– Надо тогда Смышлякова уговаривать, чтобы он с нами пошел. Хороший ведь человек, с ним нам просто будет.
– Один Смышляков?
– Ну, нет, – Вершинин замялся. – Мне подумалось, что если он пойдет, Гусарову придется нескольких матросов выделить.
– Ладно, что гадать – скоро узнаем.
Некоторое время мы опять молчали, пытаясь уснуть, потом опять стали разговаривать. Обсуждали, что следует взять с собой, что одеть и как идти без карты и без знания местности. Вершинина это, кстати, не пугало – он в такие ситуации уже попадал.
– Нам известно, что лагерь на реке и не очень далеко от побережья – иначе как бы они доставляли грузы с кораблей по бездорожью? Может быть, там на самом деле даже дорога есть. Будет компас – не заблудимся, и в течение недели, самое большое, найдем их.
– Если есть еще, кого искать, – подумал я, но вслух ничего не сказал. Не стоит человеку настроение портить.
Только под утром мы, устав разговаривать, впали в какую-то полудрему, которая не приносит отдыха и облегчения. Потом послышался свист воздуха и бульканье воды, когда лодка пошла на всплытие. Кое-как мы поднялись и отправились на кухню, чтобы получить привычный завтрак – стакан чаю и пару галет с маринованной селедкой, обрыдшей до последнего предела.
К тому времени, как я поднялся на мостик и закурил, лодка уже шла малым ходом на юго-запад, держа слева береговую черту. Наверху было холодно, особенно после ночной духоты, а свежий воздух драл горло. Вот до чего дожил! Или это дым папиросный так действует? Я с ужасом подумал, что курева осталось еще на пару недель. Если на базе нету, что делать? Листья с баобабов собирать и сушить?
Берег слева постепенно отдалился, так что Гусаров приказал взять круче к югу. Я некоторое время поторчал у орудия. Потом выполз Сашка, и я ужаснулся, увидев его лицо: опухшее, с кругами вокруг красных, воспаленных глаз. Борода клочьями, прическа тоже как у каторжника. Я, наверное, не лучше. Ощупывая рожу, я сдал свой пост Вершинину (на мостике опять запретили находиться более чем пятерым одновременно) и спустился вниз. Снова вонь ударила в нос – к ней никогда не привыкнешь! Хотя, жара, кажется, спала. Вероятно, Гусаров разрешил открыть носовой люк, потому что легкий ветерок чувствовался даже около нашей каюты. Я зашел и лег на диванчик. Не прошло наверное и минуты, как я спал.
Мне приснилось, будто я бреду сквозь джунгли, совершенно один, и вдруг выхожу к водопаду. Одежда жутко грязная, все тело чешется… Я бросаюсь в воду, как был, и начинаю ожесточенно тереть себя. Вода падает сверху, как из душа. Я ее глотаю, но вкуса никакого не чувствую. Потом что-то меня заставляет поглядеть на берег: из леса к водопаду выходят несколько девушек. Нет, не черные негритянки, все белые, красивые, в летних платьях. Они смеются, разговаривают, но я не слышу о чем. Все у меня внутри сжимается, потому что я догадываюсь, что сейчас будет. Девушки раздеваются догола и идут в мою сторону. Надо бы выбраться, ведь подглядывать нехорошо, но я продолжаю скрываться за потоками падающей воды, сотрясаясь от охвативших меня чувств. Какие же они красавицы! А я, грязный, жалкий, потерявший дар речи, смотрю на них, как какой-нибудь преступник…
Бац! Из сна меня вырвал удар. Вернее, не удар, а толчок, просто он мне со сна показался сильным.
– Ты чего стонешь? – спросил Сашка. – Сжался весь в комочек. Кошмар приснился?
– Кошмар, – послушно подтвердил я. Кажется, я залился краской – знал бы Сашка, что за кошмары мне снятся, засмеял бы. Хорошо, что в каюте полумрак.
– Хватит трястись, друг мой. Пора собираться.
Приплыли. Вернее, нет, моряки так никогда не говорят. Они не приплывают, они приходят. Значит, мы пришли на место!
В лодке снова было душно и жарко, потому что наверху время приближалось к полудню. Солнце в зените, вода блестит нестерпимо, ветра нет. Одна радость: совсем рядом, меньше, чем в километре, суша. Твердь, земля, материк! Пусть это Африка, а не родная советская страна, все равно. Скорее бы туда попасть.
