Лайан нашёл её в доках. Она глядела на реку и, наблюдая за игрой солнца в волнах, думала о…
Нет, всё было не так. В Альбионе не было доков, где могли бы промышлять проститутки, предлагая прохожим своё тело. Она была принцессой. Однажды она гуляла по лесу и…
Но эти воспоминания, казалось, принадлежали кому-то другому. Может, она была дочерью купца: толстого человека, который торговал пушниной и рабами в далёких странах, находясь при этом дома и считая свои доходы?
Всё же… Всё же она не помнила этого. Она могла вспомнить лишь о том времени, когда была с Лайаном, как они вместе, бок о бок, ехали впереди армии, которую он собрал в Альбионе, чтобы свергнуть тиранию Эллонии. Нервное ржание лошадей, доспехи не по размеру, надетые на мальчишек и девчонок, слишком молодых, чтобы воевать, но, тем не менее, шедших на войну, захлёбывающиеся крики людей, умирающих на острие меча…
Она покачала головой, на этот раз уже от злости. Разве она не помнила ничего, кроме крови? У неё было множество хороших воспоминаний о Лайане…
Над холмами висел белый раскалённый диск полуденного солнца. Она прищурила глаза, чтобы получше рассмотреть его, не обращая внимания на шум, доносившийся из дворца. Чёрной точкой сквозь ослепительный свет пронеслась какая-то птица, куда она летела — угадать невозможно. В шерстяной накидке было очень жарко, но она не могла снять её, так как под ней почти не было другой одежды. Она села, и её серая парусиновая юбка задралась выше колен. Она решила не поправлять её, так как рядом никого не было.
Её колени…
А может, она была дочерью одной из наложниц Деспота? Незаконным ребёнком, которого он отказался признать? Или может быть… чьей-то женой?
Ах, да, её колени…
Она не помнила. Это хуже всего — не помнить. Первое, что она, как ей казалось, помнила наверняка, так это то, как Лайан подобрал её, когда она стояла у доков… Нет, всё было по-другому: это она его подобрала. Она стояла, облокотившись о шершавую стену амбара, принюхиваясь к продуктам, лежавшим внутри, и её юбка была подрезана так, что открывала колени — своеобразная реклама её коммерческой деятельности, когда неподалёку послышался его голос.
Нет, это было абсолютно невозможно, конечно же, нет. Она просто не могла себя представить в роли обычной проститутки.
Она почти легла на землю, подставив колени ветру, только голова осталась на камнях — как было давным-давно. Она, вероятно, использовала одну из своих дворцовых привилегий, исследуя припортовые кварталы Квазорской Гавайи, или её папаша-торговец направил её туда с добродушной улыбкой на лице.
И тогда она услышала голос:
— Скажи мне, что ты не злая.
И она сказала:
— Я ничего не трогаю, поэтому не могу быть злой.
Она была эллонской принцессой.
Голос прошептал снова:
— В прикосновении нет зла.
— Есть. Но это приятное зло.
Она была проституткой.
— Забудь об этом.
— Мне легко об этом забыть, — ответила она. И это было правдой — она была не в состоянии что-либо запомнить.
— Нет, это трудно забыть, — возразил голос из глубин амбара. — Причём так трудно, что ты не поверишь…
— Кто ты?
Это спросила размалёванная проститутка, неприступная аристократка, дочь купца или кто-то совсем иной?
А были ли вообще эти доки?
— Сайор, — сказала она в темноту амбара.
Она называла своё имя, не зная, с кем она говорит.
— Меня зовут Лайан, — сказал он. — Мы с тобой здорово повеселимся перед смертью.
Из дверей кабака, возле которого они стояли, вышел пьяный, упал в воду и стал там барахтаться. Его дружки и восторгом наблюдали, как он барахтается в грязной воде. Наконец, когда он почти совсем захлебнулся, его вытащили из реки.
— Что это за имя Лайан? — спросила она.
— Это имя дала мне моя мать.
Она промолчала, не зная, что ответить. Теперь, сидя в тёплых лучах солнца, она лениво ковыряла старую болячку на ноге.
Она тогда жила в деревне, название которой не могла сейчас вспомнить.
