Григорий КУСОЧКИН
ОБОЗ
Рассказ
До восхода удалились от ночной стоянки на версту с гаком. Ехали по широкому пустому полю. На первом возу сидел Аким, вторым правил дед, не столько правил, сколько спал, лошадь сама шла за Акимовым возом, На третьей телеге были Федька и Дашка, на последней Гордей. Зорко смотрели вдаль Вавила, Ярема и Демка, которые ехали позади обоза на вороных стрелецких конях.
Все, кроме деда, были настороже, оружие держали под рукой.
Внешне спокойный, Аким постоянно думал об одном и том же. Где-то рядом чудилась притаившаяся до поры беда, сердце давило, сомнения искали выхода. И тогда Аким принимался успокаивать себя. Что будет, то будет… Открытый бой принять не страшно, страшно, когда враг целит тебе в спину, а ты, зная об этом, ни защитить себя, ни укрыться не можешь…
Цена товара, кой был помалу разложен на возах и хорошо увязан, не ахти какая. Два десятка выделанных кож, одежка на продажу да на себя и еще барахлишко, кое осталось после разора, ну и, конечно, оружьишко, что успели добыть перед дальней дорогой, чай, сгодится по нонешним-то временам…
А вот доедем ли, куда задумали? И точны ли те слухи, веря в которые собрались в путь?.. Назад домой ходу нет, там все сожжено. Одна дорога — туда, где, должно быть, зреет дело великое, где собираются силы неисчислимые, где народ поднимается против всякого, кто против него, где, возможно, рождается правда…
А ну, как откроется тайник?.. И что в головах-то у попутчиков?.. Свои, верные только Ярема да Вавила, с ними все заранее решено, с ними до конца, ежели судьба не разлучит.
Федька?.. Мужик тертый, по краям-землям много бегавший. Вроде прост и весь на виду. К товару не лезет, знать, не охоч до чужого добра и не шибко любопытен. По всему видно — хоть и глянет иногда пречудно и страшно, верно, своя боль покою не дает — не на разгульную жизнь целится, а на землю сесть. Зол он на сыщиков и приказных, но вряд ли свяжется с какой-нибудь ватагой. Не по нутру ему это, и боец-то он лишь по нужде, когда к стенке припрут и деваться некуда…
Дед Трофим?.. А что дед?.. Перекати-поле, нищеброд. Кому он нужен и на что способен? Повидал, конечно, немало, но ему разве что коров пасти.
Вот Демка — тот ловок, сметлив и быстр не по годам. Воинскому делу обучен, а потому… к любой ватаге может пристать. Ему, чай, все равно против кого идти, лишь бы никто не сдерживал, но на ближнее время связан он по рукам и ногам: сестра при нем — девка красная. Ее в нонешнее время ой как беречь нужно! Пока они вместе, от него ждать худого нечего.
Остается одна забота: вперед глядеть и думать за всех…
А припекает — бросай все и в траву ложись, и дрема на очи давит — спасу нет. И кому сегодня лучше всех, так это лошадкам: идут себе, ни тоски, ни заботы не знают, отдохнули за ночь, сыты.
Федьку тянуло в сон, но он старался сидеть прямо, выглядеть бодрее. Как же — рядом Дашка нет-нет да и посмотрит на него. А как вчерась-то смотрела — сердце у горла стучало! Красивая девка, но строга, хоть и ласка в ее глазах светится. Такую бы да в жены. Пойдет такая за меня? Чай, не хром я, не горбат. И работа, кою земля требует, мне по нутру. Жаль, что окромя рук, и нет у меня ничего. Кафтанец и то с чужого плеча. Земельку бы в скором времени пустую найти, так распахал бы и засеял. А Дашку забижать бы не стал. Эх, да что зря голову ломать!..
И словно выдохнул — позвал:
— Дарья!
Обернулась! Глаза-то у нее словно давно ждала зову-то. Никак вместе про одно думаем?..
— Что тебе, Федор? — Эка голос-то у нее мягкий.
Вдохнул Федька поглубже, чтоб бухнуть все разом и… слова дальше не пошли. Смутился, оробел, про другое спросил:
— Тебе годов-то сколь?
— Осьмнадцатый минул.
— А брату?
— Уж двадцать.
Опять Федька глубоко вздохнул:
— Куда ж вы теперь?
Погрустнела Дашка, пожала плечами.
— Не знаю. Как Демка решит.
