Вентнор поднес баклажку к моим губам, поддержал жесткой ладонью голову:
— Пей.
С трудом я сглотнула воду, и меня замутило еще сильнее.
— Еще, — не отставал он.
Я мотнула головой, не решаясь раскрыть рта, чтобы тошнота не вырвалась наружу. Тогда Вентнор отставил баклагу и рывком поднял меня на ноги. И так держал, пока я не почувствовала, что могу твердо стоять на земле. Тогда я оттолкнула разведчика и, пошатываясь, пошла к краю поляны. Не хватало еще, чтобы он увидел, как меня вырвет…
Возвращаясь, я увидела, что хижина все еще горит, хоть от нее остался один остов. Ветер, к счастью, относил гарь в сторону. При взгляде на хижину меня вновь замутило, но это быстро прошло. Внутри стало легко и пусто, только надсадно болело горло.
— Ну что? — спросил Вентнор, когда я подошла к нему.
— Пить хочу. И умыться бы.
Он потянулся к баклажке, но я отказалась:
— Здесь ручей поблизости…
— Ручей я запечатал, — резко сказал Вентнор. — Пить из него нельзя.
— Морна, — произнесла я впервые неведомое и грозное слово.
— Монна, — повторил он. — Здесь нельзя оставаться. Идти сможешь?
— Н-наверно.
— Тогда пойдем.
— Куда?
— Назад, — Вентнор усмехнулся, и только тут я вспомнила, кто он такой.
— Не пойду.
— Пойдешь, — сказал он уверенно. — Куда ты денешься? Прежде, чем убегать, научилась бы в лесу скрываться. Я за тобой сюда по следу пришел, как по ниточке. Как ты только высвободилась, интересно?
— Перегрызла веревку, — сквозь зубы ответила я.
— Ножом? — разведчик откровенно рассмеялся. — Ладно. Пошли.
— Нет! — крикнула я, отступая. — Не хочу! Сколько можно твердить, что это ошибка?!
— Возможно, — хмуро процедил Вентнор. — Что же, силу применить? Я тебя покрепче, пожалуй.
— Ты зачем меня из хижины вытащил? — с горечью спросила я. — Оставил бы гореть.
— Нет, — ответил он, — ты нам живой нужна. Кто бы ты ни была. Ну, идешь? — И добавил пренебрежительно: — Все равно тебе в лесу не выжить.
Может быть, он и был прав, но не могла же я идти к нему в руки покорно, как ручная зверюшка! И когда воин шагнул ко мне, я побежала прочь.
Я немного пробежала, конечно. Попробуйте убегать по скользкой траве, по скрытым корням и ямам, да еще когда слабеют ноги и кружится голова. Выворотень подставил мне черную лапу, и я упала, а когда поднялась, Вентнор невозмутимо стоял рядом.
Не говоря ни слова, он крепко взял меня повыше локтя и повел, вернее, потащил за собой, потому что я все-таки сопротивлялась, как смешно это ни выглядело. Я хваталась за ветки, обрывая листья, и цеплялась ногами за каждую выбоину в земле. Наконец мне удалось вырваться, и я села на траву, вцепившись обеими руками в куст лестовника — пусть вырывает с корнем, если сумеет! Вентнор покачал головой, как над неразумным ребенком, и спокойно сказал:
— Не упрямься.
— Не хочу никуда идти, ясно?! — выкрикнула я.
— Может быть, ты и права, да только ничего не поделаешь. Если через пять дней мы не вернемся и не привезем тебя, Боларда казнят.
— А если привезете, казнят меня. Спасибо!
— Ты сама ведь говоришь, что мы ошиблись.
— Говорю, да только никто мне не верит! А я не хочу умирать за других Я не мученица.
Вентнор вздохнул и сел рядом.
— Послушай! Зачем ты сидела в этой хижине? Ты ведь знала, что мы тебя ищем.
— Знала.
— И это же морна…
— Этого я не знала.
— Все равно — день и ночь с умирающим. Зачем?
— Отстань.
— С человеком, которого ты не знала и не узнаешь никогда…
— Боларда я тоже не знаю.
— Да? — он пристально взглянул на меня. — Ладно, пусть. Зато мы его знаем. И не только Харен готов ради него на все. Мы тоже.
— Я ни в чем не виновата.
— Иди с нами и докажи это.
Я хотела засмеяться, но не вышло:
— Доказать? Я даже вам ничего доказать не сумела. Разве что если она сама явится.