— Это из-за моих волос, — объяснил он и вышел на свет, чтобы она могла разглядеть его. Он был среднего роста и крепкого телосложения, длинные светлые волосы доставали ему до плеч. Кожаная рубаха, короткие кожаные штаны, на поясе ножны, из которых торчала рукоятка меча, украшенная фальшивыми драгоценными камнями.
Он улыбнулся.
— Сайор, — сказал он, — мы с тобой покорим весь Альбион.
Только…
Только всё было совсем не так. Она припомнила, что была тогда на балу и безучастно наблюдала за тем, как весёлые молодые девушки убегали в сад с весёлыми молодыми людьми. Повсюду раздавались шорохи и тихий шёпот, а от дрожащего света свечи рябило в глазах так, что ей приходилось жмуриться, если только… Если только это не было отражением солнечных лучей от поверхности реки…
Вот тогда он и подошёл к ней. Он был с головы до ног одет в дорогие и самые изысканные одежды, с которыми гармонировали аккуратно подстриженная борода, пышные кудрявые волосы золотого оттенка, драгоценные камни на чёрных вельветовых ножнах и рукоятке меча, мерцавшие в отблесках свечи, как звёзды. Его светлые волосы, казалось, затмили собой весь мир, когда он поклонился, встав перед ней на одно колено, и снял свою шляпу с необычайно длинным пером.
Он сказал тогда:
— Скажи мне, что ты не злая.
И она сказала:
— Я ничего не трогаю, поэтому не могу быть злой.
Она была проституткой.
Отец толкнул её и при этом рыгнул так, что красное вино вылилось у него изо рта, испачкав его белые одежды, её белые одежды, а также лицо человека, сидевшего перед ней. Пятна вина были похожи на кровь.
— Я ничего не трогала, — повторила она.
— Дотронься до меня.
Не обращая внимания на разлитое вино и её разозлившегося отца, он протянул свою руку. Кольца на его пальцах светились мягким волшебным светом, как догорающие угли. Она протянула свою тонкую белую руку, такую белую, что смолкли музыканты и скоморохи… Их пальцы соприкоснулись.
Всё было не так.
Они встретились как-то по-другому.
Она не была ни принцессой, ни проституткой: это она знала наверняка.
Она была…
Это самое интересное: кем же она была? Её воспоминания о времени, которое было до Лайана лучше, чем у остальных людей, но…
Нет, она не была принцессой. Если бы она была принцессой, то помнила бы абсолютно всё.
Позади раздался крик, который заглушил все остальные, к которым она привыкла и на которые уже не обращала внимания. Она оглядела местность перед собой, скользя взглядом по женственным изгибам холмок с тёмными пятнами перелесков.
Гиорран — крепость-дворец Эллонии — был построен на возвышенности так, что господствовал над всеми прилегающими к нему холмами, за исключением одной горы, более высокой, чем замок. Вокруг Гиоррана были выкопаны рвы, способные фатально замедлить наступление атакующих армий. Если не считать давно забытых врагов, с которыми эллоны воевали на заре Вечности, то для Эллонии существовала лишь одна вражеская армия — армия, которую вёл её любимый и она сама.
Лайан.
Лайан умирал, а она оставалась живой.
Эллонские солдаты гибли от мечей сподвижников её любимого. Придёт время, она знала, и Дом Эллона отомстит за эту дерзость.
Лайан умирал…
Хуже всего, что ей было всё равно. Абсолютно всё равно.
Солнце стало похоже на гигантский апельсин, и небо наполнилось неприятной смесью голубого, красного и зелёного цветов. Альбион казался мирным и спокойным.
Опять громкий крик.
Она послала Альбиону свой мирный импульс и пошевелила пальцами правой руки, как бы трогая лёгкий ветерок…
Тот Кто Ведёт умер, а значит, умер Лайан.
На какую-то долю секунды она почувствовала всю боль его ухода, затем наступила полная пустота. Она была просто плотью, лежавшей на покрытом травой берегу реки возле стены замка. У неё не было вчерашнего дня, и она не знала, что будет завтрашний: она просто не понимала значения слова «завтра». Для неё существовало лишь понятие «сейчас».
