— Откуда ты все это знаешь? — удивленно спросила Ингрид.
— Так… уже и не помню откуда. Где-то когда-то читал, — сказал я и поцеловал девушку в губы.
Целовались мы долго. Потом она провела своими губами чуть в сторону — на шершавость моей покрытой суточной щетиной щеки.
— Колючий… — сказала она. — Пойдем ко мне?
— Пойдем. Я так тебя люблю… мне ничего не нужно, кроме тебя! — с трудом оторвавшись от Ингрид, я выдавил из себя я. — А теперь и ты скажи, что любишь меня.
— Да, я тебя люблю! — с жаром подтвердила девушка. — Люблю всей душой, но именно потому, что я так сильно тебя люблю, я не могу допустить, чтобы ты из-за меня пострадал и влип в какую-нибудь опасную и отвратительную историю.
— С какой радости я должен туда влипать? Почему? Это возможно только в том случае, если ты захочешь за меня выйти замуж, — со смехом перебил ее я. — А попадать в истории — это вообще-то моя основная работа. Да, есть еще один момент, и я хочу все прояснить раз и навсегда. Недомолвки достали по самые почки. Будь рядом, просто — будь всегда рядом, без этих глупых обязательств и брачных церемоний. Только так мы и решим все наши проблемы!
— Я разве отказываюсь? — призналась Ингрид. — Но мне и в голову не могло прийти, что ты увлечешься мною всерьез! Мне приятно работать только с тобой, потому что ты никогда не смотришь на меня, как другие... Ну что я могу тебе дать такого, чего не может дать любая девушка? Моя жизнь обычно уныла и неинтересна, и сегодня я живу в завтрашнем дне вчерашнего... Скорей всего последнюю неделю я просто существую в прямом смысле этого слова. Постепенно все вокруг превращается для меня в некую занозу в заднице, которая мешает сидеть и ноет... то есть соответственно жизнь — это заноза, которую нужно осторожно вытащить пинцетом. И тогда наступит спокойствие... Какая-то тягостная атмосфера бросает меня из стороны в сторону, и амплитуда колебания моего психологического состояния неимоверно огромна... Иногда ничего не хочется, вся жизнь кажется бессмысленной, а кругом люди, люди... И только иногда в толпе можно разглядеть человека, который идет, разрывая эту обыденность, эту тоскливую жизнь... Главное, чтобы на темной стороне тебя ждали, и тогда ты когда-нибудь уйдешь туда... По крайней мере, у меня есть цель — научиться бороться со своей слабостью, потому что она либо убьет меня, либо ее убью я... сумбурно говорю. Зачем я тебе? Я ведь такая обыкновенная…
— Это ты-то обыкновенная? — я улыбнулся и крепче обнял ее. — Да я не знаю, есть ли на свете еще хоть одна девушка, похожая на тебя. Ты просто чудо! Ты можешь дать мне то, чего я никогда не смогу получить, например, от своей жены, — как можно более серьезным тоном ответил я. — Сказать честно? Вначале мне казалось, что я просто хочу тебя трахнуть, но потом, со временем понял, что мне мало только спать с тобой. Мне нужно видеть тебя каждый день. И я хочу, чтобы ты принадлежала мне. Здесь и сейчас. Навсегда! Жизнь коротка, поэтому живи, нарушая правила: прощай быстро, но целуй медленно; люби искренне и смейся неудержимо; и никогда не сожалей о том, что заставило тебя улыбнуться.
Ингрид судорожно вздохнула и опять посмотрела на меня. «Никогда еще я не видел, чтобы женщина так сияла», — подумал я с удивлением. Тем временем мы поднялись в ее этаж.
— Давай-ка я покажу тебе все тут, — сказала она и устроила мне экскурсию по своей квартире.
— А вот и спальня, если ты не догадался, — сказала она в конце нашего обзора. — Только не пугайся, и не падай в обморок! Я ужасная крохоборка. В шкафу места не хватает. Он забит вещами, которые не носятся уже лет десять. Начинаю их разбирать, с целью что-нибудь выкинуть. Посмотрю-посмотрю, и жалко становится! Думаю, вещь-то не рваная, не изношенная или материал хороший. Как же ее можно выкинуть? В итоге запихиваю на место или бросаю на стул.
— Миленькое местечко, — произнес я, не зная, что еще можно сказать в данном случае. — Ничего круче, я в жизни не видел.
— А то! Мне тоже нравится. Но знаешь, я же совсем не такая блестящая красавица, как те бриллиантовые шлюхи, с которыми ты привык общаться по работе.
— Ну, не скажи! Ты — прелестна, изящна и очаровательна, — возразил я, ласково поцеловав ее в лоб. — А этих… всяких… я насмотрелся уже предостаточно, и поверь, ни ты, ни я уже не сможем обойтись друг без друга! Я хочу, чтобы ты это понимала. Хорошо? Я буду любить тебя всегда и везде, что бы между нами ни случилось, в горе и в радости, и больше мне нечего тебе сказать.
