Они еще долго препирались, но Иван чуял нутром, что одержит верх, да и по опыту знал: ежели начал царь ворчать в бороду, значит, всенепременно уступит, какая бы блажь ни пришла драгоценным чадам его.
Глава четвертая. О ТОМ, КАК ИВАН ПО БЕЛУ СВЕТУ МОТАЛСЯ, УМА-РАЗУМА НАБИРАЛСЯ.
В путь, какой замыслил себе Иван-царевич, опрометью не пускаются. Надобно хорошенько приготовиться. Перво-наперво свел он лучшего своего коня Бурку к местному кузнецу подковать да запасных подков спроворить: во широкой степи кузнецов поди сыщи.
После велел он заменить на луке тетиву, заточить да спрямить стрелы, а про запас моток шелковой бечевки да кусок пчелиного воску взял. У кремлевских оружейников заострил меч да шашку. Тяжелый меч подвесил сбоку от седла, под коленом, а шашку справа к поясу прицепил, дабы уравновесила колчан и лук на левом плече.
Кольчуги надевать не стал, но, уступив мольбам царицы-матери, повесил за спину круглый щит. В седельный мешок положил несколько чистых рубах, шмат вяленого мяса, круг копченой колбасы, каравай ржаного хлеба да две фляги одна с квасом, другая с пивом. Ну вот, пожалуй что, и ехать можно.
Главный управитель Стрельцин, ходивший гоголем с тех пор, как объявился в кремле Финист Ясный Сокол, снабдил Ивана рекомендательными письмами к монахам всех монастырей, что по дороге встретятся. И откуда проведал, в какую сторону царевич путь держит?.. На все расспросы старец седовласый только усмехался в бороду. Мать не утерпела - пролила горючую слезу, оттого что все птенцы из гнезда поразлетелись. Царь-батюшка дал серебра в пояс зашить, крепко обнял да благословил в дальнюю дорогу.
Карты, чтобы до сестер добраться, у Ивана не было, и никто ему не обсказал, как ехать, но авось, думал он, чары не подведут, хоть и несильные, а так, ломота небольшая промеж бровей - точь-в-точь когда утром заспишься долгонько. Вот странно: вроде бы невидимый поводырь из-за плеча тебе указывает - направо-налево. Голоса не слыхать, будто ум твой или совесть подает знаки, без коих не обойдешься в жизни. А может, чутье подсказывает: езжай, мол, туда, эта дорога неверная. Хорошую службу сослужило ему чутье, когда странствовал он по белу свету. Обороняло от топей болотных, от чащоб непроходимых, выводило на ровную дорогу по холмам иль по лесу.
Но скоро холмы да березовые рощи окрест Хорлова кончились, и выехал Иван в широкую степь. На гребне последнего холма спешился, оборотился в последний раз на родимую сторонушку, оглядел бескрайний простор на много верст и устремил взор к востоку. Перед ним до самого горизонта шуршал и колыхался ковыль. Глаз у Ивана зоркий, не хуже, чем у Финиста Ясна Сокола, а ничего, кроме ковыля, не разглядел, потому и разглядеть-то было нечего. Ни деревца, ни зверушки, ни избушки. Только синее небо раскинулось над головой, а где оно с землею сходится - не видать, все дымкой серой подернуто. Потрепал Иван по шее Бурку, вспрыгнул в седло и направил коня на восток, к той безбрежной степи, к той сероватой дымке.
Ехал он день, и другой, и третий и уверялся, что зренье-то обманчиво: не так уж пустынна степь оказалась, как с первого погляду: то заяц порскнет из-под копыт, то вспугнутая птица мелькнет перед глазами, а то и голос человечий услышишь.
По большей части охотники - нелюдимые, в обветшалой, потрепанной одежонке, с настороженными очами, ровно у затравленной ими дичи. То и знай косятся на его меч, на лук да на щит, покуда не удостоверятся, что путник зла им не желает. Не один ужин разделил он в степи с охотниками, и все почитай с оглядкой садились по другую сторону костра. Далеко не каждый набирался храбрости с Иваном словом перемолвиться, да и говорили все больше о ловушках, капканах, о ценах на шкуры, о том, как редко встретишь по нынешним временам честного торговца пушниною.
Потом охотники стали попадаться реже и реже, зато волков Иван повидал поболе, чем за всю жизнь, и возблагодарил судьбу за то, что пустился в путь в такое время года, когда волкам есть чем поживиться, окромя проезжих царевичей. Со дня на день ожидал он приметить издали один из тех монастырей, что наобещал ему Стрельцин, но какое там - кругом степь да степь, разбойников и тех не видать. Да и с чего разбойникам забираться в этакую глухомань? Волков и зайцев не больно пограбишь, с охотников тоже спрос невелик. Чудилось Ивану, что даже птицы в небе над ним посмеиваются, а после и они с волками куда-то подевались, как вымерли.
Сколько дней он проехал, не видя ни единой живой души,- Иван уж со счету сбился. Но вот различили очи его в клубящемся тумане, середь голой степи высокие палаты с оградою, сложенной из серого камня, крытые голубой черепицею.