— Не думаю, — тихо сказал Вентнор. — Если она бросила на смерть Боларда…
— Спасибо за утешение.
— Просто хочу быть с тобой откровенным.
Он замолк, а я подумала, что впервые в своей речи он отделил ту, неизвестную, от меня. И это уже хорошо. А, может быть, это он помог мне? Тогда — почему молчит об этом? Спросить? Но это мог быть и кто-то из тех двоих — холодный насмешник Боско или яростный Харен — и я могу подвести его. И я промолчала.
— Все, — сказал Вентнор, — пора.
Он встал, поднял меня:
— Пойдем. Надо сообщить Харену и Боско, что случилось. Надеюсь. ты понимаешь, что никто не должен к нам ни подходить, ни прикасаться.
— Понимаю.
— Ладно. Тогда идем.
На этот раз я не стала упорствовать. К чему? Он прав, деваться мне некуда. А потом… может быть, мне помогут еще раз?
Боско вынырнул перед нами на тропинке так неожиданно, что. по-моему, даже Вентнор удивился.
— Недалеко ушла, — ухмыльнулся он.
— Не подходи, — резко предостерег Вентнор.
Боско застыл, усмешка его стала слегка кривой:
— Право неприкосновенности?
— Нет. Я нашел ее в хижине больного морной.
Боско невольно шагнул вперед, странная гримаса исказила его лицо.
— Не подходи, — повторил Вентнор. — Через три дня будет ясно. заразились мы или нет.
— А-а… хижина?
— Я ее сжег.
— Так, — Боско кивнул. Лицо его постепенно стало прежним. — Ну что ж, пожалуйте в возок, благородные господа, — он легко поклонился.
— Не жалко возка?
— Для таких смельчаков? Ничуть. Пойду вперед. Надо предупредить Харена.
Боско с силой захлопнул за нами дверцу, и время как будто вернулось вспять на полтора дня. Сейчас, правда, меня не связали, но Вентнор, сидевший рядом, был так же угрюм и отчужден, и опасность впереди была все та же. Только сейчас появилась еще одна — неведомая мне морна.
В окошке мелькнула широкая вода, заплескалась о колеса, рвануло свежим ветром — и снова пошел лес. Солнце, судя по всему, стояло уже высоко, но в возке был полумрак. Сильно трясло. Я вдруг почему-то вспомнила, что у нас на двоих неполная баклага, и у меня тут же пересохло в горле. Просить у Вентнора не хотелось. Он сидел, погруженный в свои мысли, даже глаза прикрыл — словом ему до меня не было никакого дела. Ну конечно — он ведь уже заставил меня поступить по-своему, теперь я никуда не убегу. Я попробовала тоже закрыть глаза, задремать — ничего не вышло. Хотелось пить. Но я молчала.
Вентнор зашевелился, вздохнул, и я почувствовала, что в руку ткнулось холодное. Это была баклажка.
— Пей, — сказал разведчик. — Дорога дальняя.
Мысли прочел, что ли? Я сделала три глотка, едва удерживаясь, чтобы не выпить все. Вентнор пить не стал, заткнул горлышко и повесил баклажку на пояс. Я вдруг испугалась, что он снова задремлет, и поспешно спросила первое, что пришло в голову:
— Вентнор, а что такое морна?
Вентнор потемнел:
— Если и впрямь этого не знаешь… Морна — это поветрие. Ничем от него не спастись. Если морна человека зацепит — умирает через два дня. Как — ты сама видела.
— Значит… и мы?
— Ну, не знаю, — он пожал плечами. — За три дня будет видно. Если через три дня не заболеем — все в порядке.
Мне только сейчас стало по-настоящему жутко. Я же провела ночь в той хижине, возилась с больным. Что же теперь — все? А Вентнор продолжал:
— В последний раз морна пришла с гор. Потому и назвали — Поветрие Скал. Мне тогда пятнадцать было, жил в поселке Синяя Мята. Ничего от поселка не осталось, одни пепелища. Вот так же сжигали хижины… — у него дернулась щека, — вместе с живыми еще сжигали.
— Как же так?!
— Морна, — повторил он в который раз проклятое слово. Потом обхватил голову руками и замолк. Я уже думала, что не услышу больше ни слова, но тут Вентнор поднял голову и уже спокойно сказал:
— Я тогда остался один. Воины из Ратанги подобрали меня. С тех пор я там.
— Ратанга? — ухватилась я за новое слово, втайне опасаясь, что оно окажется чем-то страшным. — Что это?