— Но эта твоя распроклятая работа! Я очень хорошо умею притягивать несчастья и дрянные проблемы. Вдруг из-за меня ты ввяжешься в какую-нибудь скверную игру, и тебе это повредит?
— Не знаю, может быть. А если ты переживаешь из-за морально-нравственных категорий, то это вообще ерунда. Кроме того — ты будешь сталкиваться с изменой и предательством всю свою жизнь, и не надо забывать, что умных людей меньше, чем глупых, а слабаков — значительно больше чем сильных. Но как только ты перейдешь в мой отдел и станешь моим референтом, никто не посмеет вмешиваться в наши отношения, — решительно пообещал я. И шутливо добавил: — я не позволю тебе играть в какие-нибудь игры, кроме любви!
— Неужели ты думаешь, что у меня получится хорошо? — возразила Ингрид. — И ты действительно уверен, что так уж хочешь этого?
— Конечно, хочу! Стопроцентно! — заверил ее я. — А если тебе небезразлична моя участь, то должен сказать, что у тебя есть единственный способ сделать меня счастливым и уберечь от всяких бед — стань моей!
— Я хочу быть твоей помощницей, — застенчиво прошептала мне на ухо Ингрид. — Но только…
— Да? — насторожился я. — Расскажи о себе. Я же знаю только официальные справки.
— А что рассказывать, — сказала она. — Мои родители погибли в автокатастрофе, когда мне было шесть лет. Меня к себе забрал дедушка и потом долго выхаживал — он не доверял медицине. После аварии у меня оказался поврежден позвоночник, я не могла ходить. Да и не стремилась особо. Все говорили, что я так и останусь инвалидом, а мне казалось, что вся дальнейшая жизнь не имеет смысла, к тому же боли в спине были просто адские, и я почти все время находилась в полубессознательном состоянии. В конце концов, дед заставил меня жестоко работать над собой, и я не только встала на ноги, но и начала учиться танцам и восточным единоборствам. Я не ходила в обычную школу, а занималась с репетиторами. Потом мы очень много путешествовали вместе с дедом. Вот. А после его смерти перебралась жить в этот город... Что еще про себя рассказать? Я хочу быть рядом всегда. Ну, почти всегда. Хочу работать с тобой, хочу заботиться о тебе, и любить тебя! Всегда! И еще иногда я хочу бывать глупой, как например, сейчас — смиренно произнесла Ингрид.
Неожиданно в ее голосе прозвучала такая страсть, что я, наклонившись, опять поцеловал ее, и снова, как и в первый раз, весь мир съехал куда-то вбок и перестал существовать. Когда нам обоим уже начало казаться, что сейчас мы задохнемся от этого буйного поцелуя, я не ограничился одними губами. С усилием, оторвавшись от восхитительных губ Ингрид, я принялся целовать ее глаза, уши, щеки и шею, грудь... Никогда прежде я не испытывал ничего подобного, мне начало казаться, что я прикоснулся к какому-то нежно цветущему растению, наполнившему меня не той чувственной страстью, которую обычно женщины будили во мне, а некоей внутренней сущностью, о существовании коей я даже не думал. Это чувство даже трудно было изобразить словами, так резко отличалось оно от всего, что происходило со мной до сих пор. Настоящий джентльмен всегда поможет даме, когда видит, что та не может самостоятельно раздеться…
…Потом она спросила:
— А как же твоя жена?