— Ну пока-то вот сообща едем, оно понятно. Дак ведь Аким сказывал, что еще день-два пути, много — три, и приедем.
Глянула Дашка растерянно, глаза затуманились.
— Ох, и не знаю, Федор, ох, не знаю. Может, где и сыщется нам теплый уголок. Только не усидеть Демке в тиши, чую, расстанемся мы скоро. А я к добрым людям прибьюсь али в кабалу пойду…
Дашка отвернулась, затеребила кончик туго заплетенной косы.
Обоз покатил в низину, где по берегам неширокой речки жались к воде заросли ивы да ольхи. У переезда Аким свернул налево, и так ехали еще некоторое время. Найдя укрытую со всех сторон поляну, остановились. Здесь, под бугром, речка разливалась чуть шире и, похоже, была глубже.
— Тут вот и отдохнем, — оповестил попутчиков Аким.
Выпрягли лошадей, расседлали коней, спутали им ноги и пустили пастись на лужок, закрытый со всех сторон ольшаником. Аким огляделся: бугор, тянувшийся валом саженей на сто, надежно огораживал место дневки от дороги. И ежели не палить костер, то можно отдыхать в полной безопасности. От речки веяло прохладой, тень от деревьев хоть и мала, да головы укрыть хватит, и ладно. Порешили отдыхать до тех пор, когда солнце на поклон пойдет, а уж там по вечерней прохладе и ехать до темноты.
Хоть и было место тихое и с дороги не видное, но тревога прошлой ночи не давала покоя. Поставили на бугор сторожа. Тут и выбирать не пришлось: сторожить вызвался Демка.
Он быстро спроворил из травы и листьев что-то вроде шапки: и голову печь не будет, и от чужого глаза обережет. Сунул за пояс два стрелецких пистоля и взял у Вавилы ружье. Проверил, как заряжено, и подался наверх, к гребню, где меж двух холмиков была видна промоина, пробитая давними дождями. Там у плоского валуна и залег.
Остальные устроились под кустами да под возами, лишь дед, которого сон сморил раньше всех, похрапывал на телеге, прямо на солнцепеке, прикрыв лицо шапчонкой…
Федька лежал под возом и подремывал. Слышалось ему воркование воды на недалеком перекате, нудное гудение слепней, каких-то зеленых мушек. И здесь гуляла жара, которую не прогонишь, не смоешь и которая нахально лезла даже в тень. На какое-то время ему все же удалось заснуть, но, лежа на спине, всхрапнул и проснулся. Полежал, не открывая глаз, снова приползла сладкая дрема. Мысли побежали не по череду, смешались..
И представилось Федьке, что он не беглый раб, а свободный землепашец и что все вокруг него люди простые, работящие и счастливые. И нет сейчас на земле ни кровопролития, ни разбойников, кои, словно волки, мечутся по всем краям да ищут, кого бы пограбить, чью бы кровь пролить. Им ведь все равно, смерд ты али купец. Узрели: безоружен да имеешь, что ихнему глазу любо, и… «Ге!.. Хватай кто что может! Лишай его живота..» И почудилось: лежит он в пыли, а по дороге мчится ватага татей, и спрятаться от них некуда. А они, не разбирая, что там, на дороге, прямо по его лицу проскакали, тело в кровь разбили и не оглянулись, не остановились, умчались — пыль столбом… Он же, раздавленный, телом перемешанный с грязью, остался умирать на жаре, под жгучим, опаляющим солнцем… И высыхало разбитое сердце, превращаясь в камень, и лопались от жара глаза, и с болью неимоверною прощалась с телом душа…
Очнулся Федька от дремы, да не очнулся от думы.
Сердце колотилось, подпирало к горлу. «Господи! Да с чего бы так-то! Аль оттого, что еду не знамо куда? Или?.. Ведь ничего им не должен, а бежать от них некуда. И на душе от того нескладно, что действует он вроде бы не по своей воле, а как бы по чьему-то указу. Вот и ночью: не за себя поднял руку на государева сыщика, но и за тех, кто рядом стоял. И теперь! Теперь кровью чужой с ними связан, смертью чужой повенчан. Знать… знать, ехать с ними до конца! А бежать — путь заказан. А ежели вдвоем с Дашкой? Да вряд ли она от брата отстанет. Да и что мы с ней одни на дороге?..
