— Кто такой? Купец? — заинтересовался Сеня.
— Купец или нет, не знаю. Только Мокеич базарил, что ведьмак он был знаменитый! Мог, к примеру, дом на-попа поставить или печь выкатить из горницы. Ну, понятно, под этим делом, — Костя заговорщически мигнул. — А то ежели кого не взлюбил или кто насолит ему, возьмет и напустит в дом мертвяков. Как полночь, они и начинают шуровать. Человек, представь, в койку, а с ним стены разговаривают, допрашивают почище прокурора. Поневоле крыша съедет, — Костя выразительно дернул себя за огненный чуб.
— Очевидно, он делал это с умыслом? Чтобы завладеть таким образом чужим имуществом? — осторожно предположил прораб.
— А черт его знает! — равнодушно ругнулся Костя. — Деньжата у него водились, факт. Как загуляет — вся улица гудит! Веселый был шибко ухлопали его по пьянке.
— Но не все же он пропил, — сомневался Пенкин. — Тогда и цены на спиртное были несравненно ниже. Припрятал чего-нибудь на черный день, — застенчиво улыбнулся он, — зарыл, замуровал в стену какого-нибудь дома вроде этого, а? Зачем иначе его заговаривать?
— Н-да-а, — весело протянул Шахов. — Горазд же ты сочинять, Константин! Вон как фантазия у нашего начальства разгулялась! А вот движок-то у тебя сам глохнет.
— Да не вру я! Вот те крест! — побожился он. — Мокеич рассказывал, честно! — Костя энергично рванул ручку стартера. — Не фурычит. Только что бухтел! — Он откинул боковую крышку двигателя и забрался внутрь с головой. Было слышно, как, остервенело матерясь, Кринка пытается найти повреждение.
Остальные молча курили, сочувственно поглядывая на раскрытое чрево машины.
Спустя некоторое время оттуда появился Костя, растерянный и слегка обалдевший.
— Вот это да, мужики! — Он с размаху сел на гусеницу. — Все свечи в стартере выгорели, вчистую! Ничо не пойму!
— Не болтай, парень, чего не след, — посерьезнел Шахов и сам полез в двигатель. — Амир, давай сюда! — позвал он.
— Ведьмак поработал? — блеснул зубами шофер, посылая на изрытый газончик окурок и присоединяясь к товарищам.
И только Сеня Пенкин как завороженный смотрел на темный, кособокий, неприметный с виду дом…
3
Ровно в десять утра Фатьянов вошел в приемную заместителя председателя горисполкома по строительству. Липочка Разумовская, смазливая и вертлявая, в открытом до «беспредела» сарафанчике, сидела за столом, заваленном папками и черновиками деловых бумаг, и занималась привычным делом: трещала на новеньком «Роботроне», любовалась своим отражением в зеркале напротив и щебетала по телефону, придерживая трубку округлым нежным плечиком, которое не мог испортить никакой загар.
Приход Фатьянова был отмечен прицельным взглядом из-под фиолетовых ресниц, но на сей раз Игорь устоял.
— Доброе утро. — Он сознательно не назвал Липочку по имени, подчеркивая официальность визита. — Антон Кириллыч у себя? Мне назначено на десять.
— Проходите, раз назначено! — Секретарша скорчила гримаску и выдала очередную пулеметную очередь на «Роботроне».
Фатьянов с усилием оттянул массивную дверь из мореного дуба и, оказавшись в тесном «предбаннике» перед еще одной такой же, усмехнулся: «Любопытная зависимость! Чем меньше начальник, тем больше дверь. Почему?»
Апартаменты Антона Кирилловича Толстопятова размерами напоминали небольшой спортивный зал. Сам хозяин сильно смахивал на медведя-пестуна, успешно прошедшего путь к человеческой цивилизации: досиня выбрит, серый английский костюм-дипломат, безукоризненной чистоты и свежести рубашка, дымчатые очки «Оливер» и массивная золотая печатка с профилем Александра Македонского лишь усиливали впечатление и, по замыслу владельца, очевидно, должны были ненавязчиво, но жестко определить дистанцию для посетителей. Игорь был исключением, Толстопятов питал к нему необъяснимую слабость.
— А, Фатьянов! — прорычал он, с грохотом выбираясь из-за стола, напоминающего бильярдный. — Проходи, садись, рассказывай!