— Я сейчас нахожусь на грани развода, — сказал я. На меня напала болтливость и приятная расслабленность. — А все из-за длинного языка моей жены. Утомился, знаешь ли, вести борьбу с ее излишней разговорчивостью. Дело совсем не в том, что она может со своей подругой два часа подряд перемывать кости другой подруге, а вслед за тем перезванивать той, которую пять минут назад так смачно обсуждала с первой, и сплетничать о предыдущей. Это — дело вполне обычное. Ну, приходиться им по душе поливать друг друга грязью за глаза, а затем видеться и словно ни в чем не бывало целоваться и обниматься. Их проблемы. В конце концов, меня это до поры до времени совсем не касалось, но однажды мы поехали на пикник, а там оказались подруги жены со своими мужьями. Мы перезнакомились, что-то приняли, расслабились, разговорились, и вдруг муж закадычной подружки моей жены говорит: «Слушай, Пол, ты не обижайся, но своей бабе язык бы придерживал, что ли. Так, иногда, для порядка. А то я краснею каждый раз, когда слышу, как моя рассказывала, сколько раз в неделю у вас бывал секс и сколько минут он длится. Она еще и разные позы описывала! Своей жене я уже запретил все это, но ведь другие мужики тоже слушают». Я тогда слегка прибалдел от всего услышанного. Дома попробовал насколько мог деликатно и хладнокровно обсуждать эту проблему, но жена и бровью не повела: «Ну и что здесь такого особенного? Подумаешь! Я ж не каждому встречному про тебя рассказываю, а только близким подругам». Тогда я уже озверел, и такой скандал учинил, какого никогда еще между нами не было. Вроде бы помогло. Жена обиделась, но обязалась больше не допускать подобных сентенций. Я, было, успокоился, а на самом деле все продолжалось по-прежнему — вообще ничего не изменилось! Абсолютно! Как-то раз внезапно вернулся домой, а моя благоверная оказалась так захвачена беседой с какой-то удаленной приятельницей, что совсем даже не засекла, как я пришел. Так увлеклась. Она снова, подробно и в лицах повествовала частности нашей сексуальной жизни! На этот раз я даже осмысливать ничего не стал. Не выяснял даже, с кем именно она там изъяснялась, а просто молча принялся собирать и заталкивать в сумку свое барахло. Она сразу все поняла, и началось: слезы, крики, заверения, что «больше уже никогда», и что «так делать больше не буду». В общем, мы пока примирились, но я уже ей не верю. Она опять примется за старое, если уже не принялась. Даже трахаться нормально с ней теперь не могу — все мерещится, как она это обсуждает со своими подругами! Хочу назвать жену каким-нибудь нежным словом и тут же представляю, как она передает эти слова подружкам, а те хихикают и пересказывают своим мужьям, или вообще не поймешь кому! Так недолго и совсем импотентом сделаться. Я уж начал поглядывать на более молчаливых девушек и даже не сильно скрывал этого от жены — думал, что все-таки для нее это станет хоть каким-то уроком.
— И как? — заинтересованно спросила Ингрид.
— А никак! Недавно заметил только, что она стала за мной следить. Напихала мне в одежду жучков и видеокамер. В результате мы на грани развода.
— Только без обид, ладно? В твоей супруге, видимо, пропала классная актриса. Все, что она делала, ей необходимо превращать в достояние широкой общественности. Без слушателей и зрителей она не в состоянии спокойно жить. Попытайся обеспечить ей возможность широкого общения в крупном количестве — запиши на курсы актерского мастерства, или придумай еще чего-нибудь подобное. Но есть и свои добродетели у таких людей: они зажигательные и с ними всегда очень интересно.
— Вот уж точно, что интересно! Но я так больше не могу. Мы разведемся скоро. Я уже решил. Если нам помешают, и ничего не получится, то может стать опасно жить.
Она ничего не ответила, а только крепче прижалась ко мне всем телом. Я хотел ей сказать еще чего-то умное, приятное и доброе, как вдруг понял, что ничего у меня нет — ни мыслей, ни желания их иметь. Господи! Хорошо-то как!
Жизнь — сложная штука, но я устал от сложностей, мне надоело распутывать клубки чужих эмоций фантазий и намерений. Вы думаете, что это мне надо? Нет! А если кто-то считает, что ему можно накручивать всякого разного, да еще так, что сам черт не разберет, то пусть идет с этими своими мыслями далеко и надолго. А мне — пофиг! Я простоты хочу и ясности, и мне плевать на возможные обиды — более всего на свете я ценю легкое отношение к жизни во всяких ее проявлениях.
И не спрашивайте меня — о чем это я. О том.
В ту ночь я принял решение, изменившее мою последующую жизнь. Мне больше не нужны ничьи советы. Я встретил Ингрид — девушку, которая возродила во мне желание жить, она же дала мне цель, и я обязан ей всем. Теперь дороги назад нет, и не важно, что это будет за дорога — я буду работать, как могу. Желание одержало победу, а я проиграл. Не первый раз, кстати. Ну и ладно, черт с ним — снова буду фаталистом. Что не делается — все к лучшему… По идее, я должен был радоваться, но почему-то горло сжимала смертная тоска, не хотелось так жить и было противно смотреть на мир. Мне вдруг стала отвратительна подавляющая часть людей и та тупая толпа, которую я видел вокруг себя каждый день. Я тоже часть этой толпы, и я сам себе тоже стал омерзителен. Человек — самое гнусное и гадкое существо в нашем мире.
Мы пользуемся людьми ради своей выгоды, и часто делаем ошибки, когда другие пользуются нами, но мы этого не замечаем, поскольку не хотим видеть. Но я всегда потом грущу от этого, поскольку никогда не вижу выхода из возникшей ситуации.
Домой идти все еще не хотелось, и я поехал в свой клуб, с запоздалым желанием немного покачать мускулатуру и размять сухожилья. Среди ночи. Только не говорите пожалуйста, что я — извращенец. Ну, захотелось мне в любимый клуб — имею право!