Ей-бог, замают меня эти думы. Пойду к Демке…»
Переезд через реку был слева, от него дорога просматривалась почти на полверсты. Там она ныряла в кусты и далее пряталась за буграми, тая в своей недоступности глазу разные неожиданности.
Услыша шорох, Демка обернулся. По промоине к нему взбирался Федька.
— Не спится? — встретил его Демка.
— Да уж належался, — ответил Федька, устраиваясь рядом.
— Дак ты сюды давай. Чего там на жаре-то лег? Места хватит! Вона каменюга-то что стена и холодит чуток.
Федька перебрался на побуревшую от зноя траву.
— Эхма, сколь здеся травушки попропало.
— Ой, и не говори, — Демка вздохнул, облизнувши пересохшие губы, смахнул со лба испарину, улегся поудобнее.
Замолчали, глядя в неверную, колыхающуюся даль. Федька думал о своем, Демке тоже вдруг что-то навеялось. Тяжела была для Демки та дума, не по годам тяжела. Он гнал ее от себя, а она снова приходила… Хоть и был он сызмальства в ратных холопах, но иногда нутром чуял: притягивает его земля, приманивает своей силой животворной. Предки-то, чай, до десятого колена за сохой ходили… Не раз бывало: на ратной потехе или в угаре смертной сечи вдруг мелькнет перед глазами клок ясного неба, а под ним ширь земли безоглядная. И словно кто под дых лягнет! Вот она, кормилица, ласки и заботы просит, мы ж ее топчем копытами, своей да вражьей кровью мараем. А ей семя золотое принять хочется, обогреть его, затяжелеть от него и родить Хлеб — Силу богатырскую!..
Вот и вздыхал Демка тяжело… Да полно, мое ль то дело? Не от сохи — от меча на ладонях мозоли каменные. Давно ли то прошло, когда ежедень меч в руках играл. И временами казалось, что не сам ты смертоносным булатом правишь, а он тобой. И стоило лечь мечу в ножны, как иные заботы накатывали и было уж не до воспоминаний о земле и небе. И за конем пригляди — он те первый помощник в бою, и оружие, и доспех прибери и обиходь. Да мало ли забот, ежели ты ратный холоп? Прорва! Стало быть, потому и дума о земле редко приходила, некогда было о земле думать и непошто. Гляди не зевай, голову оберегай да врагу спины не показывай!..
Вот те, дьявол за ногу! Напросил на свою шею!
Там, где дорога терялась из виду, над бугром качнулись темные полоски. На двух первых блеснуло. Пики! А вон и их хозяева.
К переезду — теперь Демка хорошо разглядел — двигались конные.
Демка резко обернулся.
— Федор? Глянь-ка.
— Я глазами-то не шибко вострый.
— Конные там!
Федька прищурился:
— Ага. Теперь вижу.
— Дуй к Акиму, буди!
— Угу. — Федька скатился с бугра.
А Демка, теснее прижавшись к камню и крепче ухватив ружье, принялся считать всадников.
Федька растолкал братьев, на ходу кликнул Ярему и Вавилу.
Мужики выползали из-под возов, тревожно озирались.
— Какие всадники? Где? — Ярема едва разул очи, но уже успел ухватить рогатину.
Вавила встряхнулся, мотнул головой, отгоняя остатки сна, взялся за саблю. Аким и Гордей, спавшие в одних портах, спешно одевались.
Проснулась и Дашка, учуяв неладное, молвила:
— Сперва бы лошадей сюда собрать.
— Молодец, девка! — отозвался Аким. — Давайте с дедком и соберите лошадок. Федор и Ярема запрягут. А мы пока глянем, что там и как.
Аким, Гордей и Вавила поспешили на бугор. Саженях в пяти от камня, где лежал Демка, пригнулись и почти на четвереньках двинулись дальше: не выказаться бы раньше времени. Встречь им сполз Демка.
— Аким Иваныч, что делать будем?
— Сколь их там?
— Двадцать две души. Все на конях, оружные.
— На кого ж похожи-то?
— Далеконько еще, не разглядеть.
— А ну пропусти, сам посмотрю.
Подобравшись к камню, Аким смахнул шапку и осторожно высунулся. Солнце било в спину. На открытом месте хорошо была видна ватага конных: они ехали гурьбой, кони ступали вяло, видно, притомились от дальней дороги.
Аким попятился и зыркнул вниз, на стоянку. Ярема с Федькой уже запрягали двух лошадей, Трофим заводил меж оглобель третью. Остальных Дашка держала за уздечки. Вавила, Димка и Гордей вопросительно смотрели на Акима, ждали решения.