Я сбегал на мостик, перекурить. Лодка дрейфовала в океане, не заходя в бухту – командир опасался наскочить на мель или скалу. Как раз в этот момент на воду спускали шлюпку, чтобы она разведала подходы к берегу. Мыс Фрадес, к которому мы стремились, оказался длинным песчаным пляжем, тянущимся от каменной скалы, которая отгораживает от посторонних взглядов большую "заводь". Скала была заостренная, как клинок, но быстро сходила на нет, и исчезала в песке. На востоке был виден другой берег бухты, где к воде подходили заросшие лесом невысокие горы. До них было километра три, не меньше.
Покурив, я спустился вниз и присоединился к Сашке в отсеке с торпедными стеллажами, где было сложено наше с ним добро. Ночью мы с ним обсуждали, что следует взять, но я, честно говоря, тот разговор плохо помнил. К тому же, сейчас подумалось – а какие могут быть обсуждения? Если база до сих пор не ответила, нет никакого резона проводить разгрузку. Куда все это девать? Бросить на песке? Надо только взять оружие для себя лично, палатку, лопаты, спички, сухой паек… что там еще берут в дальний поход? И идти на разведку. Сашка, однако, был не согласен.
– Как это не разгружать? Мы должны верить, Владимир, что все в порядке с нашими товарищами. Мы обязаны найти их и выполнить свое задание. Ты согласен? В скалах есть какие-то расселины, гроты, так что в них можно устроить склад и сложить туда оборудование и оружие. Хотя, это все можно просто поручить экипажу лодки. Они разгрузятся, пока мы пойдем на поиски базы.
Эта логика мне показалась сомнительной, наверное, потому, что я не разделял железной уверенности Вершинина. Нехорошие предчувствия меня грызли. А ну как найдем мы одни развалины и никакого следа людей? Что тогда, груз обратно на лодку грузить или аборигенам подарить, чтобы они боролись против португальских колонизаторов? Хотя… тут я подумал, что разгрузка и погрузка по крайней мере займут на какое-то время подводников, и помогут им отвлечься от дум о скором обратном путешествии. После этого я согласился с Вершининым.
Я позвал боцмана Новикова и проинструктировал, как и что следует выгружать, затем свои инструкции выдал Сашка. Новиков все выслушал и побежал готовить команду грузчиков. Тут меня посетила мысль, что мы до сих пор не получили разрешения Гусарова!
Внутренне ожидая скандала, мы вместе пошли на мостик. Гусаров был мрачен: разведывательная партия вернулась и сообщила, что в бухте виднеются подозрительные подводные пятна и мели, так что заходить в нее опасно. Мыс совершенно пустынен и гол, нигде не видно никаких следов человеческой деятельности.
– Может, все-таки, не туда пришли? – спросил капитан как бы сам себя. На мостике, кроме вернувшихся разведчиков, были только мы и сигнальщики.
– Мыс в наличии, – осторожно сказал Вершинин.
– Тут, может быть, эти мысы на каждом шагу, – отмахнулся Гусаров. – Правда, есть еще одна примета: вон, на юго-западе большие горы виднеются, но все равно… почему следов нету? Сколько раз здесь должны были суда разгружаться, причем грузы немалые были.
– Так ведь секретное задание, – предположил я. – Хорошо замели они следы за собой. К тому же тяжелые грузы когда здесь последний раз были? База уже несколько лет действует, и главная разгрузка в начале прошла. А с тех пор – по мелочи, припасы разные только.
– Ну-ну…, – Гусаров недовольно поморщился. – Что делать-то будем?
– Выход только один, товарищ капитан-лейтенант. Высаживаться и идти на поиски базы, – уверенно заявил я. Вдруг страх перед отказом и возможной ссорой меня покинули. Я стал атаковать Гусарова своими предложениями. – Мы с Вершининым должны совершить разведывательный поход в глубину побережья. Судя по известным нам данным, слишком надолго он не затянется. Идти придется сорок-пятьдесят километров, самое большое. Три дня туда, три дня обратно. Дадите нам людей?
– Это зачем?
– В качестве подмоги, конечно. Идем все-таки в неизвестность, огневая мощь не помешает.
– Хм. У меня моряки, а не горные стрелки. Чем они вам помочь смогут?
– Ладно уж, товарищ Гусаров! Стрелять они умеют? Вот и ладно. В партизаны вон простые люди пошли, никакой войне не обученные, и фашистов громят – только шум стоит.
