. Перехваченная телеграмма гласила следующее: "Скажте там чдо сигодня 12 часов дня ожидается бой подкаменской Чернецов подходит такчдо может быт придтся закрыт кантру прапаст. Паняли? Нач рвлюционый камитет ограбив казначейство кажс скрылся ктя комисар говоритчдо ен назтанции но я был вштабе камитета и там сидят палтара человика тильку штаб занимается прыврженцеми првительзтва..." Если перевести это на общедоступный человеческий язык, то становилось ясно, что начальник революционного комитета ограбил казначейство и скрылся, комиссара нет, и к бою красногады не готовы. Отлично.
В этот день, вся основная работа легла на плечи нашей молодежи. Их эшелон опережал нас на несколько часов и встретился с красными у Северо-Донецкого полустанка, а когда мы все же догнали их и начали высадку из вагонов, то слышали только крики "Ура!" доносящиеся впереди по ходу движения и сильную пальбу из винтовок. Здесь против нас стояли основные силы Лейб-Гвардии Атаманского полка во главе, что интересно, с герцогом Лейхтенбергским, который еще в самом начале боя объявил, что казаки будут нейтральны. Все бы ничего, но помимо бравых атаманцев, станцию обороняли красногвардейцы, и вот с ними-то, пришлось повозиться, так как отступать они не хотели. Однако уже по темноте, отряд Грекова совершил очередной ночной марш и ударил противнику в тыл. Наши партизаны его поддержали и перешли в атаку, а то самое "Ура!", которое к нам донеслось, было ее началом. Потери наши незначительны, но красная артбатарея повредила паровоз головного эшелона и разбила несколько вагонов. Ну, это не беда, паровоз достанем новый, да и вагонов на станциях еще много, главная наша ценность - это храбрые и стойкие в бою люди, и чем их больше в живых останется, тем больше их перейдет в последующие наступления на большевиков.
Утром 17-го января мы должны нанести решительный удар по Каменской, но получившие подкрепления из воронежских красногвардейцев большевики, рано поутру, сами переходят в наступление. Взятый конниками Грекова пленник докладывал, что против нас идет полторы тысячи штыков и две донские батареи. Нам плевать, нам надоело бегать от одной станции до другой, мы начинаем уставать, а потому, готовы встретить красных со всем нашим радушием, остановить их, а затем, на их плечах ворваться в так необходимый нам населенный пункт.
Начинается бой, перед Северо-Донецким полустанком появляются густые цепи вражеских пехотинцев, а по правому флангу, в районе недалекой речушки, были замечены артиллерийские упряжки. Наша офицерская полурота лежит вдоль всего железнодорожного полотна, команды нам не нужны, и что делать, каждый из нас знает очень хорошо. Сначала подпустим краснопузых поближе, отстреляем самых активных, пулеметы нас поддержат, а как только противник запнется, а он обязательно запнется, мы контратакуем. Единственная проблема это вражеские орудия, но мы надеемся на то, что донские артиллеристы не будут слишком усердствовать, а их снаряды, как это уже не раз случалось, будут падать где-то в стороне. Однако появляется Чернецов, который эту ночь провел в Лихой. Есаул, такой же, как и всегда, в перетянутом ремнями синем полушубке, жизнерадостный и розовощекий, неспешно прохаживается вдоль канавы, где мы загораем, и громко спрашивает:
- А что партизаны, сходим в атаку сразу, не дожидаясь пока красные в гости придут?
Ноги сами поднимают меня с промерзшей земли, а руки пристегивают к винтовке штык. Слева и справа, тоже самое делают и остальные бойцы нашего отряда. Молча, без криков и песен, быстрым шагом мы идем навстречу врагам. Наш напор силен и стремителен, мы уверены в своей правоте, и когда до красных остается метров тридцать, они останавливаются. Враги, как стадо баранов, мнутся на месте, и тут, не сговариваясь, как по команде, мы берем их на горло.
- Ур-раа-а! - разносится над полем наш рев, и весь отряд переходит на бег.