— Здравствуйте, Антон Кириллович! Я, собственно…
— Как жизнь? Не женился еще? — Хозяин с чувством тряхнул протянутую руку и усадил гостя в модное, под старину, кресло типа «Колоссаль». — Ух, пройда! — Он с размаху ухнул в другое, напротив, и погрозил коротким волосатым пальцем. — На Липочку, небось, глаз положил, а? Деморализуешь мне кадры? — громыхал Толстопятов. Брюхо его опасно заколыхалось, грозя «с мясом» выдрать фирменную пуговицу.
Игорь давно знал бывшего шефа, еще по обществу охраны памятников архитектуры, когда работал под его началом, но так и не смог привыкнуть к манере Толстопятова панибратствовать и совать свой сизый нос в личную жизнь подчиненных.
— Антон Кириллыч, я вот по какому делу…
— Да погоди ты! Дай-ка погляжу на тебя. Раздобрел, что ли? Раздобрел! Значит, женился, — удовлетворенно подвел итог Толстопятое. — С меня — вилка, с тебя — бутылка, — снова захохотал он. — Как тебе на новом поприще? Денег хватает? И на «подножные» — тоже? А то посодействую, ты только скажи. Подберем что-нибудь пожирнее.
— Да нет, все нормально, — наконец прорвался Игорь.
— Принес? — круто изменил тему разговора зам.
Игорь раскрыл кожаную папку и вынул вчетверо сложенный план реконструкции района.
— Я тут отметил все памятники старины, подлежащие реставрации.
— Давай, давай! — Антон Кириллыч схватил план и расстелил его на своем «бильярде». — Мне в четверг докладывать, а помощники — черт бы их, побрал! — подсовывают всякую липу! Ни одной толковой карты нет в наличии, понимаешь!.. Все такие-то бумажки подтирные суют!.. — Так, он с минуту возил пальцами по чертежу, — хорошо… понятно… отлично… Стоп! — Палец замер. — А это что?
— Где? — Фатьянов тоже склонился над картой.
— Улица Береговая, тринадцать, — прочитал Толстопятое. — Дом Е.М.Бастрыгина, тысяча шестьсот восемьдесят седьмой. Памятник древнего зодчества.
— Как Береговая?! — Игорь отшатнулся. — Не может быть! Здесь должна быть «высотка», гостиница «Интурист»!
— Именно так! — Цепкие медвежьи глазки в упор уставились на Фатьянова.
— Ничего не пойму! — Игорь нервно рассмеялся. — Тысяча шестьсот… Да в городе и домов-то не сохранилось таких. Я сам оформлял акты, я помню! Антон Кириллович, у вас должны быть копии, месяц назад я вам посылал!
— Посмотрим, — Толстопятое погрузился в залежи бумаг на необъятном столе. — Где же она?..
«Раскопки», на удивление, вскоре увенчались успехом — Антон Кириллович кинул поверх карты пузатую папку с размашистой, сделанной красным фломастером надписью «Реставрация».
— Так… это не то… это — тоже… Есть! «Акт-заключение экспертной комиссии»… угу… ага… Ясно. Прости, брат. Все точно. Семнадцатый век, историческая ценность, подлежит реставрации и охране. Старею, память подводит! — Щеки Толстопятова как-то враз обвисли, спина сгорбилась. — Пора в берлогу, на покой, — невесело пошутил он, — пока не помели.
— Да нет, Антон Кириллович! Подождите!.. — Фатьянов дрожащими руками взял злополучный акт и лихорадочно, спотыкаясь на каждой строке, пробежал глазами. Шесть подписей, круглая печать и собственный автограф удостоверяли, что документ составлен по всем правилам.
— Какой-то бред, — Игорь растерянно посмотрел в коричневые, снова обретшие жесткость глазки шефа. — Чертовщина! Я же помню заключение, я не мог такое подписать!
— То есть ты утверждаешь, что это не твоя подпись?.. Акт фальшивый?.. А что мне делать с остальными? — Толстопятов потряс папкой, в которую он предусмотрительно спрятал документ. — Снова назначить комиссию, перепроверять? Соображаешь, какую кашу заварил? У меня в четверг — исполком! И я должен доложить!
— Антон Кириллович, выслушайте! — взмолился Игорь. — Тут какое-то недоразумение. Понимаете… фамилия «Бастрыгин» вам ничего не говорит?
— Купчишка какой-нибудь?
