Иван-царевич с Марьей Моревною поспешали так споро, как только могли, чтоб шуму не наделать, и так бесшумно, как только могли на полном скаку. Большей частью молчали - все прислушивались, нет ли за ними погони. Лишь удостоверясь, что все спокойно, умерил Иван галоп своего скакуна и спрыгнул наземь отряхнуть комья грязи с ног его.
Поехали они дальше, уже не так быстро - к чему понапрасну животину гнать, притомился, поди, конь с двумя-то седоками на спине. По-доброму надо было б спешиться, дать ему роздых, да, не ровен час, доброта им боком выйдет. До Кощеевой крепости рукой подать, а конь, хоть и усталый, все скорей бежит, чем двое пеших. Не верилось Ивану, что Кощей спустит ему такую выходку.
Лишь когда выехали они на опушку леса, решил он, что настала пора словом перемолвиться. Знал, что нелегок тот разговор будет, но делать нечего: вопросов накопилось множество, да и по голосу ее стосковался, пусть уж корит, только б услыхать его вновь. Но Марья Моревна, против ожиданий, не его теперь корила, а себя.
- Надобно было тебя предварить о силе его и о слабости. Хотя, видит Бог, первая поболе второй будет. Ты мне вот что скажи, Иванушка, не наказывал ли тебе кто стеречься Кощея Бессмертного.
Усмехнулся Иван, а Марья Моревна все без слов поняла и легонько сжала руку его.
- Что ж я, неразумная, не растолковала тебе, как батюшка его изловил да в темницу заточил.
- Отчего ж только заточил, а не...- Иван запнулся, снова вспомнив Мишину присказку.- Отчего не расправился с ним, как ты с Мангую Темиром?
Уж на что отец его, царь Александр, мягкосерд, а и то не оставил бы Кощея в живых. Из любого заточенья вырваться можно, как ни крепки оковы да запоры. Все это напрямик выложил ей Иван и вознагражден был за прямоту серебристым смехом под стать лунному свету, серебрившему коня и обоих всадников.
- Отчего не расправился? - переспросила она.- Али ты, ясноглазый мой, не понял прозвища Кощеева? Его ведь не шутки ради Бессмертным нарекли, сей титул он по такому же праву носит, что и ты - званье царевича. Смекаешь, отчего нет у него в крепости ни кованых врат, ни засовов, ни стражи? Ведь я по тем палатам вольно гуляла, да и ты беспрепятственно туда взошел. Отчего это все?.. Оттого, милый мой, что у Кощея в запасе вечность, чтоб выследить вора и воротить беглянку. Правда, самой бы мне оттуда не выбраться: он меня околдовал. Да еще забавлялся. "Проверим,- говорит,- достанет ли мужу твоему смелости да безрассудства, чтоб и далее тебя любить".
- Так он все знает? - обронил Иван.
- Теперь уж наверняка. Эта погоня ему вроде игры, в коей сам он устанавливает и сам нарушает правила. Потому как знает: нет у меня батюшкиной силы и без книг его волшебных не засадить мне его обратно в темницу. А книги так далеки, что непременно успеет он настичь нас прежде, чем я до них доберусь. Все это знает злодей да с нами тешится!
- Так убей его! - выкрикнул Иван.
- Ты слышишь, Ваня, да не слушаешь! - досадливо отмахнулась Марья Моревна.- Бессмертен он, бессмертен, пойми! Ведь чернокнижник - не человек. Оттого не убить его ни человеку, ни оружью, человеком сработанному.- Она содрогнулась всем телом и добавила отрывисто: - Никому на свете это не под силу. Богом клянусь, я пыталась!
Наконец до Ивана дошло. Не будь Кощей сильней всех на свете, разве осмелился б похитить прекрасную богатырку на виду у всего ее войска? Такого Прекраснейшая из Царевен всея Руси никому бы не спустила. Бессмертен иль нет уж она бы превратила его бессмертие в муку вечную.
- Он предлагал батюшке замириться, но ценой того мира должна была стать моя рука. А отец ответил, что за все блага земные не пожертвует счастием родимой дочери, не отдаст на поруганье мешку с костями, коему только и надобно, что два аршина земли да резной камень сверху, девицу во сто крат его моложе.
Иван присвистнул сквозь зубы. Коли отец без опаски плевал в лицо бессмертному чернокнижнику, немудрено, что дочь громит полчища татарские.
- А дальше?
