Ругая себя за то, что поддался обаянию Кэт и проявил слабость, недостойную звездолетчика, он снова вышел на луг и нетерпеливо огляделся. Но, странное дело, сейчас и этот луг, залитый солнцем, и беспредельная синь озера за ним, сливающаяся с таким же синим небом, воспринимались уже не просто как некая экзотика, а как нечто значительно большее, что помогает этой девушке быть сильнее его, представителя могучей цивилизации.
Конечно, и у них на Тау есть леса, озера и луга, но все это носит какой-то декоративный характер и способно в лучшем случае лишь ласкать взор, но не волновать душу. Он вспомнил аккуратно расчерченные на квадраты низкорослые таутянские рощи, берега водоемов, одетые в камень, и невольно посетовал на своих предков: увлекшись техническим прогрессом, они уничтожили первозданную природу, убив этим в людях Тау могучий дух древних богатырей, который, очевидно, присущ жителям этой планеты. И не оттого ли он сейчас не может увлечь, покорить эту простую девушку?
О чем он будет теперь писать? Приученный после выхода «Кецалькоатля» ко всеобщему поклонению, он вряд ли сможет написать роман, в котором девушка Земли шести континентов отвергает любовь таутянина. Не будет ли это крахом его писательской карьеры?
Олд Дор глубоко вздохнул, пряные запахи луговых трав ударили ему в голову… А впрочем, он может написать о красоте и силе земной природы, первозданной, а не воссозданной, как у них на Тау, искусственно, и о своей любви, пусть даже безответной. Быть может, такой роман снова сослужит службу читателю и направит мысль к иным мирам.
Олд Дор поднял голову и увидел идущую к нему по лугу улыбающуюся Кэт.
— Простите, я заставила вас ждать… Я задержалась на работе.
— Ничего, я пока цветы собирал, ромашки. Вот, — Олд Дор протянул ей букет.
— Спасибо, — девушка взяла цветы. — Но только зачем вы их рвете с корнями?
— А как же иначе? Ведь вы не сможете их посадить, и они быстро завянут без корней.
— Ничего, — Кэт посмотрела на него с удивлением, — я их поставлю в вазу с водой, и они долго будут стоять там, как живые. А вы разве никогда не ставите в вазу цветы?
— Нет, — Олд Дор хотел сказать, что у них на Тау никто никогда не рвет цветов, они растут у них и в вазах, и в подвесных клумбах жилых помещений, что это очень красиво, а главное, не так расточительно: ведь таких, как здесь, лугов у них на планете, увы, давно уже нет, но он вовремя прикусил язык.
— Ах да, ведь вы так заняты, я и забыла… Кстати, — в глазах девушки вспыхнули искорки любопытства, — а где работает ваша экспедиция? Наверное, вон там, за лесом?
— Да, за лесом. А что?
— А то, что в таком случае вы тоже должны были видеть это.
— Что видеть, Кэт?
— Летательный аппарат — дисколет.
— Дисколет! Что за чепуха, — Олд Дор деланно рассмеялся. — Откуда он здесь может взяться?
— Об этом многие сейчас говорят, — смущенно пробормотала она и вздохнула. — Значит, вы тоже ничего не видели.
— А к нам, представляете, — в ее глазах, как ему показалось, сверкали уже не искорки, а яркие огоньки, — на узел связи прибежал сегодня человек и потребовал, чтобы его немедленно соединили с Торонто. Он уверял, что видел большой дисколет, который опускался в лес.
— Наверное, это была просто шутка, Кэт.
— Ну нет, на шутника он не похож — такой солидный.
— Тогда, значит, это был больной человек, то есть сумасшедший.
— Да, наверное, а жаль… — огоньки в ее глазах потухли. И все же они были прекрасны.
Олд Дор вдруг почувствовал небывалое волнение.
— О чем вы жалеете, Кэт?
— Да так… Наверное, о том, что все это выдумки — дисколеты, пришельцы из других миров…
— Ну а если это была бы правда, что тогда?
— Да как вам сказать… Ведь интересно все-таки знать, что там, — Кэт показала на небо, — на звездах?
— На звездах, как и на солнце, — раскаленная плазма, а о жизни на одной из планет, вращающейся вокруг своей звезды, могу рассказать вам и я не хуже пришельца. Хотите?