Натянул он поводья, привстал на стременах и спустя миг пришпорил коня. Покамест скакал, все щурился - уж не привиделись ли ему те палаты. Ни посада вкруг них не было, ни дорог, к ним ведущих,- высятся величаво и одиноко, ровно с неба упали. Иван уж догадался, чьи это владения, и подумывал с усмешкой, отыщет ли в ограде въездные ворота иль по примеру хозяина крышу ломать придется. Правда, крыльев нет у него, да и верхом на крышу взбираться непривычно.
К счастью, ворота все-таки сыскались - тесовые, крашенные в голубой цвет, подбитые серебряными гвоздями. А возле ворот росла высокая белоствольная береза. Сей дворец был первой постройкою, что попалась Ивану с той поры, как покинул он Хорлов, да и растений повыше ковыля давненько не встречал, оттого помешкал малость - полюбоваться тем и другим. И вдруг заметил, что сидит на верхушке березы сокол, на него пялится.
Иван-царевич махнул ему рукою, радуясь, что попал наконец по назначенью. Очи сокола безошибочно ему подсказали: не просто степной это хищник, выглядывающий беззащитного суслика. И впрямь, расправил сокол крылья, слетел вниз и трижды грянулся оземь, покуда не оборотился добрым молодцем.
- Добро пожаловать, шурин,- приветствовал его Финист.- Как живешь-можешь?
- Все бы ничего,- ответил Иван, спешиваясь,- кабы цельный свет не вздумал меня женить.
Финист рассмеялся, похлопал его по плечу. Тем временем набежала челядь, чтоб обиходить Иванова коня. Вслед за хозяином пошел он в палаты. А тут и Катерина слетела по широким ступеням, кинулась на шею, засыпала вопросами о житье-бытье, о батюшке с матушкой, о сестрицах милых.
Да, подумал Иван-царевич, замужество ей на пользу: во весь разговор ни разу не помянула об озере со студеной водою, за одно это надобно мужу ее спасибо сказать. Правда, разговору, как такового, и не было: Катерина задавала вопрос за вопросом, а он и слова не успевал вставить. Наконец Сокол вырвал его из сестриных объятий и повел сперва в башню, где уж была приготовлена опочивальня для дорогого гостя, а после в баньку.
После стольких дней в седле одежа на Иване, сколь ни полоскал он ее в студеных речках, так пропылилась и задубела от пота, что могла б своим ходом обратно в Хорлов идти. Да и тело внутри этой одежи ничуть не лучше. К тому же борода, которую он дома холил да лелеял, а она все не лезла, на воле разрослась аж до лицевой чесотки. Словом, при мысли о горячей воде да о крепком паре потеплело на душе у Ивана.
- Пропотей хорошенько, шурин. Я сейчас парку-то поддам.
Финист сел на лавку, возле чана с кипящей водою, зачерпнул оттуда ковшом, плеснул на раскаленные докрасна камни. Сидя нагишом в парной, они уж не были князем да царевичем, а как два мальца брызгали друг в друга водою да смеялись до икоты, наслаждаясь достоинствами русской бани.
- Поддай хорошенько,- кивнул Иван, почесывая бороденку.- Мне щетину пропарить надобно, а то никакая бритва ее не возьмет. Вот уж воистину,хмыкнул он,- былинные богатыри горя не знали. По каким дорогам ни езживали, каких побед ни одерживали, а борода все волосок к волоску - нипочем гордой стати их не нарушит.
- Знаешь, почему? Богатыри хорошо платили своим летописцам, чтоб те их не опорочили.- Финист полил камни из ковша, и помещенье сразу наполнилось густым туманом.
Иван блаженно вздохнул и откинулся на щелевой лавке, чувствуя, как горячий пар снимает ломоту в натруженном теле, добирается до притомленных костей. До чего ж хорошо на часок позабыть о государственных нуждах, о престолонаследии, о Стрельцине с его реестрами, о женщинах, что метят в царицы после смерти его батюшки. Одно худо: забыл он предупредить Финиста, чтоб не морочил его наставленьями.
- А задавал ли ты себе когда-нибудь, братец Иванушка, вопрос, коим сестриц донимал, когда они в девках были?
Царевич приоткрыл один глаз, но ничего не увидал, кроме клубов пара, и пробормотал дремотно:
- Какой такой вопрос?
- Кого бы в жены взял, будь на то твоя воля? Катя мне сказывала, как ты ее пытал перед моим появленьем.
- Нет, не задавал. Да и думать об этом неохота.
- Неохота? А чего ж тогда мотаешься по белу свету? Здоровье поправить?
Хотя за туманом не видать лица зятюшки, Иван по голосу понял, что милая сестрица успела обучить мужа своим уловкам. Вмиг очухавшись, вскочил царевич с полка и пристально вгляделся в облака пара, вслушался в шипенье воды.
- Ну будет, будет! Положи ковш-то! Ему в ответ дерево об дерево стукнуло, и князь Финист со смехом окатил Ивана с головы до ног.
- Ладно, шурин, продолжим наш разговор за ужином да за стаканом доброго вина.
