— Ребятки, а чего это вы так устали? На дворе еще утро!
— Да косы тупые, — пожаловался один великан, — были б острые, мы мигом бы работу справили. А так… — он обреченно махнул рукой.
— Так наточите, что может быть проще, — усмехнулся путник.
— Хозяин жадный. Точило не дает. Говорит острой косой и дурак сможет! — перебивая друг друга загалдели великаны.
— Эх, горемыки, — пожалел их путник. — Помогу я вам, — неизвестно откуда в его руках появился точильный камень. — Эй ты, толстопузый, — он указал пальцем на великана, который заговорил с ним первый, — давай сюда свою косу. Он пару раз вжикнул точилом по косе и отдал её хозяину. — Ну, попробуй теперь! Толстяк махнул косой и, потеряв равновесие, рухнул на землю. Маленькое деревце, которое росло на обочине дороги, накренилось и упало на землю, срезанное под корень острой косой.
— И мне! И мне! — наперебой заревели великаны.
— Э нет! Так дело не пойдет! Я к вам на работу не нанимался! Вот точило продать могу! Недорого!
— Мне! Нет мне! — ётуны обступили странника со всех сторон.
— Ладно! Давайте по-честному! Я подброшу точило в воздух, а кто его поймает, тот и будет им владеть. Ну, согласны?
Раздался одобрительный рёв девяти луженых глоток.
— Раз, два, ловите! — крикнул бродяга, подбрасывая точило.
Сминая всё на своём пути, великаны кинулись ловить вращающуюся в воздухе чудесную вещицу. Забыли великаны обо всём на свете, даже о том, что в руках у них косы. Через мгновение всё было кончено… на месте падения точила, лежала куча конвульсивно дергающихся, истекающих кровью тел. Странник с ледяным спокойствием взирал на эту кровавую кашу. Наконец, когда замер последний великан, странник поднялся с камня. Аккуратно достал из лужи крови точило и слегка дунул на него: кровь осыпалась с бруска бурой пылью, и оно вновь стало чистым. Бродяга спрятал точило за пазуху и вновь вернулся к своему камню.
Ближе к полудню Бауги пошел проверить как движется сенокос. При виде открывшейся картины великан схватился за голову:
— Что же мне теперь делать? Где я сейчас найду новых работников?
— Возьми меня, — предложил бродяга.
В ответ на это предложение Бауги гулко расхохотался:
— Тебя? Как может такой жалкий червяк как ты выполнить работу девяти великанов?
— А ты попробуй, — ничуть не смутившись, заявил бродяга.
— Как зовут тебя, букашка?
— Там, откуда я родом, меня иногда называли Бальверк. И ты так зови.
— Хорошо, Бальверк. По рукам. Что ты хочешь за работу.
— Много мне не надо. За работу хочу лишь один глоток чудесного мёда, что храниться у твоего брата Суттунга.
— Всего-то? — удивился Бауги. — Проси больше!
— Нет! Только один глоток!
— Договорились! — обрадовался Бауги. — Я думаю Суттунг не откажет мне в такой мелочи, как глоток мёда.
— Э нет, — остановил Бауги Бальверк. — Сначала поклянись самой страшной клятвой, что если Суттунг не даст мёд, ты поможешь мне его добыть.
— Клянусь…
… назвавшись Бальверком, Один проработал у Бауги до самой зимы. С любой работой справлялся Бальверк играючи. Не мог нарадоваться на нового работника Бауги. Но наступил час расплаты…
— Я обещал! — насупившийся Бауги злобно сверкал исподлобья своими маленькими, налитыми кровью глазами.
— Как ты, остолоп, мог обещать то, что тебе не принадлежит? Не дам ни капли! — отрезал Суттунг.
— Ты всегда всё грёб под себя, братец! Но мёд не твой, не смей его присваивать! Гиллинг был и моим отцом тоже! Отдай мою долю! — вскипел Бауги.
— Не дам! Или ты плохо слышал? — ощерился словно волк Суттунг. — Отныне ты не сможешь даже войти в пещеру с мёдом, или я не знаток горной магии. Убирайся по добру…
— Отдай! — заверещал Бауги, бросаясь на Суттунга с кулаками.
Суттунг одним ловким ударом сбил Бауги с ног. Затем, наклонившись к поверженному, произнёс:
— Мой тебе совет: лучше вообще забудь про мёд, для тебя он не существует!