Красногвардейцы и немногочисленные спешенные казаки из революционеров, разворачиваются и бегут к своим исходным позициям. Поздно, господа, вы опоздали. Я догоняю одного красногвардейца, широкоплечего парня в бекеше с сорванными погонами, не иначе, как снятую с офицера, и вонзаю ему в спину штык. На миг замираю и выдергиваю штык на себя. Вновь бегу, и снова ударяю в чужую спину. Это второй, а всего в то утро, на свой счет я мог бы записать четверых.
На плечах красногвардейцев отряд входит в Каменскую, гонит врага перед собой и наступает на станцию Глубокая, куда отходят основные вражеские силы. Отряд Грекова в это время захватывает орудийные батареи, которые большевики так и не успели развернуть, доставляет их к эшелону и присоединяется к нам. Отряды переходят по льду Северский Донец, совершают стремительный рывок на север и выбивают растерянных революционеров из станицы Глубокой. Одержана полная победа, приказ атамана Каледина выполнен и первоначальные цели похода достигнуты.
Остаток дня мы стоим в Глубокой и готовимся к обороне. Однако в ночь, по непонятной для нас причине, отступаем и возвращаемся в Каменскую. Наши эшелоны уже с полудня стоят на станции, а мы располагаемся в зале местного железнодорожного вокзала. Усталость дает о себе знать, наша полурота разбредается, кто куда, и люди, небольшими группами, располагаются на ночлег. Мы сидим втроем, Мишка, Демушкин и я, три казака на отдыхе, и хоть картину рисуй. На пол скинуты запасные шинели из эшелона, нам тепло, потихоньку клонит в сон, но пока мы все еще бодрствуем и расспрашиваем одного паренька из 1-го взвода о том, что здесь происходит.
В углу зала, под иконой Святого Николая, стоит стол, за которым сидят отрядный писарь и поручик Курочкин. Перед столом выстроилась очередь человек в полста. Это местные реалисты и казачьи офицеры, будущая 2-я сотня Чернецовского партизанского отряда. Каждый из новобранцев подходил к поручику, называл себя, крестился на икону, ставил рядом со своей фамилией подпись и так становился чернецовцем. После чего, боец отходил в другой угол зала, получал винтовку, полушубок и выходил на улицу.
Так проходит какое-то время, смотреть на новобранцев становится не интересно и мы вспоминаем, что целый день ничего не ели. В этот момент, как на заказ, в зале появляется около десятка молоденьких и миловидных барышень, как выясняется, это местный дамский кружок, который решил организовать для храбрых освободителей ужин. Девушки разносят по залу пакеты с едой, и на нас троих, приходится каравай хлеба и две курицы. Мы с аппетитом перекусываем, поспевает чай, и желание спать пропадает само по себе. Хочется двигаться, смеяться, общаться с девушками, вспоминать прошедший день и славную победу, но чувство это обманчиво, оживление проходит уже через десяток минут и, завернувшись в шинель, я проваливаюсь в глубокий и крепкий сон.
Глава 7
Дон. Январь 1918 года.
- Во имя отца и сына и Святаго Духа. Аминь! - протяжно тянул местный каменский священник и от его сильного басистого голоса, у меня мурашки по коже пошли. В здании железнодорожного вокзала стояли два десятка гробов, а в них лежали наши товарищи.
После того как партизанские отряды заняли Каменскую, воодушевление накрывало нас с головой. Мы были на подъеме и готовы к новым боям, а ранним утром 18-го числа узнали причину, по которой нас отозвали со станции Глубокая и вернули сюда. Красная Гвардия вновь ударила по нашим тылам, и пока наша офицерская полурота отсыпалась после дневного боя и марша по зимним степным просторам, отряд есаула Лазарева, полсотни добровольцев, зубами держался за станцию Лихая. Против каждого офицера было по десять врагов, и были это не вчерашние дезертиры и не мобилизованные работяги, а самые настоящие "бойцы революции", мать их разэдак. И ладно бы так, против пехоты добровольцы выстояли бы, но у красных было не менее восьми полевых и двух тяжелых орудий, и позиции офицеров, они попросту заравнивали с землей. Дважды Лазарев поднимал своих подчиненных в штыковую и этим останавливал противника. Однако силы были неравны, и есаул, собрав всех уцелевших офицеров, пешим маршем отступил к Северо-Донецкому полустанку.