Сжавшись в комок, она почувствовала, как слёзы подступили к глазам. Она не понимала причины, которая их вызвала, ведь теперь не существовало ничего из того, что могло бы её расстроить. И всё же она немного всплакнула.
Затем, с опухшими от слёз глазами, она присоединилась к цепочке крестьян, спускавшихся с холма и перебиравшихся через ров на пути к своим полям, возле которых они будут жить, пока не кончится Вечность.
Она обернулась лишь раз, чтобы посмотреть на высокие белые стены дворца. Этот дворец-крепость был когда-то важен для неё, она это чувствовала, но сейчас не могла вспомнить, когда и почему.
Она пошла за крестьянами.
Часть первая. ТОТ КТО ВЕДЁТ
Глава первая. Имена
Вот одна из песен, которую Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган пел в те времена, когда бродил по земле.
Волна захлестнула Термана, бросив его на скользкие доски палубы. Он выплюнул горькую воду и попытался просунуть пальцы в щели между досками. Спина болела так, будто по ней стучали деревянным молотом, а ноги, казалось, вот-вот оторвутся. Вокруг была лишь темнота ночи и вода, пытавшаяся отобрать у него жизнь, неумолимо толкая его к краю палубы, за которым бесилось разъярённое море.
Вода была и в носу, и во рту, и в ушах. Он попытался позвать на помощь, но вместо этого издал некий булькающий звук, который потонул в вое ветра и грохоте волн. Ещё одна волна разбилась о палубу. Он закричал снова, хоть и понимал, что помощь маловероятна. Наглотавшись морской воды, Терман почувствовал тошноту. Его стошнило, и рвоту тут же смыла новая волна, заодно протащив его ещё дальше по палубе. Он отчаянно пытался уцепиться за что-нибудь, но лишь сломал несколько ногтей.
С противоположной стороны судна к нему снова неумолимо неслась волна. Вода опять попала в рот, но на этот раз он сумел выплюнуть её. Перевернувшись на спину, он попытался уцепиться ногами за ограждение палубы, но промахнулся на несколько метров, и подоспевшая волна смыла его за борт.
Как это ни странно, в море было теплее, чем на палубе. Возможно, это иллюзия и его тело просто в шоке от холода? Он философски обдумывал этот вопрос, ощущая в своей душе какое-то удивительное спокойствие.
Корабль тонул. Одной мачты у него уже не было, а вторая, сломавшись, отчаянно колотила по палубе. Терман держался на поверхности беснующегося моря, качаясь вверх-вниз, вправо-влево и наблюдал за гибелью корабля. Он видел, как мачта пробила палубу, открыв тем самым воде доступ в трюм, и корабль начал крениться на бок. Он считал, что в этот момент должен почувствовать жалость по отношению к споим товарищам, но был не способен на это. Он чувствовал лишь некое умиротворение.
В небе светила полная луна и, казалось, подмигивала, когда рваные облака, проносясь мимо, закрывали на мгновение её диск. Сквозь шум ветра и волн Терман услышал крики — осев на корму, корабль стал быстро погружаться в пучину. Он повернул голову и равнодушно наблюдал за тем, как один за другим стали гаснуть огни иллюминаторов. На палубу выскочила женщина. Вцепившись в носовой шпиль, она принялась истерично кричать в темноту ночного моря. С этого расстояния он не мог узнать её.
Вдруг, совершенно неожиданно, корабль скрылся под водой. Женщина успела прыгнуть и проплыть достаточное расстояние, чтоб не утонуть вместе с ним. Он смотрел на всё происходящее равнодушно, как будто это были иллюстрации к какой-то книге.
Отчаянно колотя по воде руками и ногами, женщина плыла в его сторону.