– Предположим, вы правы, Вейхштейн. И сколько людей вы надеетесь получить?
– Немного, человек пять. Желательно добровольцев. И, если можно, с комиссаром во главе.
– Ничего себе! – Гусаров аж присвистнул. – Смышляков на лодке нужен, так что он с вами точно не пойдет. И никаких добровольцев: выберу сам лично людей. Четверых краснофлотцев и к ним командиром Самарина. Он у меня как раз теперь без работы, навроде морской пехоты.
Воодушевленный победой, я быстро убедил командира в нужности и полезности выгрузки наших с Вершининым ящиков. Новиков должен был провести рекогносцировку прибрежных скал на предмет укромного места для их хранения.
До обеда мы с Сашкой собрали свои вещи. Кое-что пришлось оставить на лодке: не тащить же с собой, в самом деле, книжки! Долго думали, стоит ли брать теплую одежду, и в конце концов решили ограничиться свитерами и штанами. Матросы вынесли наверх ящик с автоматами и ящик с гранатами, Вершинин прихватил кое-какие геологические инструменты. Всякая походная утварь – котелки, сухой паек, палатки – тоже отправились на палубу, чтобы быть погруженными в шлюпку. Мы же сели за последний обед на лодке на неизвестный промежуток времени. Фащанов старался, как мог, но мог он немного. Кроме обычного супа из концентратов, который всем давно надоел, и которого наливали не больше поварешки на брата, был только салат из консервированной морской капусты с мизерным количеством лука и растительным маслом. И еще сто грамм водки каждому, за успех предстоящей операции. Момент был настолько напряженным, что Вершинин согласился опрокинуть одну стопку, чем поверг меня в настоящий шок.
– Из солидарности, – просипел он, оправдываясь. – Но больше ни в жизни эту гадость…
Сразу после обеда мы поднялись на палубу и оттуда перелезли в шлюпку. Честно признаюсь: дрожал от нервного напряжения. Впереди неизвестность, и лодка, которая, казалось, давно внушала отвращение, теперь показалась надежным пристанищем. Покидать ее было страшно. Эти люди, ставшие за два месяца чуть ли не второй семьей, теперь желали нам удачи и махали руками. Черт его знает, увидим ли мы их? Что нас ждет на материке, кто встретится? Ох нет, лучше не задумываться, а то свалишься за борт, парализованный ужасом.
Нам с Сашкой пришлось грести, хоть делали мы это довольно бестолково. Из-за обилия груза в шлюпку поместились только четверо: мы и еще два матроса. Остальное занимали ящики и мешки; больше груза почти не было, так что все наши будущие попутчики, команда минеров с примкнувшими к ним Даниловым и электриком Романовым, должны были переправиться вторым рейсом. Правда, кое-кто шутил, что Степана в силу его размеров нужно везти одного… Меня же несколько смущала перспектива провести неделю в тесной компании с Харитоновым. Кажется, он меня невзлюбил после того случая со "шпионом" Мартыновым. Да и в Самарине, как в командире, я несколько сомневался. Какой-то он вялый, безынициативный человек. Как говорят, "я с таким в разведку не пошел бы", а нам приходится. Зато Вершинин был просто счастлив, что его друг Данилов оказался в числе отобранной командиром пятерки.
Плыть на шлюпке по океану, пусть даже спокойному, пусть даже около берега, показалось мне опасным занятием. Нет, все-таки, я совершенно не морской человек. Быстрее бы на сушу, на твердую землю! Когда шлюпка наконец ткнулась носом в песок, я, никого не стесняясь, громко вздохнул от облегчения. Потом размышлять было некогда. Грузчики нас не ждали, так что ящики пришлось вытаскивать самим, а они тяжеленные. Автоматы с запасными магазинами и гранаты – особенно, каждый весил пудов под пять, наверное. Данилов остался нам помогать перетаскивать добро к скалам, Русаков погнал шлюпку обратно к лодке.
Мы были заняты по горло, потому что тащить тяжеленные ящики по песку – адская работа. К тому же, за два месяца непрерывного сидения в лодке мы заметно ослабли, и наше физическое состояние оставляло желать лучшего. Я уже сильно сомневался, что мы так бодро совершим марш-бросок вглубь Анголы, как я это расписывал Гусарову. Лично я обливался потом и ничего вокруг не замечал. Степан тащил ящик спиной к океану, и только Вершинин оказался начеку. Он вдруг вскинул руку и закричал: