— И она…
— Я же говорю: посмотрела на меня, будто я убил человека.
— Что-нибудь сказала?
— Нет… Кажется, на том наш разговор и закончился.
Большой демографический взрыв. Большой взрыв. И что? Синьор Гатти исчез в начале февраля. От мужа Лючия ушла пару недель спустя. После этого — не значит вследствие этого. Но почему-то часто получается так, что «после» и «вследствие» связаны друг с другом — случается и наоборот, конечно, я не знал статистики совпадений и антисовпадений, но утверждать, будто «после» однозначно не означает «вследствие», я бы не стал.
Во всяком случае, этот момент следовало исследовать особо. Я был бы не прочь собственными глазами взглянуть на квартиру синьора Гатти, на его кухню и его инвалидную коляску, и на следы конфитюра, но это, понятно, невозможно: в квартире наверняка уже давно живет кто-то другой…
Я позвонил в справочную Сан-Тинторетто, узнал нужный мне телефон в муниципалитете, набрал номер и мило побеседовал с секретаршей, сообщившей по секрету (таким, во всяком случае, был ее голос), что квартира, в которой жил исчезнувший синьор Гатти, до сих пор стоит опечатанная, потому что у кого-то в полиции, видимо, застарелый склероз, дело все еще не закрыто официально, и из-за этого невозможно сдать квартиру… да, она принадлежит муниципалитету… а вот об этом нужно разговаривать с комиссаром, поскольку, как я сказала, дело не закрыто, и если синьору удастся надавить… да, я понимаю, что это не в вашей компетенции…
Разговор с комиссаром Стефанелли оказался коротким: я представился, сказал, что занимаюсь расследованием, в ходе которого мне бы хотелось ознакомиться с квартирой… Стефанелли даже не дослушал, его кто-то торопил, чьи-то возбужденные голоса слышались в трубке, да сколько угодно, сказал он, приезжайте, сержант Андреотти пойдет с вами, чтобы потом опять опломбировать… Да, я знаю, все время забываю оформить, дело формально не закрыто… Почему? Нет никакой причины — надо закрыть и сдать в архив, но… Вот, скажем, если бы дело закрыли, разве смогли бы вы побывать в квартире, так что для частного сыска наша недоработка как раз… Вот именно.
Мы договорились, что в Сан-Тинторетто я приеду завтра в одиннадцать, после чего, удовлетворенный даже сверх запланированного, я отправился в офис и выслушал подробный отчет Сильвии, а также получил на руки толстую пачку распечаток.
— Да, — сказала Сильвия, — звонил этот ваш клиент — Лугетти.
— Он сказал, что ему нужно?
— Нет, но говорил возбужденно, как человек, который неожиданно что-то узнал и хочет поделиться…
— Если он опять позвонит, соедини. Я пока почитаю.
И почитал. Синьор Вериано Стефано Лугетти родился, оказывается, 31 марта 1970 года в Милане, где и окончил школу, родители Арвидо Лугетти, заведующий отделом в супермаркете, мать Оливия Лугетти (урожденная Туччи), швея. Вериано — единственный ребенок, поскольку после его рождения синьора Оливия заболела (после этого — не значит вследствие этого, хм…) и лишилась возможности иметь еще детей. Я мог себе представить, как дрожали родители над своим единственным чадом. Впрочем, не обязательно. После школы Вериано приехал в Рим, поступил в университет (учебу оплачивали родители до тех пор, пока на четвертом курсе юное дарование не получило на кафедре место лаборанта), учился отлично, предметом его интересов всегда была космология, после окончания университета остался работать на кафедре физики, на год ездил стажироваться в Соединенные Штаты, в Колумбийский университет, работал у Вейнбурга, Нобелевского лауреата, вернулся через год с готовой диссертацией, которую и защитил в январе 1999 года. Тема: "Расчеты влияния психофизических волновых функций на эмуляционную структуру мироздания с учетом переменных начальных и граничных условий". Тексты его научных публикаций, ссылки на сайты… зачем мне ссылки, я не собирался сам бродить по научным порталам, если есть распечатки… Я еще раз пробежался взглядом по названиям. Хорошо бы иметь консультанта… например, кого-нибудь с той же кафедры, где работал Лугетти, какого-нибудь его коллегу… Да, и коллега этот мог бы мне рассказать кое-что не только о работах Лугетти, но и о нем самом — какой он человек, как к нему относятся на кафедре… Хорошая идея, только с единственным изъяном — мой информатор (правда, у меня его еще не было) в большой долей вероятности после нашего разговора позвонит Лугетти или отправится в его кабинет и спросит: "Послушай, Вериано, что ты натворил, если тобой интересуется частный сыщик, ну, знаешь, такой, высокий, худощавый, с прямыми бровями?" И рассерженный клиент тут же позвонит мне и возмущенно заявит с полным на то основанием: "Я вас для чего нанимал, синьор Кампора? Я вам деньги плачу, чтобы вы за мной шпионили?"