«Она может утонуть» — родилась в его голове банальная мысль. Конечно, они оба должны были утонуть. Но мысль эта охватила уже всё его сознание. Идея о собственной неизбежной смерти едва ли волновала его, но вот то, что женщина, кто бы она ни была, может быть проглочена пучиной, вывела его из оцепенения. Вода тотчас стала обжигающе холодной. Повернувшись на живот, Терман быстро поплыл в сторону женщины, часто теряя её из виду, попадая в огромные чёрные провалы между волнами, которые, казалось, нарочно пытались помешать ему. Пока он плыл, он мысленно называл про себя имена всех богов, которые знал: список был безнадёжно коротким, потому что он, как и его родители, был атеистом. Вспомнив всех, он начал по новой. Он понимал бессмысленность этого занятия, но не прорывал свою импровизированную молитву, так как готов был довериться любой, даже самой призрачной надежде. Его «я» присягало на верность каждому из перечисленных богов, осознавая лживость своих обещаний. В юности он видел человеческое жертвоприношение, и его тогда стошнило. С тех пор ничего подобного он больше не видел, а его неверие лишь усилилось — ни одно доброе божество не позволило бы людям совершать такое варварство.
— Помогите!
Её голос был лишь тонкой стрункой в оркестре разбушевавшейся стихии.
Доплыв, Терман протянул руку, и их пальцы соприкоснулись. Волосы прилипли к её голове, и казалось, что она одета в плащ из морских водорослей. Он с большим трудом узнал её: рыжеволосая Белла, работавшая на судне кочегаром. Она всегда нравилась ему, но они не были толком знакомы. Всхлипывая, она ухватилась за него и прижалась всем телом — он почувствовал, что её вес тянет его на дно.
— Мы никогда не выберемся отсюда! — закричал он, стараясь, чтобы она услышала. — Земля далеко! Мы не доплывём до неё!
Она перестала рыдать, отпустила его и вновь поплыла куда-то.
— Не так… уж… далеко! — услышал он её крик.
Посмотрев в ту сторону, куда она направлялась, он увидел на горизонте какую-то дымку: это было очень далеко. Волна на время скрыла от него женщину.
Снова увидев её, Терман закричал:
— Там ничего нет! Это лишь галлюцинация, туман!
А сам подумал: «Не лучше ли для неё утонуть с надеждой в сердце, в попытке доплыть до этого миража, а не просто отдать себя на волю волн?»
Не обращая внимания на его крики, она продолжала плыть к своей цели. Её движения стали более энергичными. Волна снова разделила их, но он плыл в ту же сторону, что и Белла. Ледяная вода почти омертвила его кожу, а одежда казалась тяжёлой, как свинец.
Волна, подняв его на свой гребень, опустила совсем рядом с Беллой.
— Это химера! Игра природы!
Он случайно глотнул воды и некоторое время молчал. Они взялись за руки и поплыли вдвоём, как будто были единым существом.
— Раздевайся! — закричала Белла. — Одежда… утопит… нас!
Он отпустил её руку и скинул с себя обувь. Ему пришлось согнуться, чтобы снять штаны, и лечь на спину, чтобы стянуть куртку. Теперь он был абсолютно голый, и холод пробирал его до костей. Он закричал, но ему никто не ответил — Белла потерялась в темноте. Он прислушался: может, она кричит ему? Но кроме воя ветра и грохота бури, ничего не было слышно.
— Белла! — снова крикнул он.
— Я позади тебя, — сказала она спокойно.
Он обернулся.
— Мы плывём к берегу, — продолжала Белла. Он заметил, что она тоже разделась.
— К какому берегу? Мы в самом центре океана!
Ветер немного утих, но волны были такими же огромными, как и раньше. Из-за их грохота они едва слышали друг друга.
— Здесь нет никакого берега!
— Да есть же, идиот!
Над поверхностью воды на мгновение показалась её правая грудь. В лунном свете она казалась отлитой из металла искусным металлургом. Вытянув руку, она показала вперёд.
И снова он увидел лишь туман, правда, на этот раз немного ближе.
— Альбион! — закричала она.
Он хотел возразить, но очередная волна ударила его в лицо. Он выплюнул воду и откашлялся, чувствуя у себя на груди её руку — она поддерживала его. Голова Термана погрузилась в пучину, и он решил встретить смерть достойно, как, возможно, встретил её отец, если он у него был. Но Белла схватила его за подбородок и подняла его лицо над поверхностью воды. Вскоре он опять поплыл сам, и она уже могла не поддерживать его.
— Альбион, чёрт возьми! Альбион!