- Кощей двинул на нас войско. Впервые поняла я, что в ратном искусстве батюшка не уступит римским полководцам. Одним словом, рать поганая была разбита, а сам Кощей в цепи закован. Но сколькими жизнями за то заплачено - и не счесть... Убить чернокнижника отец не мог, потому запер в темнице и все остатние годы, Богом отпущенные, положил на то, чтоб разузнать, в чем его погибель. Да не успел - преставился от лихорадки. А мне наказывал перед смертью никогда не отпирать дверь темницы...
Иван спешился, ссадил с коня Марью Моревну и до тех пор целовал очи ее и волосы, покуда не осушил горючих слез.
- Я держала его взаперти, ровно крысу в норе,- всхлипывала она.- Авось, думаю, подохнет. Что и говорить, не много чести. Узников положено хоть иногда выпускать на свет Божий...
- Ну, выпустила, и что бы вышло? - спросил Иван и сам же ответил: - А то, что и вышло, только не по твоей, а по моей глупости.
- Зато руки мои чисты были бы!
Иван-царевич с благоговеньем поднес к губам эти руки.
- Для меня чище твоих рук на свете нет. Будет, любушка, не трать слез на злодея, который их не заслуживает. Ты, что смогла, сделала, а чужую вину исправлять - не твоя печаль.
- Ну-ну, вини себя, нам обоим легче станет! - Марья Моревна обратила к мужу заплаканное лицо и смахнула рукавом слезы.- Дурачина! Да на тебе и вовсе вины никакой нет.
- Как это нет? А кто ж отпер дверь, кто дал ему напиться?!
- Дурачина! - повторила она и ласково потрепала его по щеке.-Да ведь ты один во всем царстве не знал про зло, запертое в темнице. Один ни сном ни духом не ведал, что старика морят заживо... Кстати, когда отпер ты дверь, не слыхал ли звона в ушах, будто пчелиный рой в них влетел?
Иван кивнул, чувствуя дрожь беспричинную.
- Ну так вот. С той минуты, Ваня, ты лишь волю его исполнял. Кощей сам себя освободил, а ты был игрушкой в руках его.
Как услыхал Иван эти слова, вся кровь ему в лицо бросилась. Он, царев сын, игрушка в чужих руках, и за то Кощей Бессмертный еще благодарить его должен?! Не будь рядом Марьи Моревны - она хоть и сама войском командует, а все ж таки жена его и благородных кровей,- извергнул бы он поток брани, коей немало наслышался от гвардии капитана Акимова. Но заместо брани лишь кулаки стиснул да зубами заскрежетал.
- Ох, попадись он мне, уж я ему все скажу, что об нем думаю!
Взревел тут ураганный ветер и топот копыт с собою принес. Протянулась рука холодная, костлявая да и выхватила Марью Моревну из мужниных объятий, а вслед за тем тонкий голос проскрипел:
- Что ж, Иван-царевич, говори, а мы послушаем.
В неверном свете месяца явилось ему жуткое виденье: сидит Кощей Бессмертный на черном коне, положил Марью Моревну поперек седла и смеется. Конские бока рубцами кровавыми исполосованы - это Кощей в бешеной скачке плетью да шпорами турецкими его охаживал. Черная морда вся в клочьях белой пены, а глаза багровым пламенем горят, будто наковальня кузнеца.
- Дважды предупреждал я тебя, Иван-царевич,- втолковывал ему Кощей Бессмертный, накручивая на палец окровавленную плеть.-Думал, третьего не понадобится. Ну, попомни, это уж последний! - И со всего размаху огрел его плеткою.
Иван-царевич вылетел из седла и грохнулся оземь. Студеная кровь черного коня хлестнула его по лицу и согрелася, с его кровью смешавшись. И хоть света не взвидел он от огненной боли да раскаленной добела ярости, все ж с трудом поднялся на ноги и вытащил из ножен меч.
- А это зачем? - удивился Кощей и локтями, как на стол, на спину Марьи Моревны оперся.
- Это для костлявой твоей шеи, чернокнижник! - проговорил Иван тихо (в крике всего гнева не выплеснешь).- Слезай, биться будем.
Кощей Бессмертный пригладил бороду, ощерился, и клыки его в лунном свете могильными камнями блеснули.
- Мне ли биться с тобой, Иван-царевич? Это вы, люди, смертны, а я не человек. Потому на меч твой и на угрозы мне - тьфу да растереть!