Нет, конечно, платили мне совсем не за это. Значит, при всей видимой перспективности… Ну почему же? Наверняка у Лугетти есть в мире науки не только друзья, но и недоброжелатели, они с удовольствием сообщат мне информацию. А потом надо будет разбираться, что в этих сведениях правда, а что — плод недобросовестного воображения.
Но без консультанта все равно не обойтись. Почему бы не привлечь в качестве такового самого синьора Лугетти — пусть сам расскажет о своих изысканиях, тем более…
— Опять звонит этот Лугетти, — сообщила Сильвия, — соединить?
— Конечно, — сказал я.
— Синьор Кампора, — голос у клиента был не то чтобы возбужденным, скорее наоборот, говорил Лугетти медленно и спокойно, но спокойствие это показалось мне нарочитым — будто человек долго на кого-то злился, а потом взял себя в руки… — если у вас есть сейчас такая возможность, не могли бы вы уделить мне немного времени?
— У вас появилась информация, которую вы мне хотели бы сообщить? — поинтересовался я. — Если нет, то я бы хотел работать… кстати, именно по вашему делу. Пока мне нечего вам сообщить.
— Информации у меня нет, — сказал Лугетти, помолчав. — Просто… Хотел поговорить.
— Хорошо. Вы можете подъехать прямо сейчас? Я буду в офисе до пяти, а потом…
Потом у меня свидание с его супругой.
— Еду, — сказал он…
Синьор Лугетти ворвался в кабинет, как грабитель в банк, и вид у него был таким, будто сейчас он действительно выхватит пистолет, выстрелит в потолок и с криком: "Ограбление, всем лежать!" примется опустошать ящики моего письменного стола, куда я положил распечатки его научных работ.
— Что с вами? — с беспокойством спросил я.
— Ничего не случилось, — сказал он. — В том-то и дело, что ничего. Время идет. Вы не звоните.
— Я пытался понять, в чем вы обвиняете…
— Послушайте, синьор Кампора! Не нужно заниматься тем, чем я не просил вас заниматься. Мне не нужен ответ на вопрос — что сделала Лючия. Я хочу знать — почему.
— Тогда и вы послушайте, синьор Лугетти! Как я могу ответить на вопрос «почему», не зная — что?
Лугетти посмотрел на меня задумчивым взглядом, будто оценивая, действительно ли я такой идиот, каким хочу выглядеть, или я все-таки умный сыщик и только прикидываюсь идиотом, чтобы выманить у него сведения, которыми он по какой-то причине не желает делиться. Что-то общее было в этом взгляде и в том, как смотрела на меня прошлым вечером Лючия, та самая, чей мотив я должен был выяснить, не зная, что именно она сотворила, с кем и когда.
— Знаете, от чего погибнет человечество? — таким же задумчивым тоном спросил синьор Лугетти.
— Человечество не погибнет, — бодро сказал я. — Атомные войны сейчас непопулярны, экологическая катастрофа — выдумка «зеленых», террористы опасны для политиков, но к выживанию человечества терроризм никакого отношения не имеет…
— Ясно излагаете, — с одобрением кивнул Лугетти. — Человечество, чтоб вы знали, погибнет от взаимного непонимания. Когда люди даже на одном языке…
— Хорошо, — сказал я. — Скажите, ваша жена ушла от вас в конце февраля, верно?
— Восемнадцатого, — кивнул он.
— Восемнадцатого, — повторил я. — Синьора Лючия была знакома с неким Джанджакомо Гатти?
Лугетти нахмурился. Похоже, он впервые слышал о Гатти — это было понятно по его взгляду, я мог и не дожидаться ответа. Все-таки я подождал, когда Лугетти скажет "нет".
— Мне это имя не знакомо, — добавил он. — Кто это?