Снова нам грозило окружение, и на Лихую, под командованием поручика Курочкина выступила "Старая Гвардия", я говорю про 1-ю сотню Чернецовского отряда и два орудийных расчета под командованием все того же штабс-капитана Шперлинга. В районе Северо-Донецкого полустанка они встретились с отступившими от Лихой офицерами и, усилившись за их счет, направились отбивать станцию. Конечно, если бы Чернецов знал, что за ночь со стороны Украины к красногвардейцам подошли серьезные подкрепления, то на Лихую направились более серьезные силы, а так, что было, то и было. Как итог, двести двадцать партизан и офицеров, с двумя орудиями, атаковали около тысячи вражеских бойцов, преимущественно революционных фанатиков и латышей, плюс полторы сотни немцев под командованием некоего поручика Шребера. Все это, не считая, десятка орудий и местных мастеровых, которым раздали оружие.
По всем законам Великой Войны эта атака не имела никаких шансов на успех, но сейчас война у нас другая, Гражданская, а потому, 1-я сотня и остатки добровольческого отряда свое дело сделали. Бой был жарким, длился несколько часов подряд, и ярость нашей молодежи оказалась сильней большевистского фанатизма. Красные, потеряв около сотни своих бойцов и бросив в Лихой несколько эшелонов с продовольствием и оружием, отступили. Славная победа, но далась она нелегко, и более двадцати храбрых воинов земли русской, никогда уже не встанут с нами в строй и никогда не смогут спеть "Журавля", в котором уже появился новый куплет: "Под Лихой лихое дело, всю Россию облетело".
Сегодня 19-е число, и на сегодня назначены похороны офицеров-добровольцев и партизан. Мало кого из них я знал, все же недавно в отряде и общаюсь преимущественно с офицерами нашей сводной полуроты, однако гибель людей, переживаю тяжко. Может быть причиной тому общий настрой всего Чернецовского отряда, а может быть, тоска на лице нашего командира, всегда жизнерадостного, а сейчас, как будто состарившегося сразу на десяток лет.
В зале вокзала стоят люди, у нас на руках папахи, кубанки, полевые армейские фуражки, а порой и самые обычные гражданские шапки. Священник заканчивает панихиду, и специально назначенные люди, взвалив гробы на плечи, несут их на выход. Здесь их грузят на телеги и отвозят на местное кладбище. Спустя час церемония окончена, и мы снова возвращаемся на станцию.
- Ви-у-у-у! - над Каменской свистит снаряд и падает в районе железнодорожных путей. Это тот самый большевистский блиндированный паровоз из Харькова, который все же пришел на помощь местным коммунарам и уже несколько часов подряд, с перерывами на завтрак и обед, с прицепленной к нему открытой платформы, одиночными снарядами обстреливает Каменский вокзал. Слава Богу, что артиллеристы у противника далеко не самые лучшие, палят в белый свет как в копеечку, снарядов не жалея, однако же, сам факт обстрела нервирует местное население и оно начинает посматривать на нас косо. Надо что-то делать с этой угрозой и вариантов решения вопроса немного. Самый простой, совершить вылазку и уничтожить кусок железнодорожного полотна за Северским Донцом, а самый логичный, новая атака на Глубокую, которая опять находится под контролем большевиков.
Сейчас в Глубокой не меньше тысячи вражеских штыков и на подходе конные казачьи части войскового старшины Голубова, переметнувшегося на сторону большевиков. Мы это знаем точно, так как среди предателей находятся люди из штаба 5-й Донской дивизии, и они регулярно посылают к нам своих связных. Медлить нельзя, в обороне сидеть бессмысленно, а значит, придется атаковать.