Одним прыжком прорвался Иван сквозь кровавую пелену, застившую очи. Меч свистнул в воздухе, и ударил царевич с такою силою, что пальцы от натуги занемели, слезы из глаз брызнули, а по хрусту костей догадался он, что в цель попал.
В цель-то попал, да цели не достиг. Приподнял Кощей Марью Моревну за волосы - пусть, мол, полюбуется на дела мужа. Иванов меч пришелся аккурат в то место, где шея с плечом сходится, и рассек туловище до пояса. Рукоять серебряная медалью на груди красовалась. Ухватился за нее Кощей костлявыми пальцами да и вытащил меч из тела, ровно из ножен. А смех его ни на миг не смолкал.
- Ну что, Иван-царевич, убедился наконец али еще попробуешь? - Кощей бросил ему под ноги не запятнанный кровью меч.
Глянул Иван сперва на сверкающее лезвие, потом на рану, им нанесенную (она и не кровоточила ничуть, лишь порванная рубаха след ее обозначила), и понял: ежели теперь к мечу потянется - смерть ему. Медленно опустился он на колени и голову склонил.
- Вот и ладно,- одобрил Кощей Бессмертный.- А то уж наскучили мне игры эти. Ступай своей дорогой, царский сын, да забудь про Марью Моревну. Лучше о своей душе помолись. Вперед предупреждать не стану.- Развернулся он, дал шпоры коню и был таков.
Лишь когда топот конский растворился в ночной тиши, упал царевич ничком на землю. Случись о ту пору в лесу прохожий-проезжий, подумал бы: спит добрый молодец в лохмотьях царских иль плачет с горя. А Иван не спал и не плакал, лишь обнимал руками мать-сыру землю, будто друга своего сердечного. И задержись подольше тот прохожий-проезжий, увидал бы, как встает молодец, глядит на острие меча, и такая улыбка кривит уста его, какой добрым молодцам улыбаться не пристало. Завидя ее, осенил бы себя путник крестным знамением да поспешил прочь, радуясь, что не ему та улыбка назначена.
Налетели с севера ветры буйные, нагнали на Русь-матушку холоду сибирского. Иван-царевич окоченел в изодранном кафтане, но с места не сошел. Опять хоронился он в густом лесу, на подступах к темному царству Кощееву, где томится прекрасная Марья Моревна. Хоронился, следил, выжидал своего часу.
Все как в прошлый раз, только над головой уж не месяц, а полная луна светит. Ничто не шелохнется, окромя травы, ветром причесанной, никто не дохнет, окромя самого Ивана.
Вроде не углядел он, чтоб Кощей выезжал из крепости, но и духу его там не чуялось. Куда ж он подевался?..
Царевич покрепче стиснул рукоять шашки, той самой, что взял он с собой в дорогу, однако иной. А тяжелый кладенец, что сослужил ему плохую службу, вроде и передавался от отца к сыну в хорловской династии, но опять-таки другим стал. Теперь от них веет смертию, чего прежде не бывало. Запах тот щекочет ноздри Ивану и душу бередит. Смешалися в нем цветы, да травы, да снадобья всякие, а к ним еще добавился дух гнилостный.
Все свое серебро извел Иван, чтоб добыть ядовитое зелье, умастившее лезвия обоих мечей. Но и за все золото мира не купишь чести, коей пришлось ему поступиться. Прежде ни за какие сокровища не взял бы в руки отравленного меча... Но сделанного не воротишь.
Часы летят, ровно ветер по широкой степи, а ведь ни у Ивана, ни у Марьи Моревны часу лишнего в запасе нет. Поспешал он и все твердил в уме слова Кощея Бессмертного:
"Забудь про Марью Моревну. Лучше о душе своей помолись". Но каким ни назови Ивана-царевича - беззаботным, безрассудным, беспамятным, безмозглым,трусом он отродясь не бывал. Будь у него час до того, как луна взойдет во тьме ночной, вестимо, и поехал бы в другую сторону разыскивать своих зятьев, сыновей Чародеевых, звать их на подмогу. Но времени у него нету. А есть лишь свои доморощенные чары да в придачу храбрость, любовью подхлестнутая. Оттого и последовал совету чернокнижника - помолился и осенил себя трижды крестным знамением в надежде, что не подведет оно, как никогда не подводило богатырей русских, убережет его от кровавой бездны. Для верности разыскал он попа в Богом забытой деревушке и, перепугав насмерть, вымолил у него исповедь и святое причастие. Тот, поди, и не понял толком, какие грехи отпустил.