— Демка с Вавилой, оставайтесь здесь, за ватагой приглядите. Хоть они и не спешат, но с дороги, наверно, не своротят… Пойдем, Гордей, пособим лошадей снарядить да в кусты их, вон туда.
— А ежели прямиком к переезду да на ту сторону? — предложил Гордей.
— Тут мы скрыты бугром, да и речка не очень глубока, — ответил Аким. — Ежели что, дак здесь и переберемся.
Они пошли вниз, Аким на ходу досказал:
— Там, у переезда, за речкой, место пустое, открытое. Мы тут переждем. Вона, скоро уж и к сумеркам близко. — И с тревогой: — Лишь бы ихние кони не заржали, а то ведь наши и откликнуться могут.
— Упрежу мужиков, сдержим, — сказал Гордей.
Аким посмотрел на брата внимательно. Лицо Гордея было спокойным и жестким. Он двигался уверенно, говорил даже вроде с насмешкой на опасность. Куда и улыбка делась. Почуял Аким, что окреп брат духом, стал бодрее, хотя, верно, до смертного часа не забудет гибель своей семьи. И ежели прежде оглядывался Аким на Гордея как на брата младшего, желая ободрить его, то теперь сам нашел в его взгляде поддержку. Разумная деловитость и спокойствие брата вселили в него уверенность.
Быстро управились с лошадьми и отвели их в кусты. Оставили подле них Дашку и Трофима, а сами, прихватив огневой припас и оружие, снова пошли на бугор.
Тут и Федьке пришлось взять в руки пищаль. Таща на плече свою пушчонку-волконею, Ярема обсказывал Федьке, как держать приклад да как целиться. Федьке раньше не приходилось иметь дела с огненным боем, пугал он его, да и за припасом глаз да глаз нужен. То ли дело дубина и кинжал, а уж лучше самострела и оружия нет. Ежели с ним наловчиться, то пистоля и задарма не надо: бьет тихо да лихо, любого ворога без шума пришибить можно.
Залегли неподалеку от камня. Аким, перебравшись к Вавиле, смотрел на приближающуюся ватагу. До неизвестных воев осталось менее ста саженей.
Вавила рек:
— Ежели они углядели следы на дороге, то нам через то прямая опаска.
— Возможно. — Аким нахмурился.
Вавила понизил голос:
— Не Томила это с ребятами?
— Нет, — ответил Аким, — они к нам завтра должны пристать.
— А ежели у них что случилось, дак они и…
— Они в другой стороне. — Аким помолчал недолго. — Не навел ли кто на нас сыщиков?
— Да вроде люди-то не государевы. — Вавила присмотрелся к ватаге: всадники растянулись цепочкой, только впереди пятеро продолжали ехать кучно.
— Я и не говорю, что государевы, — продолжил Аким. — Мало ли нынче воевод всяких объявилось. И у каждого свои сыщики найдутся.
— Глянь! — Вавила сготовился привстать.
— Лежи! — Аким дернул Вавилу за полу кафтана.
— Остановились они, — зашептал Вавила.
Ватага спешилась у кустов. Переезд и часть дороги ла другом берегу скрывались за началом бугра. От ватаги отделились трое и направились к речке.
— Не без дела они встали, — молвил Вавила и прикинул про себя, что нужно будет сделать в первую очередь в случае опасности.
Трое скрылись за бугром.
— Ярема! Гордей! — Аким поманил мужиков — те подползли. Федька остался на месте. — Значит, так порешим: Ярема останется здесь со мной. Тебе, Гордей, с Федором к возам, идти. Вона у канавы встаньте. А ты, Вавила, с Демкой тихохонько подберитесь к переезду и послушайте, о чем там ватажники брусят.
Демка с Вавилой скатились с бугра и, прижимаясь к зарослям у реки, пошли к переезду. Гордей с Федькой спустились к возам.
Ярема, оглядевшись, устроил за камнем волконею, прикрыл ствол оставленной Демкой шапкой из листьев и приготовил фитиль.
Аким пожмурился на солнце: край поблекшего светила уж цеплялся за дальнюю синеву горбатого холма.
— Уж скорее бы, — прошептал он.
— Чаво? — обернулся Ярема.
— Да вот сумерек жду. Глядишь, потемки-то нас укроют. Ищи тогда по следам ночью-то.