Забыть нанесённую обиду Бауги не мог. Сам по себе мёд не нужен был глупому великану, он и так считал себя умнее других. А вот отомстить «любимому» братцу желал он больше всего на свете. И если мед для Суттунга дороже родного брата, значит лишившись его Суттунг будет наказан. А уж Бауги найдёт достойное применение волшебному напитку.
— Хорошо, — сказал Бальверк, — если мы не можем забрать мёд силой, нужно попробовать взять его хитростью.
— Как же, хитростью! — засомневался Бауги. — Суттунг сам кого хочешь вокруг пальца обведет!
Но Бальверк не слушал, он продолжал размышлять:
— Если нельзя зайти в пещеру спереди, то нужно зайти в нее сзади.
— Но сзади сплошная скала! Там нет входа! Ты умеешь проходить сквозь камень? — удивился Бауги.
— Нет не могу! Но у меня есть кое-что в запасе! — Бальверк порылся в дорожном мешке. — Это бурав — Рати. Ты пробуришь им отверстие. Я влезу в него и украду мёд. Возьму свою долю, остальной мёд будет твоим.
— Ты не настолько мал, чтобы пролезть в отверстие оставленное этим…
— Это не твои проблемы, — оборвал его Бальверк, — крути давай!
Бур вгрызался в скалу словно в масло. Пока Бауги крутил ручку, его начали терзать сомнения. Стоит ли ругаться с Суттунгом из-за такой мелочи? Суттунг это так просто не оставит. Но он поклялся Бальверку, что поможет ему достать мёд.
— Нужно просто убить Бальверка, тогда обещание потеряет силу, — пришла в его тупую голову блестящая идея. — Я не буду до конца бурить отверстие, а когда Бальверк залезет в него, приколю его как жука буром!
— Готово. — сказал Бауги.
— Ну-ка отойди, я гляну, — сказал Один. Он уже догадался, что Бауги темнит. Это большими рунами было написано на его роже. Бальверк наклонился к отверстию и дунул в него. Оттуда ему в лицо полетела каменная крошка и пыль.
— Нет, друг, — сказал Бальверк, — крути дальше! Отверстие не сквозное!
Рассвирепев оттого, что ему не удалось провести Бальверка, Бауги в два оборота просверлил скалу насквозь.
— Теперь все! — раздраженно проревел великан.
Один дунул в отверстие еще раз. В мгновение ока он обернулся змеем и исчез в пещере. Неповоротливый великан не успел достать Бальверка буром.
Гуннлед была молода по меркам своего племени. Двести лет для ётунов только начало жизни. И как любая молодая девушка она мечтала. Мечтала, что когда-нибудь в её пещеру зайдет прекрасный молодой великан, которому она отдаст всю свою нерастраченную любовь, и который ответит ей взаимностью. И вот однажды ночью пещера её наполнилась туманом. А когда туман рассеялся, он был здесь, тот единственный, прекрасный, с кем она, не задумываясь, пошла бы на край света.
— Как зовут тебя, прекрасный юноша? — промолвила потрясённая Гуннлёд.
— Зови меня Бальверк, — ответил ей Один.
— Останься со мной хоть ненадолго! И проси за это что хочешь! — взмолилась Гуннлед.
— Я могу остаться с тобой только на три дня! — ответил ей Бальверк. — И за это ты дашь мне три глотка чудесного мёда.
Три дня провела Гуннлед с любимым в том сладком полусне-полуяви. И когда в конце третьего дня он попросил напиться мёда, Гуннлед без раздумий отдала его. Первым глотком осушил Один котёл Одрёрир, со второго чашу Бодн, а с третьего чашу Сон. Гуннлед не противилась тому, что Один забрал весь мёд. Она отдала бы ему весь мир, если б могла.
Покинув пещеру, оборотился Один орлом и взмыл в небеса. Суттунг, обнаружив пропажу, тоже принял обличье орла и бросился в погоню. Быстро нагонял великан Одина — тяжела была ноша отца богов. Еще чуть-чуть, и острые когти орла вопьются в похитителя. То ли от страха, то ли от расстройства желудка, выпустил Один часть мёда через задний проход и облегченный оторвался от Суттунга. Возвратившись в Вальхаллу, выплюнул он оставшийся мёд в чашу и отдал ассам, которые и умеют слагать стихи. Людям же досталось только то, что потерял Один во время полёта.