Кэт кивнула. Олд Дор взял ее под руку и начал увлеченно рассказывать о Тау, об экспедиции таутян на Землю в далеком прошлом, о прилете Кецалькоатля.
— Как это интересно! Как прекрасно! — воскликнула девушка, когда он кончил. — Теперь я знаю, кто вы: вы писатель-фантаст и рассказывали мне сейчас сюжет вашей книги.
— Да, Кэт, да.
— Тогда скажите, он, ваш Кецалькоатль, больше никогда не прилетит на нашу Землю?
— Прилетит, Кэт, но тех людей ему больше не увидеть — ведь здесь пройдет уже много тысяч лет. Но это ничего, — Олд Дор заглянул Кэт в глаза. — Он встретит здесь девушку, такую, как вы, с такой точно брошкой на груди, и стрела Амура пронзит ему сердце…
Не выдержав его взгляда, Кэт освободила свою руку и опустила глаза:
— А дальше? Что будет дальше, вы придумали?
— А дальше будет так, как скажете вы: или они расстанутся, или он увезет ее на прекрасную Тау. Ну как, вы готовы лететь с ним туда?
— Ну что вы, — Кэт качнула головой. — Ведь я даже не видела этого вашего астронавта.
— Допустим, он прекрасен и юн, а не такой, как я, — Олд Дор грустно усмехнулся. — Как тогда?
— Это еще не самое главное.
— А что же главное, Кэт?
— А главное, — девушка смело посмотрела ему в глаза, — чтобы и она любила его, сильно любила. Ведь это так страшно — навсегда покинуть родную Землю.
— Ну что же, — Олд Дор вздохнул, — тогда он улетит, и роман придется закончить на бесконечно грустной ноте.
— Зачем же так, Олд. Пусть они встречаются и дальше… Пусть она тоже полюбит его.
— А если у него уже нет больше времени, Кэт?
— То есть как это нет времени?
— А так, — Олд Дор замолчал, обдумывая, как, не раскрывая, кто он такой, рассказать ей о двух встречах, разрешенных капитаном. И в этот момент в его ушах снова раздался голос оператора:
— Олд Дор, передаю вам срочный приказ капитана: немедленно вернитесь в гравитолет. Нас обнаружили, Олд Дор. Вы слышите, немедленно возвращайтесь!
«Проклятие! — мысленно выругался космонавт. — Наверное, это тот солидный все-таки добился своего». Лицо его помрачнело.
— Что с вами, Олд, вам нехорошо? — с тревогой спросила девушка.
— Нехорошо! — Олд Дор горько усмехнулся. — Нет, Кэт, мне совсем плохо. Вы знаете, он, тот мой герой… Ему больше нельзя ждать ни минуты… Сейчас надо решать. Ну как?
Кэт не отвечала, и только глаза ее, испуганные и огромные, следили за ним тревожно.
— Ах да, — сказал Олд Дор, — я должен кое-что пояснить. Дело в том, что тот астронавт в самом деле, а не в романе прилетел на вашу Землю и зовут его Олд Дор. И он, то есть я, Кэт, получил сейчас срочный приказ о вылете на орбиту.
— Ой! — вскрикнула девушка и отпрянула в сторону.
— Не бойтесь, мы, таутяне, никогда не прибегаем к принуждению. А ваше решение мне ясно без слов. Давайте же простимся, Кэт, навеки, навсегда, — голос его дрогнул.
И тут девушка всхлипнула. Это ударило его, словно электротоком. Он быстро шагнул к ней, взял за руки:
— Я счастлив уже потому, что не безразличен тебе. Не надо плакать. Не надо ничего говорить. Прощайте, Кэт, и дайте мне на память свою брошку.
Она сняла брошку, он отпустил ее руки и заглянул в ее глаза, заплаканные и прекрасные. Все в нем перевернулось.
— Я остаюсь, Кэт, хотите вы этого или не хотите, — прошептал он одними губами.
И в это время из-за леса, скользя, казалось, по самым верхушкам деревьев, показался и понесся к ним гравитолет.
— Ой, что это! — вскрикнула Кэт.
— Это за мной, — сказал Олд Дор. — Бегите скорее туда, к оврагу, в кусты.
— А вы?
— И я за вами. Бегите же быстрее!
Она побежала, и он побежал за нею, но почти тут же Кэт вдруг ничком упала на луг.