— Ты и этого не знаешь? — Вентнор взглянул на меня с откровенным удивлением. — Ах да… Ратанга — это крепость на горе. Возле перекрестка Трех Корон. И еще наше племя. Да ведь мы едем туда. Увидишь.
Я вздохнула тихонько. Увижу, да… Вспомнить только, зачем я туда еду. Но опасность морны была сейчас куда ближе и страшнее, и чтобы не оставаться с ней наедине, я готова была говорить о чем угодно:
— Там хорошо, в Ратанге?
— О да! — непривычно горячо ответил Вентнор. — Ратанга прекрасна. Какое солнце восходит там в ясные дни! Но когда мы уезжали, там было тревожно. Идет осень, скоро хлынут кочевники с запада, и северяне не дремлют. А тут еще это предательство…
— Какое?
— Твое. А впрочем, не твое, — поправил он себя со странной усмешкой. — Все равно оно нас здорово подкосило.
— Расскажи, Вентнор, — попросила я и добавила мысленно: "А то я и знать не буду, за что меня судят".
К моему удивлению, воин не отказался. Позднее он признался, что чувствовал мою тревогу и хотел отвлечь меня разговором. Они чуткие, разведчики из отряда Крылатых.
— Отчего не рассказать. Она… — он помедлил, — пришла к нам три года назад. Из здешних, но воспитывалась на Севере; она хотела сражаться вместе с нами. Мы приняли.
Он бросал короткие, будто обрубленные, фразы, и я подумала: может быть, именно так говорят о чем-то больном и горьком.
— Потом началось странное. Разведчики попадали в ловушки, гонцов перехватывали, три больших отряда были атакованы кочевниками и разбиты. Мы понимали — предательство. Начали искать и нашли. Ее.
Разведчик перевел дыхание, и я, воспользовавшись этим, спросила:
— А вы уверены, что это она, Вентнор? Вы не ошиблись?
Вентнор стремительно вскинул голову:
— Ошиблись? Дорого б мы дали за то, чтобы это была ошибка. Нет, все верно. Она… была хорошим воином и товарищем, мы долго не могли поверить… и проверили. Я выехал на разведку — об этом знали многие, но только она знала, каким путем. Там была засада. Я едва ушел… да не в этом дело.
Все, что он говорил, казалось мне страшной сказкой, и чем дальше, тем страшнее.
— А что с ней? — прошептала я чуть слышно.
Вентнор передернул плечом:
— Ее взяли. И хотели судить. Болард, брат Харена, был приставлен стеречь ее. А она… влюбила его в себя. Ей это всегда хорошо удавалось… И Болард помог ей бежать. Пытались догнать ее, Боско стрелял, и она повисла в стременах, но конь понес, мы не поймали его.
— Так, может быть, она давно уже мертва? — удивилась я тому, как они не разглядели столь очевидной мысли.
— Да? — повернулся ко мне Вентнор. — Может быть. Но никто не видел ее мертвой. И я, пока не увижу — не поверю. Она ловкая и хитрая. Сбежала, — лицо его исказилось болью и не понятным для меня презрением. — А Болард остался.
— Почему?
— Потому что уходить от наказания — позор! — резко ответил Вентнор. — Болард знает, что такое честь. А она сбежала!
— Погоди, — я вообще перестала что-либо понимать. — А если наказание несправедливое — все равно нельзя убегать?
— Нет! Честный человек встречает опасность лицом к лицу.
Мы замолкли. Возок, трясясь и поскрипывая, быстро катил по дороге. Я думала о том, что обычай этот — странный и гордый. И что мне, к примеру, исполнять его было бы не под силу. Я бы тоже сбежала.
— Чудно, — прервал вдруг молчание Вентнор. — Рассказываю тебе, и кажется, что ты это все давно уже знаешь. Тебе — про твои же дела. Чудно…
Я только вздохнула. Опять начиналось прежнее.
— Так ты не веришь мне? — спросила я как можно суше.
— Пожалуй, что верю, — развел руками Вентнор. — Но такое сходство… И одежда такая же. Так или иначе, тебя надо привезти в Ратангу. А там ты докажешь, кто ты есть.
— Докажу! — воскликнула я с отчаяньем. — Если я вас троих убедить никак не могу…
— А мы будем свидетельствовать в твою пользу, — спокойно ответил он. — Мы уже кое в чем убедились.