— Оттого на земле, так много плохих поэтов! — закончил старик свой сказ.
— От дела, — весело заржал Никита, — так он, значит, дерьма объелся? Теперь ясно!
— Спасибо, старик, — поблагодарил волхва Морозко, — поучительная история!
Никита ржал над этой историей всю дорогу, едва только незадачливый певец попадался ему на глаза.
Глава 16
Крепкие двери княжеских винных погребов были открыты нараспашку. Взмокшие челядины выкатывали из подвалов огромные бочки с вином. Вытащив на свет божий очередную бочку, они опрометью кидались за следующей. Вино лилось рекой, плескалось в пузатых кубках бездонным морем. Пей, гуляй народ! Нынче князь Владимир Красно Солнышко жениться, не в первый, правда, раз… Даже на княжьем дворе были выставлены столы с угощением, чтоб каждый мог выпить за здоровье князя и его молодой жены. Что народ делал с превеликим удовольствием, поглощая хмельное в удивительных количествах. Тут же, во дворе, на гигантских кострах жарились целиком бычьи туши, распространяя изумительный аромат. Через открытые окна золотой палаты до простого народа доносились здравицы, что кричали князю богатыри. Сам жених со своей новоиспеченной супружницей сидел во главе стола. За плечом князя как всегда маячил вездесущий Претич. Наполнив очередную чару, князь встал. Поднял руку, призывая к молчанию. Гул мгновенно смолк. А тех, кто не заметил призыва князя к тишине и продолжал шумно возиться, предусмотрительно пихнули локтем соседи.
— Други! Соратники! — торжественно начал Владимир. — Сегодня у меня свадьба!
— Дай бог, чтоб не последняя! — крикнул кто-то пьяным голосом с дальнего конца стола.
Владимир нахмурился: на смутьяна зашикали со всех сторон. Претич наклонился и что-то зашептал князю на ухо. Лицо Владимира подобрело, и он, улыбнувшись, продолжил:
— Боги дадут, и еще свадебку сыграем! Вы все прекрасно знаете, что князья не всегда по любви, все больше по согласию себе невест подбирают. В государственных интересах! Главная задача князя — державу крепить, пускай даже и таким, — он криво усмехнулся, — способом. Но сегодня мы гуляем не только мою свадьбу, есть среди нас человек, что невесту по любви себе выбрал! Кстати, без него и Добрыни не было бы и моей свадьбы. Здравиц в мою честь я уже предостаточно наслушался, а его, почему-то, незаслуженно обошли! Вы его прекрасно знаете, это один из лучших моих богатырей — Дунай!
Услышав свое имя, Дунай, который сидел вместе с Настасьей по правую руку от князя, поднялся. Вслед за ним поднялась и Настасья.
— Совет вам да любовь!
Князь поднес чару к губам и залпом её осушил.
— Что такое? — вдруг гневно крикнул он.
Все притихли, особенно чашники, разносящие хмельное.
— Вино горькое!
Князь взял со стола нежное перепелиное крылышко, надкусил его.
— Еда горькая!
Воцарилась гнетущая тишина.
— Горько! — вдруг закричал князь весело.
— Горько! Горько! — опомнившись, подхватили его клич богатыри.
Дунай нежно обнял супругу и поцеловал её в губы. Настасья зарделась, смущенно села на свое место.
— Ну вот, — довольно произнес Владимир, — чтоб богатыря мне родили! Да такого чтобы ух… Чтоб Илью за пояс заткнул!
— Дай срок, князь! — весело произнес Дунай.
— Будет тебе срок, — ответил Владимир, показывая челядину пустую чару.
Отрок быстро наполнил княжеский кубок.
— Давай выпьем с тобой, Дунай, за будущего богатыря!
Богатырь взял заново наполненный кубок.
— Нет! — резко оборвал его Владимир. — За богатыря этой чары мало, — князь оглянулся, — давайте вон ту!
Палец князя указывал на огромную резную братину, выполненную в виде трехглавого дракона. Из этой чары можно было напоить десяток богатырей из старшей дружины. И лишь Илья Жидовин однажды выпил ее в одиночку. Двое отроков с трудом поднесли братину Дунаю. Он принял её обеими руками, вино мерно плескалось вровень с краями.
— За богатыря! — произнес князь. — До дна!
— До дна! — закричали богатыри.