Затем отправился он к сельскому кузнецу и заказал ему ворот железный. Старуха, Кузнецова мать, подавая Ивану сей ворот на вытянутых руках, тихо молвила:
- Да оборонит он тебя во имя твоей матушки. Дай Бог, моему сыночку никогда такой не понадобится.
Разуму вопреки Иван понадеялся, что этого благословенья с него довольно. День медленно клонился к вечеру, а как смерклось, Иван-царевич сказал себе, что мешкать боле нечего. Ежели Кощей поблизости, тем лучше, а коль далече отъехал, чему быть, того все одно не миновать. С Божьей помощью успеет Марья Моревна добраться до своих волшебных книг, тогда кровавой схватки вовсе избежать удастся. Отвязал он Буркин повод от дерева и поехал выручать жену свою.
В крепости было пусто, лишь эхо необмотанных копыт разносилось от стены к стене. Иван сообразил, что, ежели в первый раз Кощей его не проморгал, так и незачем трудиться, топот приглушать. Новые подковы грохотали громом, когда въезжал он под крепостную ограду. И, не прячась более под сенью ее, он спрыгнул с седла, взял в одну руку палицу, в другую меч отравленный и пошел Марью Моревну искать.
Отыскал в башне высокой, где, согласно сказкам, и должны содержаться пленные царевны. Сидя у окошка, ждала она, когда покажется мил друг, чтоб спасти ее, и молилась в душе, что не сделает он более подобной глупости, потому как на сей раз Кощей Бессмертный непременно выполнит угрозу свою.
Когда Иван ступил через порог, она поднялась, точно во сне, приникла к нему, дрожа от страха, и тут же учуяла смертный дух, хоть меч и шашка оставались в ножнах.
- Свет Иванушка,- прошептала она,- это что ж ты затеял, дурачок мой милый?
- Заклятое зелье у ведьмы купил,- признался он с неохотою.- Спросил самое сильное средство против житейской злобы, она мне и дала... Убьет оно Кощея поделом ему, повергнет в беспамятство - тоже неплохо: авось успеем добраться до твоих чародейских книг.
- Да ведь он сразу прознает, как только мы покинем эти стены,- возразила Марья Моревна.
- Вот и славно: пущай нагонит, найдет боле, чем ожидал.- Иван тронул рукоять шашки, и новая волна ядовитого духа разлилась по горнице.
- Да хватит ли твоего яду на этакого злодея?
- Там видно будет, голубушка. Пока я одно знаю: ежели мы тут промешкаем, то биться мне с ним на его земле. А отъедем подале, тогда уж я буду место выбирать - все надежнее.
- Надеешься?
Иван взял жену за белы руки.
- Молюсь. Что мне еще остается?
Поспешили они вниз по винтовой лестнице, стараясь потише ступать. Хоть и не видать в крепости ни души, сие не значит, что за ними догляду нет. На подворье дожидал их верный Бурка.
Марья Моревна погладила чалого по морде, а он в ладонь ей дыхнул.
- Кощеев конь никогда не ласкается, хоть и говорит человечьим голосом,заметила она.
- Неужто говорит?! - поразился Иван.
- Говорит,- откликнулась она и, помолчав, прибавила: - И говорит, и чует, ежели замышляется что супротив его хозяина.
- Как в ворота въедешь, так сразу и чует?
- Нет, как выедешь да увезешь с собой то, что он своим почитает.
- Вот оно что...- Иван подсадил в седло Марью Моревну.- Ну и Бог с ним, пущай чует.
Он пришпорил коня и галопом умчался из ненавистной крепости.
Тут черный Кощеев конь и пошел спотыкаться.
Плеть завизжала в воздухе, ровно комар, и вытянул ею Кощей своего одра промеж спины.
- Что ты, волчья сыть, травяной мешок, спотыкаешься? Тот, бедный, и хрипел, и пятился, грозя сбросить седока, и головою тряс, ровно под дождем, и летели с него капли, только не дождевые, а кровавые.
Наконец притомился Кощей, опустил плетку.
- Коли предварить меня об чем хочешь, на то язык у тебя есть, отчего ж сам себя под плеть подставляешь?
- Так уж моему племени на роду написано,- отвечал конь,- спотыкаться, коли пропажу чуешь. Не моя в том вина, Кощей Смерти Тощей, что всякий раз, как я споткнуся, ты брякнуться можешь.