— Тут старичок ко мне на днях приходил, хлопотал он за этот дом. Странный такой дедок, — Фатьянов запнулся, понимая, что не может вспомнить внешность давешнего гостя. — Так вот, он утверждал, будто Бастрыгин Елизар Матвеевич, хозяин дома, был знаменитый… ведьмак! с трудом выговорил Игорь, почти физически ощущая, что пол уходит из-под ног.
— Ты мне не крути! — Тяжелая длань с треском опустилась на столешницу. — Время не то — на лешаков валить! Это — денежки! — потряс снова папкой Толстопятов. — Народные, между прочим! И немалые! Сколько стоит реставрация одного такого домика? А?.. Не слышу!
— Антон Кириллович, я сейчас привезу свой экземпляр акта. Я скоро вернусь! — Фатьянов поднялся и, влекомый смутным, нехорошим предчувствием, выбежал из кабинета.
Ощущение опасности — непонятной и абстрактной, и от того еще более зловещей, — застряло где-то под ложечкой, и от него по животу гулял неприятный холодок. Прыгая через две ступеньки, Игорь спустился в холл первого этажа и остановился. Чего он, собственно, испугался?.. Ну, акт… ну, карта, старик этот полоумный. Спокойно, Игорь Евгеньевич! Ты же образованный товарищ, атеист, член партии и крепко усвоил с детства, что кикиморы, лешие, домовые и прочая нечисть только в сказках водится. Народный фольклор, так сказать. План — это без вопросов — мои «гаврики» сработали, «пошутили» — недаром семнадцатый век замолотили! Ну, это им дорого обойдется, надолго отобьет охоту юморить. Но заключение?.. Что за этим? Неужели я напутал? Правда, от такой жары недолго и свихнуться, и все-таки здесь что-то нечисто! А если предположить на минуту, как вариант, как гипотезу… Только спокойно, спокойно, приказал себе Игорь и, чтобы унять расходившиеся нервы, вытащил сигареты, не спеша размял хрустящую ароматную палочку и щелкнул зажигалкой.
— Ох, Игорь Евгеньевич! — раздалось в прохладной тишине холла. И все-то вам неймется!
Фатьянов вздрогнул. Взгляд мгновенно обежал стены просторного помещения и замер на Доске почета, словно притянутый магической силой. Там, между ликами председателя исполкома и каким-то рядовым депутатом, втиснулась знакомая физиономия.
Дед Кузька!
У Игоря пересохло в горле, он зажмурился и помотал головой, гоня наваждение. Тьфу!.. Померещилось. Рядом с председателем, как и положено, красовался его зам, Антон Кириллович.
Фатьянов судорожно сглотнул и направился к выходу. Уже в дверях не удержался и еще раз взглянул на Доску. Толстопятое широко улыбнулся и подмигнул совершенно обалдевшему Игорю карим полыхнувшим малиновым огнем глазом…
4
Домовой в законе Архип Захарович, единодушно и бессменно избираемый председателем собрания последние два года, самозабвенно стучал большим деревянным молотком. Он позаимствовал его когда-то у одного районного судьи. Суд размещался в бывшем купеческом доме, находившемся на попечении Архипа Захаровича. Потом суд переехал в другое помещение, а дом, как и многие в городе, следуя генеральному плану реконструкции, снесли и поставили на его место молодежное кафе. Архип Захарович был уже в летах, шума не переносил вообще, а от дьявольской современной музыки у него резко подскакивало давление и нестерпимо чесались пятки, вводя в искушение растоптать, разметать орущие, визжащие, гремящие предметы в нарушение Кодекса Домовых. Поэтому, прослышав о коммуналке на Береговой, решил, что это много лучше, чем панельные высотки с мрачными, сырыми подвалами и вечными сквозняками, где кроме хронического насморка и ревматизма ничего не заработаешь. Архипа Захаровича приняли в жилищный коллектив, как и подобает его заслугам и положению, с уважением и радостью.
Город рос, строился, и добрых старых уютных домов оставалось все меньше и меньше. Пропорционально увеличивалось и население коммуналки. Народ подобрался самый разномастный: от совсем еще зеленых юнцов, которым едва перевалило за пятьдесят, до степенных, покрытых патиной домовых, помнящих благословенные времена без электричества, выхлопных газов и пестицидов. А совсем недавно к ним прибились леший Тит из вырубленной под новый микрорайон березовой рощи и кикимора Варька из засыпанного шлаком и застроенного кооперативными гаражами болотца у реки.