Дунай поднес братину к губам. Раздались подбадривающие крики, свист, богатыри бились об заклад: осилит Дунай братину или нет. Один лишь Добрыня смотрел на эту затею осуждающе. Наконец Дунай оторвался, перевернул братину над головой. Она была пуста.
— Слава Дунаю! — закричали со всех сторон. — Даешь богатыря!
— Вот это по-нашему, — сказал князь, — по-русски! Так мы и погань всякую бить будем! До конца! До дна!
— Слава князю! — богатыри вновь подняли кубки.
— За землю Русскую! — торжественно произнес князь, осушая очередной кубок.
Дунай с трудом заставил себя пригубить из услужливо наполненной расторопным челядином чары и камнем рухнул на место. В голове шумело. Разговор постепенно перетёк в привычное русло: о молодоженах забыли. Обсуждали все: войну с поляками, участившиеся набеги печенегов, договор с литвой. Вспоминали дела прошлые, подвиги ратные.
…да не, — как всегда громко спорил Фарлаф, — тиверцы мечом махать не мастера! А вот стрелки — отменные. Вон Велигой, — Фарлаф обернулся в поисках товарища, — где Велигой? Только что здесь был!
— Ты чего, Фарлаф, опять хмельного меда перебрал? — загомонили со всех сторон. — Велигой как пообещал князю голову Радивоя Проклятого, так с тех пор на княжьи пиры и не ходит: совестно людям в глаза смотреть!
— А жаль, — опечалился Фарлаф, — мы с ним так душевно…
— Хвастали, да медовуху жрали! — закончил за Фарлафа язвительный Попович.
— Всякое было, — и не думал обижаться Фарлаф, — однако стрелок он отменный! Мало кто еще так из лука умеет, разве что Дунай. Признай, Лешак, что ты хуже из лука стреляешь!
— Ну, тут я спорить не буду, — согласился Попович, — и никто не будет…
— Лучший стрелок, — вдруг громко выкрикнула новоиспеченная княгиня Опраксия, — моя сестра Настасья!
Разговоры враз смолкли, все с интересом смотрели на Опраксию, да и сам князь с удивлением разглядывал супружницу словно в первый раз видел.
— Ни за что не поверю, — прогудел Фарлаф, — чтобы баба лучше мужика из лука била! Готов об заклад биться! Не выстоять ей супротив Велигоя!
— Не выстоять, эт точно! — словно разбуженный улей зашевелились богатыри.
— Только беда одна, — не унималась Опраксия, — нет здесь Велигоя! Кто вместо него?
— Вот баба глупая, — проворчал Фарлаф, — и не нужен Велигой! Пусть мужа своего победит — Дуная! Он тоже не лаптем щи хлебает! Ну?
— Давайте так, — вдруг влез в спор сам Великий князь, — если Настасья победит Дуная…
Богатыри оскорблено загомонили. Князь властно поднял руку, призывая к молчанию.
— Итак, повторяю, если Настасья победит Дуная, ты, Фарлаф, год на пирах рта не раскроешь, если я сам тебя об этом не попрошу!
Зная хвастливый нрав Фарлафа, вся Золотая Палата разразилась хохотом. Дождавшись пока стихнут раскаты смеха, князь продолжил:
— Ну а если победит Дунай, каждое утро к твоему крыльцу будут доставлять бочку самого лучшего вина из моих погребов в течении года! Согласен?
— По рукам! — заревел Фарлаф. — Други, ох погуляем же мы, год дармовое вино пить будем!
— Какие условия поединка? — деловито спросил князь.
— Будем стрелять в лезвие ножа, — подала голос Настасья, — чтобы стрела на две половинки…
— Нет! — вдруг перебил её Дунай, поднимаясь из-за стола, — будем стрелять в кольцо, поставленное на голову…
Настасья побледнела:
— Дунай одумайся!
— На чью голову? — лупая выпуклыми лягушачьими глазами, влез в разговор Фарлаф.
— На твою дурную голову, — резко ответил Дунай, покачнувшись. — А ты голубушка, раз уж взялася за гуж…
Дунай не договорил, схватил со стола кубок и осушил его в один момент.
— Чего тут непонятного, — хмуро пояснил Фарлафу Добрыня, — каждый стреляет в кольцо, поставленное на голову соперника.
— А если кто — ить, — Фарлаф даже икнул от испуга, — промажет?