Дальнейшее лучше всего описать отрывком из газетной статьи. Заметка появилась на другое утро в «Городских скандалах»:
«…как прошлой ночью сообщило информационное агентство «Наши Новости», в Городе, в здании одного из спортивных клубов на Юго-Западной улице, (дом номер 22) произошел мощный взрыв. По сообщениям, поступившим с места, к зданию, над которым до сих пор клубится черный дым, продолжают прибывать пожарные и медицинские машины, а вокруг выставлено оцепление полиции. «Как только объявили эвакуацию, люди начали кричать и побежали к разным выходам», — рассказала сотрудница клуба. По данным нашего источника в полиции, безоболочное взрывное устройство, эквивалентное по мощности килограмму тротила, было заложено у внешней стены клуба. Взрывом в клубе и в зданиях напротив выбило все, но никто из людей серьезно не пострадал, поскольку сразу после звонка неизвестного информатора власти приняли срочные меры. События развивались по стандартному сценарию — перед взрывом в администрацию клуба и в полицию поступили анонимные звонки с сообщениями о готовящемся взрыве. Звонящий (уже доказано, что звонил один и тот же человек) заявил, что ответственность берет на себя ранее неизвестная террористическая организация «Мстители Зеленого Мира», однако спецслужбы считают, что теракт дело рук боевиков из движений «Мицар» или «Зеленый Джихад». Это тем более вероятно, что в конце прошлой недели даже относительно умеренные экологические организации, подобные «Мицару», призвали своих сторонников к усилению борьбы против «губителей планеты». Больше ни одна террористическая группировка не взяла на себя ответственность за происшедшее. В настоящее время по данному факту возбуждено уголовное дело, проводится расследование...»
Я же ушел из клуба всего за минуту до звонка террориста, причем ушел неожиданно для себя самого — мне вдруг почему-то резко захотелось на уличный воздух. Возможно, что именно мой уход подвиг кого-то из наблюдавших на предупреждение — взрывать посетителей без меня не имело особого смысла.
Потом выяснилось, что ни одна из известных эколого-террористических организаций в действительности не причастна к происшествию. Молекулярные метки, которые присутствовали на взрывчатке, — а это верный признак промышленного происхождения взрывчатого вещества, — показали, что пластид изготовлен на том же заводе, что и штатные боеприпасы, что закупала наша контора. Террористы же, как правило, используют собственные производственные базы.
Запрос на получение более подробных данных молекулярных меток — серии и времени изготовления — я направил чисто автоматически, скорее, по привычке, чем сознательно. Я тогда еще не сомневался что это всего-навсего случайность, и моя личность тут совершенно ни при чем.
Результат превзошел все мои ожидания.
Серия промышленная, прошлогодняя, и это все, что первоначально было известно. Меня интересовало другое — если серия выпущена год назад, как она попала к террористам? Почему только сейчас? Но самое занимательное заключалось в том, что эта серия выпускалась под заказ Службы и вместе со взрывателями и детонаторами была переправлена по назначению, что подтверждалось документами. Гадать тут было особо нечего — схема простая и давно известная. Наша Служба или ее региональное отделение заказывает для своих нужд необходимое вооружение и подает заявку. Потом заявка рассматривает Министерство обороны, и если одобряет то заказ идет на завод, а Служба переводит деньги. Далее Служба Информационной Безопасности (или ее региональное отделение) забирает выполненный заказ. В данном случае взрывчатку заказывало отделение Центрального округа для проведения плановых учений. Проще говоря, в учетной документации черт голову сломит, и я туда особо не вникал. Даже для того, чтобы заполучить эту урезанную инфу, мне понадобилось задействовать все свои личные связи и ресурсы моего отдела, кто чем помог, как говорится. Нет ничего более засекреченного для нас, чем Военное министерство. Но в данном конкретном случае копии документов с завода получить все-таки удалось, и тут помогли возможности моего агента «Гарри». Мне было важно установить доподлинно и точно, куда, в какой отдел попала взрывчатка этой серии. Результат оказался поразительный — партия из трехсот фунтов была распределена между двумя подразделениями, готовившимися к показательным учениям. Получателями значились Отдел быстрого реагирования и Отдел оперативной поддержки.
Теперь по пунктам. Во-первых, таких отделов в природе никогда не существовало, а никаких учений на территории Центрального округа в то время вообще не проводилось. Во-вторых, удивительно было то, что непосредственный отправитель перевода оказался неизвестен. Нигде не указано, что расплачивалось за этот заказ именно наше ведомство, никого за руку не схватишь. Да, заказ получал Центральный округ, ибо так значится в электронных накладных. Заявка министерства, отправленная заводу, завизирована верно, но подписи не соответствуют оригиналам. И, в-третьих — проверкой не удалось выявить никакой утечки, что и неудивительно — материалы для особо деликатных спецопераций нигде обычно не фиксируются.