— Он был историком, — пояснил я. — Инвалид. У него не двигались ноги. Одно время работал в университете. Если ваша жена упоминала его имя…
— Она никогда не рассказывала ни о ком, кто… А почему вы говорите об этом человеке «был»? Он умер?
— Я не знаю, умер он или жив. В полиции он числится пропавшим без вести. И жена ваша, возможно, совершенно ни при чем.
— Почему вы о нем спрашиваете?
— Есть предположение… — я покачал головой. — Если бы вы знали это имя, что-то, возможно, стало бы понятнее. А так…
— Гатти, — сдвинув брови, повторил Лугетти. — Инвалид, говорите? Нет, чепуха.
— Что чепуха? — поинтересовался я.
— Я так понял, вы намекаете, что у Лючии могла быть с ним связь. Не могла — говорю с полным основанием. Лючии всегда нравились высокие брюнеты с хорошими мозгами, мозги для нее — главное достоинство мужчины, но и внешность играет не последнюю роль. Инвалид… У таких больных обычно проблемы с… ну, вы понимаете. Нет, Лючия с таким… Чепуха.
— Я вот думаю, — сказал я медленно, наблюдая за синьором Лугетти, — отказаться мне от вашего дела или все-таки продолжать тратить ваши деньги, несмотря на всю бессмысленность моей работы.
Лугетти остался спокойным.
— Вы не можете отказаться, — пожал он плечами, — мы подписали контракт.
— Да, и я в который раз повторяю: невозможно доискаться мотива, если не знаешь, что произошло…
— Я вам говорил, — буркнул Лугетти.
Похоже, мы пошли по второму кругу. Или уже по пятому?
— Хорошо, — сдался я. — Вы позволите мне действовать так, как я считаю нужным, даже если мои действия начнут на каком-то этапе нарушать ваши интересы?
— Конечно, — буркнул Лугетти и поднялся. — Собственно, я и пришел к вам, чтобы сказать это. Подумал, что вы можете наткнуться на что-нибудь, связанное со мной… и не захотите… м-м… В общем, если вы обнаружите, что мотивом стало мое… ну… не знаю… в общем, если я в чем-то замешан, то делайте свое дело, хорошо?
— Именно это и я хотел от вас услышать, — заявил я с чересчур наигранным пафосом.
С Лючией мы встретились "совершенно случайно", когда она поднялась в лифте на этаж, а я вышел из своей квартиры, чтобы выбросить пакет с мусором в мусоропровод, расположенный в торце коридора, в противоположном от лифта конце. Вряд ли она могла заподозрить меня в том, что я полтора часа ждал ее появления у приоткрытой двери.
— Добрый вечер, — сказал я.
Она кивнула, улыбнулась, промолчала и принялась искать в сумочке ключ от входной двери. Между нами было метров шесть, не очень удобно для разговора, подойти ближе мне не позволяла моя природная застенчивость, в существовании которой синьора Лугетти убедилась накануне, и я сказал достаточно громко, ни к кому, впрочем, прямо не обращаясь:
— Я как-то присутствовал на настоящей японской чайной церемонии, но уверен, никто не знает, что такое настоящая итальянская чайная церемония. Это…
— Что? — Лючия не оборачивалась, но дала понять, что услышала мой призыв.
Я выбросил в мусоропровод пакет, не торопясь, подошел и взял из ее руки ключ, которым она никак не могла попасть в замочную скважину. Мне это удалось с первой попытки, как, безусловно, удалось бы и ей, будь она в этом заинтересована.
— Итальянская чайная церемония, — продолжал я, стоя так, что войти в дверь и закрыть ее с той стороны она могла бы, только оттолкнув меня с дороги, — заключается в том, что… нет, это нужно видеть и нужно чувствовать аромат…
— Можно мне войти? — сказала она. — Я бы с удовольствием приняла приглашение, Джузеппе, вчера был чудесный вечер, но… сегодня не получится.
— Жаль, — мне действительно было жаль терять день по причине, о которой я догадывался. Синьор Балцано… — Может быть, завтра?
— Может быть, — сказала она, вселив в меня надежду. Я просиял и отошел в сторону, пропуская Лючию в ее апартаменты. Прежде чем она, улыбнувшись, закрыла передо мной дверь, я произнес с задумчивым видом:
— Вчера я долго не мог уснуть…
Вечер с красивой женщиной, понятно, гормоны играют, попробуй уснуть, когда прокручиваешь в мыслях, как бы вы могли, если бы представился случай… Так она подумала в тот момент, я видел по ее взгляду, не столько смущенному, сколько все-таки призывному.