«Усыпляющий импульс», — мелькнуло у Олда Дора в голове, и он тоже потерял сознание.
Прибывшие через час вертолеты обнаружили на лугу только спящую девушку. Проснувшись, она рассказала, что встречалась здесь, на лугу, с писателем. Кто он и куда ушел, она не знает. Очень горевала о потере какой-то своей брошки, которая очень нравилась ему…
Олд Дор, очнувшись в изоляторе звездолета, тоже уже не помнил ничего, но крепко сжимал брошку с изображением Амура, которую поспешил спрятать от посторонних глаз.
Александр Колпаков
ЭТЕМЕНИГУРА
Палеоисторик Октем был большим знатоком истории Индии, Шумера, Аккада, Финикии, Египта. И когда в Ашхабаде второго века эры Октября формировали экипаж корабля «Древний Восток», выбор пал на него. Правда, сам ученый оставался в Центре палеокультур, а в корабль сел его двойник, псевдоживая конструкция, симбиоз белковых и электронных цепей, нервных клеток и компьютерного мозга, которому человек-оригинал передал накопленные знания и даже эмоции и черты характера. Выполнив задачу, двойник должен был доставить в Центр детальную информацию о прошлых эпохах. Сгусток информации назывался Палеохрон. Он сообщал сведения в любой форме: в объемных живых картинах или в виде чувств, переживаний, мыслей. Все остальное, из чего синтезировался двойник, самораспадалось.
Корабль «Древний Восток» вошел в надпространство и по геодете, искривляющейся в прошлые времена, скользнул в небо Двуречья, как полагал штурман Вячеслав. Однако вскоре обнаружилось, что корабль висит над той же местностью, откуда стартовал: внизу лежала Туркмения, какой она была в третьем тысячелетии до новой эры! Штурман Вячеслав не поверил своим глазам. В оцепенении смотрел он на приборы. «Нет, это невозможно! Должен быть Шумер… Я не мог так грубо ошибиться. Значит, флуктуация космоса? Искажение метрики континуума?» Чертыхаясь, он пошел к командиру, машинально внимая звону экранирующего хронополя.
Флегматичный, уравновешенный командир подумал не без досады: «Да, совсем некстати неувязка! А реактор уже слопал массу энергии». Вслух же он сказал:
— Не падай духом, Вячеслав! В целом программа не пострадает. Но Октема придется высадить здесь. Пусть добирается в Ур собственным ходом. Из-за этой флуктуации реактор съел в полтора раза больше энергии, чем было рассчитано. Биллион киловатт в секунду — не шутка. Едва хватит на возвращение в свою эпоху. Все! Действуй, дорогой.
И Октема сбросили в мини-капсуле. На прощание командир напомнил:
— В обусловленный срок жду на орбите в зоне Эриду. Корабль повиснет в квадранте Кассиопеи — в двадцать два звездного времени. Смотри, не опоздай! Секунда ожидания стоит биллиона киловатт.
Глядя как ловко самоупаковывается капсула сброса — до размера небольшого пакета, Октем вздыхал, шаря глазами по небосводу. Впрочем, он не грустил о корабле. До Евфрата полторы тысячи миль! Надо выполнять волю командира и Центра палеокультур.
Спрятав капсулу в карман, он бодро зашагал по барханам к предгорьям Копетдага. Вскоре на горизонте показались невысокие строения какого-то городка. В телеобъектив Октем увидел толстые глиняные стены, прямые длинные улицы, от которых в стороны расходились переулки; скопище купольных мавзолеев; обширную площадь, окруженную глиняными домами; довольно внушительное святилище, отдаленно напоминавшее шумерский храм. За чертой города начинались поля пшеницы и ячменя, паслись стада коров, овец коз на заливных лугах. «Входить или не входить в городище? — задумался Октем. — Ведь это не по моей части: прикопетдагскую цивилизацию изучают другие. У меня Шумер и Египет! Работы хватит, а осенью надо успеть в Эриду. Корабль не может долго ждать. Неплохо бы долететь в Ур с помощью антигравитации, но это запрещено. Энергия — только для взлета на корабль».