Долгое время было спокойно, пока однажды домовой Кузька, самый любознательный из них, регулярно следивший за местной прессой, не ошеломил всех сообщением о решении горисполкома на месте коммуналки построить гостиницу.
Известие вызвало тихую панику. Одни считали, что пора собирать пожитки и подаваться в деревню, проситься у печных на содержание. А это, как известно, самое распоследнее дело, крайняя степень деквалификации домового! Другие, кто помоложе, рвались в бой, горели желанием померяться силами с официальными властями, предлагая самые экстремистские меры.
Разброд прекратил Архип Захарович. Он заявил, что как самый старший по возрасту и положению принимает на себя всю ответственность и готов возглавить борьбу за дом. И не только потому, что это последнее их прибежище, но и по соображениям принципиальным: дом Елизара Бастрыгина — память о добром старом времени, и сохранить ее для потомков — их святой долг. Архип Захарович отправил Кузьму парламентером в исполком, но дальше секретарши тому пробиться не удалось.
Между тем почти всех жильцов выселили, а к дому пригнали кран с чугунной чушкой и бульдозер. Положение создалось угрожающее, и тогда было решено вынести вопрос на всенародное обсуждение.
— Тихо, друзья мои, угомонитесь! — изо всех сил колотил молотком Архип Захарович. — Так мы ничего не придумаем!.. Эй, вы там, на комоде, оставьте в покое пудреницу, поросята!.. Серафим Гаврилыч, опять хозяйские конфеты таскаешь? Нехорошо!
— А я што? — Уличенный Серафим Гаврилыч быстро сунул карамельку за щеку. — Я ж от табака отвыкаю. Все по науке, в журнале прописано.
— Ты ведь читать не умеешь, дядя! — крикнули с комода и пришлепнули лысину Серафима напудренной подушечкой.
— Апчхи!..
Розовое душистое облачко окутало домового. На галерке развеселились.
— Мне Кузьма Василич читал, — обиделся Серафим, — как, мол, придет желание нюхнуть — сразу леденец в рот, и соси! — Он стянул с головы подушечку и пульнул обратно, вызвав новый приступ хохота.
— Тише! — повысил голос Архип Захарович. — Сегодня у нас один вопрос на повестке: как отстоять дом Елизара Матвеевича, светлая ему память. Прошу высказываться. Какие будут предложения?
— Пусть Варька лягушек своих из подпола уберет, спать невозможно!
— А Тит манной каши объелся! На огороде сидит, пугалом прикинулся — от референдума нашего отлынивает.
— Прошу говорить по существу, — строго напомнил председатель собрания.
— Дед Хипа, скажи, чтобы Тимка мне транзистор вернул! Я ж его по-честному у огольцов в «чику» выиграл, а он врет, что я биту заговорил.
— Заговорил, заговорил! И пчелиным молоком смазал!
— А ну, цыц, шелупонь! — рассердился не на шутку Архип Захарович. — Все еще не дошло? Со дня на день по миру пойдем, ежели не придумаем чего. Соображаете? Строители у ворот!
Юнцы притихли, даже ногами болтать перестали.
— Может, еще раз в исполком наведаться? Сами бы, Архип Захарович, и сходили, — предложил робко Серафим, катая за щекой очередной леденец.
— Слыхал, что Кузьма Васильевич сказывал? — покачал головой Архип Захарович. — Там одни атеисты сидят. Запрут в психушку — и все дела.
— Да что с ними чикаться! — подпрыгнул на комоде Тимофей. Подкараулить вечерком — и карточку разрисовать, чтоб и с паспортом не узнали! Мы это с Филькой организуем!
— Вам бы только подраться, — подал голос молчавший до сих пор Петр Игнатьевич, хранитель древних законов и традиций. — Забыли, что в нашем Кодексе записано?.. Домовым категорически запрещается наносить другим лицам непосредственный вред.
— А ежели они сами скопытятся? — поинтересовался Филька.
— Что не запрещено, то разрешено, — глубокомысленно изрек знаток и хранитель законов.
— Эх, мне бы маленькое болотце, — мечтательно произнесла Варька. — Заманила бы миленьких — и поминай как звали!
— Есть мысля! — щелкнул пальцами Филипп. — Отправим ихнего начальника побродить в трех соснах недельки на две, пущай проветрится!
— А когда возвернется, еще злобней будет, — высказал сомнение Серафим. — Тогда уж точно без крыши останемся.