— И мне показалось… Нет, я точно знаю: в нашем доме нарушаются законы физики.
Я сообщил это нейтральным тоном, как о наблюдении вполне рядовом: действительно, почему бы в многоквартирном доме не нарушаться, например, закону сохранения массы? Однако эффект от моих слов превзошел все ожидания. Лючия уронила ключ, который звякнул и тут же куда-то завалился, так что искать его нам пришлось вместе, низко склонившись и чуть ли стукаясь головами: картинка точь-в-точь как в опере «Богема», я очень надеялся, что и результат окажется… скажем, не совсем таким, как у Пиччини, я не собирался объясняться Лючии в любви (да? Я мог это сказать совершенно искренне?), но какое-то взаимное понимание после совместного ползания по полу должно было между нами установиться. И еще: я видел глаза Лючии. Выражение ужаса — вот что было в ее взгляде.
— Куда же он… — бормотала она, бессмысленно шаря рукой по полу и стараясь не смотреть в мою сторону.
— Нашел! — воскликнул я и подал Лючии злополучный ключ. — Прошу прощения, что напугал…
— Ну что вы, — сказала она. — Напугали? Вздор.
Мы опять на "вы"?
— Позвольте пригласить вас на настоящую итальянскую чайную церемонию, и я расскажу, что видел.
— Хорошо, — сказала она. — Уговорили. Через час. Мне нужно кое-что… Только имейте в виду, синьор Кампора: ненадолго.
— Как будет угодно синьоре.
Дверь захлопнулась перед моим носом.
Час, оказавшийся в моем распоряжении, я провел с пользой: купил в лавочке за сквером упаковки «Ахмада», "Хальеса" и «Эльдара», самых дорогих сортов чая (синьор Лугетти платит), чашки взял в кафе «Марекьяре», дав хозяину залог в сорок тысяч лир (при всей их загадочной красоте чашки столько не стоили), лимоны, сахар, коньяк — это у меня уже было… в общем, когда через час я постучал в дверь восьмой квартиры, у меня все было готово, включая два микрофона, обнаружить которые сумели бы только эксперты из военной контрразведки.
Лючия открыла дверь, и я не удержался от восхищенного возгласа.
— Спасибо, — улыбнулась она, будто я произнес изысканный комплимент по поводу ее изумрудного цвета платья, ее ярко накрашенных губ, ее изумительного янтарного ожерелья и ее каштановых волос, которые она всего лишь причесала, но получилось замечательно, лучше просто не бывает.
Мы прошли ко мне, и следующие полтора часа были самыми бессмысленными в моей практике, поскольку говорили мы о чем угодно, но только не о том, что меня интересовало на самом деле. Надеюсь, что чай Лючии все-таки понравился — если не процедурой приготовления, которую я сочинял на ходу, то хотя бы вкусом и ароматом. И еще рюмочка коньяка с долькой лимона… И восторженные взгляды…
А потом, глядя ей в глаза, я сказал:
— Да! Я же хотел о законах физики. Вы не поверите, но мужчина… гм… вышел из вашей квартиры… То есть, я хочу сказать, прямо из стены.
Понятно, что я умею следить за выражениями лиц людей, с которыми разговариваю. Чего я ждал от Лючии? Что она хлопнется в обморок? Или закатит глаза и воскликнет: "Не может быть"? Она не сделала ни того, ни другого. Она вообще ничего не сделала. Поставила чашку на стол и сказала задумчиво:
— Как, вы сказали? Из стены? Вы уверены?
— На сто процентов! — воскликнул я.
— На сто процентов, — повторила она. — Странно. Это был мужчина?…
— Мужчина, — кивнул я. — В темно-синем костюме, среднего роста, седой, выправка скорее военная…
— Странно, — повторила Лючия, и я, наконец, заметил перемену в ее взгляде: она лихорадочно о чем-то думала, пыталась быстро сообразить, что сказать, как отвести мое внимание от главного, потому что главное было вовсе не в том, о чем я сейчас спрашивал, а совсем в другом, и вот от этого другого она пыталась сейчас отвести меня подальше, и значит, мне нужно было твердо стоять на том, что… Что?