Вечером этого дня приходят два известия. Как водится, одно хорошее, а другое плохое. Первая новость из Новочеркасска, за дело у Лихой, весь личный состав 1-й сотни награжден "Георгиевскими медалями", а сам есаул Чернецов, перепрыгивая чин войскового старшины, получает звание полковника. Второе известие прилетает из Зверево, откуда сегодня днем на захваченную революционерами станцию Гуково выступила 2-я рота добровольческого Офицерского батальона. Добровольцы не смогли отбить станцию, потеряли три четверти личного состава, и с поражением вернулись в Зверево.
Вот и думай, то ли празднуй и веселись, то ли павших офицеров поминай. Впрочем, все становится на свои места само собой. Совместно с Грековым и другими командирами подразделений Чернецов в вокзальной дамской комнате проводит военный совет. Здесь составляется план завтрашнего наступления и, вскоре, начинается суета, которая сопровождает каждую воинскую часть перед скорым боем.
План у Чернецова простой, но эффективный, навалиться на Глубокую с трех сторон, окружить противника и полностью уничтожить. То обстоятельство, что нас меньше, не смущало никого, чтобы выжить, было необходимо победить, и пусть против каждого из нас по пять-шесть большевиков и мятежников, мы ощущаем себя правыми и духом сильней, а раз так, то удача будет на нашей стороне. Первый отряд поведет сам Чернецов, и он должен наступать на Глубокую со стороны его родной станицы Калитвенской, обойти станцию с севера, разрушить железнодорожное полотно и провести стремительную атаку. С командиром наша офицерская полурота и набранная в Каменской 2-я сотня, одно орудие и три пулемета. Движение на захваченном у большевиков легковом автомобиле и телегах, которые в ночь должны подогнать местные казаки и извозчики. Второй отряд составила вся 1-я сотня и задача молодежи атаковать противника в лоб. Движение на эшелоне по железнодорожной ветке. Третий отряд должен был повести Греков, который еще пару дней назад посадил всех своих бойцов на лошадей. Задача кубанца обойти Глубокую по левому флангу, и от урочища Верхнеклинового двигаться по правому берегу реки Глубокой. В районе станции его конница по льду переходит на левый берег и атакует большевиков с тыла. По плану намечается, что все три отряда должны действовать четко и слаженно, а атаки приурочены на полдень.
Однако с самого начала все идет совсем не так, как изначально намечалось, и выступление первого атакующего отряда произошло не в четыре часа утра, а в начале восьмого. Причина тому простая, телеги собрались у вокзала с большим опозданием.
Наступил хмарный и туманный рассвет 20 января. Отряд выходит из Каменской, по льду форсирует речку, проходит Старую станицу и выходит в степь. Походный порядок у нас такой, впереди Чернецов с десятком конных офицеров, и мы с Демушкиным входим в их число. За нами орудие под командованием полковника Миончинского и его юнкера-артиллеристы, все верхами. Следом основные силы, автомобиль, который постоянно оскальзывается на степном гололеде, телеги с пулеметами и пехота.
Мы торопимся вперед, но туман плотной пеленой накрывает степь, и нам с Демушкиным вспоминается что-то общее из прошлой жизни, а именно, ноябрь 16-го года и Эрзерумская операция. Тогда тоже подобный туман стоял, дождь мог неожиданно смениться метелью, а стоящих на постах пластунов, частенько находили замерзшими на посту. Почти пятнадцать тысяч убитыми и более шести тысяч обмороженными потеряла наша Кавказская армия во время той операции и большинство из них, это казаки. Все как в старой песне: "Вспомним братцы, як бродили, по колено у снегах, и коней в руках водили, и навстречу шли врагам, там, вдали мелькают бурки и белеют башлыки, то не турки и не порты, то кубански казаки". Лихое было времечко и трудное, и тогда я считал, что хуже не будет, а сейчас, это хуже, когда кровавая пелена и хаос накрыли всю бывшую Российскую империю, уже наступило, та осень поминается как плохая и суровая, но вполне терпимая.