— Убедились, как же… — мне вдруг отчаянно захотелось выскочить на ходу из возка. Лучше морна или сломанная шея, чем такое…
Возок тряхнуло, и Вентнор придержал меня за плечо, чтобы не упала. А, может быть, догадался, о чем я думаю, потому что руки не отнимал.
— Напрасный разговор, — бросил он вдруг с усмешкой. — Скажи лучше, кто освободил тебя.
— Никто!
— Ну да, конечно. Почему ты пошла не по той дороге?
— Заблудилась.
— В двух шагах от Элемира, на выбитом тракте? Ладно. А почему сидела в той хижине, когда надо было убегать?
— Я же говорила! — я сорвалась на крик. Надоел мне этот допрос. Развлекается он, что ли?
Вентнор внимательно посмотрел на меня, помолчал, потом буднично сообщил:
— Это я разрезал веревки. Вот этим ножом, — он провел ладонью по поясу, на котором висел широкий охотничий нож. — С согласия Боско.
— У меня язык отнялся. С трудом я смогла выдавить из себя только одно слово:
— За-чем?
— Хотели проверить тебя, — пояснил Вентнор. — Харену мы объяснять не стали, он не понял бы.
Мне стало обидно. Так обидно, что в горле закипели слезы. Хорошую игру они со мной сыграли!
— И что, — проговорила я, сдерживая злость, — проверили?
— Лучше некуда, — усмехнулся Вентнор.
Не говоря ни слова, я отвернулась. Мне не хотелось смотреть на него. А разведчик продолжал как ни в чем не бывало:
— Ты могла бы попытаться убить нас спящих — не сделала этого. Могла пойти по дороге к Элемиру — и кругами ходила по лесу. А потом мы потеряли твой след. Харен едва не сошел с ума, да и мы тоже. Откуда мы могли знать, что ты просидишь день и ночь с больным морной? В общем, ты сделала все так, как никогда не сделала бы она. И мы решили, что тебе можно верить.
— А то, что я сбежала от наказания, вас не смущает? — бросила я, не оборачиваясь.
Вентнор рассмеялся громко и откровенно:
— Нет. Если ты чужая, ты не обязана исполнять наши обычаи.
— Спасибо, — только и пробормотала я. И с силой зажмурила глаза, чтобы слезы не вырвались наружу.
— Это приключение может нам дорого стоить, — задумчиво высказался Вентнор.
— Хорошо, что напомнил! — я вспыхнула, даже слезы от злости высохли. Час от часу не легче! То сообщают, что с тобой играют, как сова с мышонком, то напоминают, что смерть твоя не за горами…
— А может быть, и нет, — продолжил он необычно тихим голосом. — Я верю в свое везение. И в Хранительницу Ратанги.
Он сосредоточенно смолк. И так странны были его последние слова, что я не выдержала:
— Что за Хранительница такая? О чем ты?
Вентнор будто очнулся, недоуменно взглянул на меня. Потом неохотно сказал:
— Есть такое поверье, что Ратангу и ее воинов хранит незримая рука. Лечит, спасает, предупреждает об опасности. Будто видели ее в образе женщины в черном покрывале. И никто не знает ни лица ее, ни голоса…
— А ты ее видел?
— Видел, — ответил Вентнор. — Когда в разведке был, я говорил, помнишь? Увернулся тогда от засады, но зацепили меня стрелой. Конь меня вынес на поляну, сполз я с седла и свалился без сил.
Он говорил тихо, задумчиво, чуть напевно, будто сказывал сказку. И я с трудом узнавала его.
— Очнулся я — плеск воды, ветер, и будто ветка моего лба касается. Легко так. Открыл глаза — надо мной женщина склонилась. Вся в черном, и лицо закрыто. Только руки, как птицы, из-под покрывала. И одна рука надо мной. На запястье тонкий шрам, как браслет. И серебряный обруч на голове.
Что-то говорила она, а что — я не понял. Знаю только, по имени звала. Голос низкий, тихий. А потом провела ладонью по моим глазам — и я уснул. Проснулся — никого. Только ручей шумит, и листья зелеными пятнами в вышине…
Вентнор смолк, глядел в пустоту просветлевшими глазами. А мне почему-то стало обидно. Еще обиднее, чем тогда, когда он рассказывал, как они испытывали меня. И очень хотелось сказать ему что-то злое. Чтобы он очнулся от этого полусна…
Я не сказала ни слова и не шевельнулась. Вентнор вздрогнул, оглянулся на меня, недоуменно улыбнулся: