— Я вас проведу. Вечером.
— Никуда ты не пойдешь! — в Танис наконец проснулась лекарка. — Еще чего выдумали!
Она подскочила к изголовью, оттолкнула Вентнора, заставила раненую лечь и захлопотала над ней, как наседка:
— Поверни голову. Не двигайся. А ты чего расселась? — это относилось уже ко мне. — Марш отсюда! Я сама справлюсь. Харен, ты забыл, что ты раненый? Болард, не ухмыляйся, а то и тебя прихвачу!
Раненая рассмеялась низким глубоким смехом:
— Так и быть, потерплю до вечера!
Танис бросила на нее строгий взгляд, открыла рот, но Боско опередил ее:
— По-моему, тут без нас обойдутся! Как ты думаешь, Танис?
С этими словами он взял лекарку за пояс, легко поднял и вынес из покоя. Все мы, кроме Вентнора, вышли за ним.
В коридоре Танис опомнилась и влепила Боско громкую оплеуху. Боско поставил ее на пол:
— Уймись, Танис! Здесь не лекарское дело.
— Знаю, — огрызнулась она.
— Значит, отпустишь?
Танис покосилась на него и, не ответив, быстро ушла. Боско, Харен и Болард переглянулись и ушли за ней. Я осталась одна.
Трудно описать, что делалось со мной. Мне было и обидно, и горько, и стыдно, и в горле уже ощущался вкус близких слез. На мгновение мне захотелось сесть здесь, в коридоре, прямо на пол, уткнуться в стену и зареветь. Я бы так и сделала, но услышала чьи-то шаги и опрометью бросилась прочь. Никого я не хотела видеть, никого!
Я выбежала из Дома и бросилась в глухой угол двора, под старые, разросшиеся ратаны. И там, в высокой траве, скрывавшей меня до плеч, упала ничком и разрыдалась. Ох, как плохо мне было! Я чувствовала себя маленькой, никчемной, глупой. И все мне было здесь чужое — и люди, и обычаи, и эта непобедимая Ратанга! Лучше бы эту предательницу не нашли, и меня казнили вместо нее. Ведь я не нужна здесь, никому. И Вентнору… При этой мысли я зарыдала еще горше. У меня горло заболело — так я рыдала.
"Девочка…" Хорошо ей — она воин, легенда, Хранительница Ратанги. А я? Все равно, незачем было называть меня девочкой. Вышло, будто она меня жалела. А я уже взрослая. И сама во всем виновата — нагрубила, накричала, убежала… И впрямь девчонка!
Ну и пусть. И пусть уходят сегодня искать ту… предательницу. У нее мое лицо, а я и имени ее не спросила. Ее найдут и казнят — а мне почудится, что казнили меня. Ох, в какую же страшную сказку я попала!
Потом у меня уже не было сил плакать. Я лежала навзничь, и заходившее солнце золотило край верхней башни Дома, нависавшей надо мной. Лицо еще горело от слез. Стебли травы качались, перечеркивая небо. Вечер был уже близко, и я мимолетно подумала, что в Доме Исцеления меня ждут дела. Но при одной мысли, что надо куда-то идти, с кем-то говорить, кого-то видеть, мне становилось тошно. Обойдутся там и без меня. Я плохая сиделка. Буду здесь до ночи, пока они не уедут. Танис заругает… ну и пусть.
Какой-то жук полз по руке. Было щекотно, но сбрасывать его я не стала. Не хотелось. Закрыла глаза, и красные пятна поплыли под веками. Сладко спится после слез… И тут я услышала шорох. Кто-то шел по траве в мою сторону.
Мне захотелось вскочить, но я осталась на месте, сжалась в надежде, что пройдут мимо. Не прошли. Трава раздвинулась, и я увидела ноги в высоких сапогах, а, подняв взгляд выше, — черную кожаную куртку, короткий меч на перевязи и еще выше — лицо. Мое лицо. Нет, ее.
Вот теперь я вскочила! Именно ей нужно было прийти сейчас, чтобы увидеть меня в слезах! Она стояла молча, смотрела — спокойно и бесчувственно до обидного. Все они тут холодные, как камни!
— Я за тобой, — сказала она.
— Что? — я не поверила своим ушам.
— За тобой, — повторила она. — Нас ждут.
— Ты… хочешь, чтобы я поехала с вами… на охоту?
— Это было бы только справедливо, — ответила она тихо. — Ты ведь тоже пострадала из-за нее.
— А я не жалею! — я почувствовала, как губы кривятся от презрения. — Мне ее жаль, понятно?!