Спустя много дней Октем достиг района, где в будущем возникнет Исфахан. Заночевать пришлось на окраине маленького селения, в заброшенной хижине. Утром следующего дня Октем вышел на караванную тропу, которая, как он знал, ведет к горным проходам в Двуречье. К полудню с севера показалась вереница нагруженных верблюдов и ослов. Октем вскочил на ноги, призывно замахал рукой. К нему подъехал вожатый, закутанный по самые глаза темно-синей тканью головной накидки. Уставив на Октема горящие темные глаза, спросил настороженно:
— Кто ты и куда держишь путь?
Октем, заблаговременно приняв облик жреца бога Наннару, был как две капли воды похож на жителя Двуречья.
— Я был в далеком краю Черных песков, за морем Каспов. Мой осел издох в дороге, и вот я пешком иду в Ур.
Вожатый поцокал языком, как бы сочувствуя, что незнакомцу предстоит столь дальняя дорога, и сказал:
— Нет, не могу помочь! Караван идет в Синджарскую долину.
Тут подъехал второй караванщик — статный мужчина лет тридцати в грубошерстной накидке. Его лицо вызвало в памяти Октема отрешенные черты воинов — на статуэтках из древнейших поселении Намазга-Депе и Анау. Тот же длинный клювовидный нос, миндалевидные глаза, круто изогнутые брови; подбритая с боков борода двумя узкими прядями ниспадала на грудь. «Воронообразное лицо, как у эламитов, — привычно зафиксировал мозг Октема. — Значит, он — потомок тех южноиранских племен, которые проникли в Каракумы где-то в начале третьего тысячелетия до новой эры». Еще Октем отметил пальцы мужчины — очень длинные и крепкие. «Музыкантом мог бы быть», — подумал Октем.
— Меня зовут Герай, — приветливо сказал мужчина. — А тебя?
Октем назвался и повторил легенду о страннике-жреце.
— Из-за Черных гор идешь? — спросил Герай. — А там где был?
— В городе Туркате, где на площади стоит святилище, похожее на маленький зиккурат, — без запинки ответил Октем. В глазах Герая мелькнуло недоверие:
— Я как раз оттуда, но что-то не видел тебя на улицах.
«О, шайтан! Как я промахнулся…» — растерянно подумал Октем.
— Правитель Исма-Эль, почтенный, послал меня в Шумер учиться строить храмы, — продолжал Герай, сделав вид, что верит «жрецу». — Ибо я ваятель и зодчий.
— Завидую тебе, — отозвался Октем, многозначительно глядя ему в глаза. — Так помоги и мне попасть в священный Ур.
Герай обернулся к вожатому, равнодушно взиравшему на жреца в пропыленной тунике:
— Я беру путника с собой.
— У меня нет свободных верблюдов и ослов! — отрезал вожатый.
— Найдешь! — повысил тон Герай. — Переложи груз с одного осла на пять других — получишь свободного, верно? Не забывай, что Исма-Эль велел исполнять мои просьбы.
Вожатый пробурчал что-то себе под нос, приложил руку к груди и потрусил в хвост каравана.
Полторы луны добирались они к верховьям Евфрата. За этот срок Октем хорошо узнал своего нового друга. Герай обладал живым, острым умом, мыслил свободно и смело. Сын вольных земледельцев, он сочувствовал беднякам и рабам. Однако больше всего ценил искусство и свободу.
— Эти руки, — ваятель поднес их к лицу, будто желая удостовериться, что они есть, — выручают меня! В отличие от рабов, которые гнут спину на Исма-Эля, я свободен, ибо правитель знает о моем таланте. В краю Черных песков нет равных мне в искусстве оживлять мертвый камень. Но что это перед творениями мастеров Этеменигуры? И я рад, что скоро увижу чудо света!
— И долго намерен пробыть в Уре? — спросил Октем.
— Столько, сколько понадобится, чтобы сравняться с мастерами Благодатной страны. Или пока за мной не пришлет Исма-Эль. Ну, а тебе зачем понадобился Ур?
— Тоже учиться. Смотреть и запоминать, — туманно сказал Октем.
Позже он все-таки поведал ваятелю часть правды о себе. Даже пытался втолковать ему, что он, Октем, — гость из будущего. «Меня послали к вам люди, подобные богам. Я счастлив служить им».
— Как это? — недоумевал Герай. — Разве можно попасть в другое время? Что-то я никогда не слыхал о таком. Или ты тешишь меня сказками?