Она взглянула темными, все понимающими глазами. Как будто знала меня всю наизусть! Как будто я была щенком, рычащим у ее ног! Я ненавидела ее сейчас.
Наверно, она это почувствовала. Повернулась и пошла прочь. Я смотрела ей вслед и вдруг поняла, что идет она чересчур твердо. Так ходят, сберегая силы. И потому я бросилась за ней и успела удержать прежде, чем она упала. Она навалилась на меня всей тяжестью, я едва удержалась на ногах.
— Не говори им, — прошептала она, — не говори ничего… Поедем… Ей не сделают ничего плохого, клянусь тебе…
Я промолчала. Я уже знала. что поеду. И знала, что эта женщина гораздо выше моих обид. Что она ни в чем не виновата передо мной.
Она вздохнула, отстранилась, потом положила руку мне на плечо — будто по-дружески. И повторила:
— Никому…
Могла бы и не напоминать, подумала я с тенью былой обиды. И мы пошли к воротам.
У ворот стояли семь оседланных коней. Вентнор, Боско, Харен и Болард ждали нас. Харен нервно оглядывался на Дом.
— Быстрее, — бросил он, — могут хватиться.
— Она что — так и поедет? — мрачно спросил Боско, уставясь на мое платье.
— Так и поедет.
Боско пожал плечами. Не продолжая разговора, она легко вскочила в седло, и я последовала ее примеру, хотя у меня вышло не так ловко. Вентнор протянул ей обруч с маской, и она приладила маску на лицо. Потом пустила коня вскачь, и все мы двинулись за ней.
Хижина так надежно была спрятана в разросшемся лестовнике, что мы не нашли бы ее без Хранительницы даже днем. Она уверенно повернула коня под лесные кроны, остальные поскакали следом, и я вместе с ними, сквозь влажный запах листьев и перечеркнутый длинными тенями серебристый сумрак, еще более неверный, чем темнота. Конь Вентнора заржал, и ему ответило чужое ржание. Они спешивались и стремительно и бесшумно исчезали в темноте, только Вентнор задержался, чтобы помочь Хранительнице. Ох, если бы он подумал про меня…
Я неловко сползла по конскому боку. Под рукой оказалась шершавая стена. Я пошла, держась за нее. Запах лестовника и папоротника глушили.
Темнота делала происходящее еще страшнее. Почти звериный вой, глухое чмоканье ударов; мне под ноги, блеснув рыбкой, упал нож.
— Помоги! — я узнала Харена.
Потом кто-то запалил походню.
Эта женщина сидела, упираясь спиной в стену хижины, взлохмаченная, с яростными глазами. Боско стоял над ней, потирая глубокие царапины на щеке:
— Вот змея!
— Скорее, кошка, — Харен, тяжело дыша, зажимал ладонями раненый бок.
Вентнор, поддерживая Хранительницу, что-то шепотом спрашивал у нее. Она качала головой, с трудом улыбаясь, громко отвечала:
— Да нет, что ты… все хорошо.
Все случилось слишком быстро. И я, ошеломленная, стояла и смотрела — на Вентнора и Хранительницу, на Боско, на Харена, на связанную женщину с моим лицом, сидящую у стены. Потом оглянулась на Боларда, стоявшего рядом. Он словно застыл, и я вспомнила, что он любит ее, до сих пор любит… И вспомнила еще, как тогда схватили меня, как ныли ободранные запястья, как было больно и унизительно. Ей, наверно, тоже сейчас так. Как они ее… Как звери!
Боско что-то втолковывал вполголоса Вентнору и Хранительнице.
— Нет, — ответил резко Вентнор, — не поедем. Темно. А Ратанга не рядом. Посмотри на Харена, он еле держится. И Странница…
— Я выдержу.
— Не выдержишь, — бросила вдруг пленница на удивление чистым и ясным голосом. — Я не промахиваюсь.
— Что такое? — Боско недоуменно взглянул на Хранительницу. И вдруг догадался:
— Ранена?!
Он метнулся к пленнице, рывком поднял ее за ворот рубашки. Ткань затрещала.
Пленница расхохоталась. Вентнор молча потянул из ножен меч.
— Нет! — сказала громко Странница. — Не сметь.
Они замерли. Странница, мягко отстранив руку Вентнора, подошла к пленной.
— Отпусти ее. — Боско повиновался. И добавила, обращаясь к той:
— Ты все-таки промахнулась.
Пленница продолжала смеяться, кусая губы. Потом проговорила сквозь смех:
— Очень уж вы милосердные! Никак не отучишь…
— Будь моя воля, я бы тебя от многого отучил, — процедил Харен.
— Люблю прямых людей!
— Хватит! — отрезал Вентнор. — Заносите ее в дом.
Боско покачал головой:
— Сбежит.
— Конечно, сбегу! — откликнулась пленница радостно. Вентнор сгреб ее в охапку и унес в хижину. Остальные пошли за ним, кроме меня и Боларда. Болард стоял, не шевелясь, глядя куда-то в заросли.
Я коснулась его руки:
— Болард, пойдем.
Он не дрогнул, только сказал тихо, через силу:
— Ты… слишком похожа… Уйди. Прошу тебя, уйди…
Я медлила. Мне было страшно жаль его. И ту — тоже. Никогда бы не подумала, что можно одновременно жалеть преступника и жертву.
Из хижины вышел Боско:
— Иди.
— А ты?
— Я сторожить буду.
Болард равнодушно кивнул и ушел. Боско уставился на меня:
— Ты чего смотришь? Спать пора…
И тогда я не выдержала:
— Ой, мерзко все это!
— Что именно? — вкрадчиво поинтересовался он.
— Гнаться за человеком. Хватать его. Связывать. Вы… как охотничьи псы за добычей… Мерзко.
Боско засмеялся. В темноте ровной полоской заблестели его зубы.
— Ка-акой благородный гнев! — пренебрежительно протянул он. — Какая чистота и святость! А тебя не смущает то, что ты могла оказаться на ее месте?
— Конечно, могла, — сказала я. — Вы ведь и за мной охотились. Играли… разведчики.
— Разведчиков ты не трожь, — процедил он с яростью. — Ты ведь не хоронила убитых по ее милости. Тебе Ратанга чужая.
Конечно, чужая. И Ратанга, и ее Хранительница. Навела на след, отдала на смерть человека — хоть какого, но человека. Пропадите вы все пропадом!
Это я только подумала, а говорить ему не стала. Не потому, что побоялась, просто поняла, что бесполезно. Обошла его, как дерево, и вошла в хижину.
Пламя в очаге догорало. Возле очага на охапке лапника спала Странница, укрытая плащом Вентнора. Маску она сняла. Вентнор устроился ближе к двери, возле него — Харен и Болард. Харен даже во сне крепко держал брата за руку. Пленницу положили в дальнем углу. Она не спала. Широко раскрытыми глазами смотрела на мерцающий огонь. И даже не пошевелилась, когда я вошла. На лапнике было еще место, лежал чей-то брошенный плащ, но я не пошла туда, а легла на пороге, обхватив себя руками, чтобы теплее было. Ну, вот и день прошел. Так хорошо начинался, и такое в конце… Из-под двери тянуло холодом. Слышны были тяжелые шаги Боско: никак не угомонится, проклятый. Кто-то застонал сквозь сон. Кажется, Харен. Или Болард? А, все равно… Спать…
Я проснулась от холода и какого-то шороха. Очаг давно угас. Шорох доносился оттуда. Потом я различила громкий и внятный шепот:
— Нашла время милосердие проявлять! Спать мешаешь.
— Ты же все равно не спишь. А я не могу разговаривать со связанной.
— Подумаешь! А, леший с тобой…
Шорох стал тише, потом что-то шевельнулось в темноте.
— Руки болят, уй! Хороши ратангцы, нечего сказать, на женщину нападают.
— А если женщина этого заслуживает?
— Тогда зачем спасала? Убили бы, тебе что за печаль?
Вот это кто!.. Меня будто обожгло. Не шевелясь, не смея выпрямить затекшую руку, я прислушивалась к шепоту. А он то затихал, то становился громче:
— … жалеешь, да? Смешно!
— А тебе никого не жаль?
— Нет!
— И Боларда?
— Мальчишку-то? Сам виноват — не влюбляйся в кого попало.
"Как ты смеешь?!" — хотелось мне крикнуть, но я лежала, стискивая кулаки, и слушала дальше.
— Напрасно развязала, напрасно! Я ведь и убить могу.
Я застыла. Вскочить? Закричать? Сейчас… Но что-то удерживало меня. А шепот все звучал:
— Что ж не убиваешь?
— А, неинтересно! И не люблю я убивать.
— А те, кто из-за тебя погиб?
— Так ведь я не сама. В бою убивала, да, но там же другое.
— Хорошо тебе платили за них?
— Еще заплатят! Когда на Север выберусь.
— Что же до сих пор не выбралась?
— Тревогу пережидала. Приди вы на час позже — не застали бы. Ах, промахнулась я…
— Жалеешь?
— Еще как!
Я почувствовала, как во мне растет отвращение. Так легко, снисходительно, с презрением к другим говорила она о собственной подлости…
— Ты не промахнулась.
— Как?!
— Вот. По кости скользнуло.
"Что она говорит?.." — я похолодела от ужаса. И никто ничего не заметил?..
— Ну, утешила. Но все равно — промах. Жива осталась, Хранительница… Откуда только взялась на мою голову?
— С Побережья.
— А-а, слыхала. Не была там. Вот вырвусь — побываю непременно.
— Не побываешь. Там не терпят таких. Пустых и злых.
— Ого! Все равно проберусь.
Хоть что-то ее задело. Какая странная. И страшная. Зачем только Странница говорит с ней? Вначале привела воинов, чтобы схватили, теперь… А если кто-нибудь проснется, услышит? Что он подумает?
— Что, красиво там, на Побережье?
— Очень.
— Обязательно посмотрю! Люблю красоту.
Я услышала тихий смех Странницы.
— А еще что любишь?
— Играть люблю. Всю жизнь играла. В Ратанге — вот где игра была! Три года без передышки — в честного воина и доброго друга. Вышло, а?
— Вышло…
Голос Странницы будто надломился.
— Эй, ты что? — вполголоса вскрикнула пленница, и я услышала тяжелый шорох оседающего тела.
— Эй, что с тобой? Этого мне только и не хватало! Очнись, Хранительница!
Я подскочила, готовая броситься на помощь, но тут Странница слабо проговорила:
— Зачем ты… какие у тебя руки ласковые… не надо, лучше разбуди кого-нибудь.
— Вот еще!
— Пожалела?
— Нет, в сиделку играю. Играть я люблю, забыла? Что ты лицо прикрываешь?
— Рассвет уже скоро, — глухо прошептала Странница. — Увидишь.
— Ну так одень маску, если стесняешься.
В самом деле, уже светало. Мне стало видно, что голова Странницы лежит у нее на коленях.
— А что, — сказала пленница вполголоса, — может, и вышла бы из меня сиделка получше этой девчонки. Не пойму, зачем вы ее с собой прихватили.
— А ты присмотрись к ней утром, — улыбнулась Странница. Я боялась шевельнуться — мне ужасно хотелось услышать, что они скажут обо мне. Мне уже столько всякого наговорили в глаза…
— Я к ней вчера еще пригляделась. Болард за ее плечом прятался. Что, похожа она на меня?
— Так похожа, что ее едва вместо тебя не убили.
— Надо же! — она коротко рассмеялась. — Еще одной навредила нехотя. Ну что ж, будет утешать Боларда, когда меня казнят.
Меня передернуло. А Странница молча поднялась, надела маску и наклонилась к очагу, чтобы разворошить угли. Пленница смотрела на нее. Потом спокойно сказала:
— Свяжи меня снова. А то благородных воинов утром хватит удар.
— Не буду я тебя связывать, — отозвалась Странница, подкладывая веточки в разгорающийся огонь. — Не умею.
Пленница засмеялась:
— Как хочешь. Тогда я спать буду. Надоели мне ночные разговоры.
Она легла и умолкла. Легла и я. Вспыхнул огонь в очаге, озарив розовым светом склоненную Странницу, и это было последнее, что я видела, засыпая.
Мне показалось, что спала я долго, но на деле, видно, прошел всего час с небольшим. Все уже были на ногах, Харен, ворча что-то, разглядывал ремни и недоумевал, как они могли развязаться. Пленница усмехалась, но не объясняла. Молчала и Странница, сидя у очага. Вентнор, застегивая пояс с мечом, смотрел на нее с тревогой. Боско потягивался, потирая исцарапанную щеку. Боларда не было, должно быть, его послали седлать коней.
Харен выпрямился, окликнул Боско:
— Помоги-ка мне. Надо связать ее так, чтобы до Ратанги не развязалась.
— С охотой, — отозвался Боско, подходя к ним. — Ну-ка, благородная дама, протяни свои ручки…
— Постойте, — сказала Странница. — Ее надо переодеть.
— Зачем? — удивился Боско, а пленница вдруг вскочила, но Харен схватил ее за плечи:
— Стой!
— Пусть Эгле обменяется с ней одеждой.
Пленница смотрела на нее с ненавистью.