Но Иван не успокоился, покамест не услыхал, как зять улегся на лавку.
- Ведь ежели мы с тобой до чего договоримся без Катиного ведома, так она, пожалуй, нас обоих в крепостной ров сбросит.
Смыл Иван грязь, соскреб щетину с лица, соснул часок-другой на мягкой перине и теперь, одетый, как подобает царскому сыну, восседал на почетном месте в большой зале княжеских палат. Перед ним стол уставлен был яствами да винами, коих вкусил он вволю под ласковыми взглядами сестрицы и зятя. Ел, пил да нахваливал.
Едва утолили голод и пришел черед беседе, указал Иван на потолки сводчатые, богато расписанные, на ковры бухарские, на челядь, что сновала туда-сюда с подносами чистого серебра. Помимо тех, что он уже отведал, появились на столе цыплята табака из Грузии, копченая семга из Сибири и другие кушанья из самых разных мест.
- То ли притомила меня дорога,- сказал Иван,- то ль я и впрямь олух, но вот в толк никак не возьму... отчего нету в степи ни единой дороги, что к твоему княжеству ведет. Да и, к слову сказать, гор здесь тож не наблюдается, ни высоких, никаких - одна степь ковыльная. Ежели ты над высокими горами княжишь, куда ж ты их подевал?
Финист откинулся на стуле и лукаво подмигнул жене.
- У нас, у князей, свои секреты. Скажу тебе лишь, что торгую я строительным камнем. Теперь многим гранит да мрамор занадобились.
- И всего-то? Уж больно прост секрет.- В глазах Ивана тоже лукавинка блеснула: мол, не на дурака напали.- Не видал я, что ль, как ты птицей-соколом оборачиваешься? А он мне про камень толкует!
- Да чего ж тебе еще, голубчик? - встряла Катерина.- Мы вольные птицы летим, куда хотим и когда хотим. Но
Феник мой, хоть и Чародеев сын, а по сю пору такого секрета не выдумал, как расходные книги без моего участья в порядке содержать... Ну, коль речь зашла о секретах, открой-ка мне, что за нужда тебя из дому родного гонит: дело пытаешь аль от дела лытаешь?
Насупился Иван, плечами повел, как отец, да и заговорил. Все им выплеснул - и про Стрельцина с его реестрами, и про боярышень, коим дело только до его титула да казны, и про то, как надоело ему слышать изо дня в день: женись да женись, абы на ком, продолжи династию, обеспечь спокойствие государству!
Супружеская чета взирала на него сочувственно, ни муж, ни жена не прерывали - дали ему всласть выговориться, душу излить. А как умолк он, Катя с Финистом переглянулась и молвила:
- Мы уж и то догадали. Я сама это изведала, да тебе вчетверо хуже досталося... Посему, покамест почивал ты, мы с Феником ладком все обговорили и сами невесту тебе подобрали - да не из тех, что приискал этот сухой сучок Дмитрий Васильевич. Но ты не торопись: Василий с Лизою да Михаил с Леною тоже тебя в гости дожидают. Сперва у них побывай, а уж опосля за женою поедешь.
Улыбнулся Иван, приподнял левую бровь. Сестрица с детства властною была, и Финист не смог от нее кротости добиться, хотя и Чародеев сын.
- Эвон ты как - жена, невеста, будто дело уже решенное! Скажи хоть, кто она есть - избранница ваша, а то как бы не обознаться, когда за ней поеду.
- Не обознаешься,- заверил Финист.- Верь мне, сразу поймешь.
- Можно ль не признать Марью Моревну Прекрасную Царевну? - удивилась Катерина.
- Прекраснейшую из Царевен всея Руси!
Иван так очи и вылупил. Имя это он слыхал прежде, да не от Стрельцина, не от сватий, а от гвардии капитана Акимова. Помянул он об ней к слову: мол, царевна капитанов себе не нанимает, сама войском командует. Акимов этого не одобрял - и не потому, что не гоже бабе в мужские дела лезть - таких тонкостей был он чужд,- а потому, что не пристало государыне за подданных стараться. Ведь ежели каждый правитель заберет себе в голову военачальником быть, куда же гвардии капитанам деваться?
О красоте царевны помину не было - Акимов не мастак девичьи красы разбирать. Иван бы уж запомнил, кабы он хоть слово молвил про наружность Марьи Моревны. Да и то сказать, не больно ль пышно она себя величает: Прекраснейшая из Царевен всея Руси?
- Может, и мне наречься Мудрейшим из Царевичей? - не сдержал он насмешки.Да, боюсь, никто не поверит.
Дрогнули Катины губы, но не дала она сорваться вольному словцу, объяснила по-доброму:
- Ее люди так величают - не сама. Она-то себя попросту кличет - Марьей Моревною.
- Родитель ее, царство небесное,- добавил Финист Ясный Сокол и перекрестился, как принято на Руси,- чародеем был, как и мой батюшка. Оба добро творили, оба дар свои детям передали. Марье Моревне иных званий не надобно, опричь тех, с коими на свет народилась. А коли подвигами своими заслужила она и прочие - то не ее вина.
- Вот оно что,- вымолвил Иван и завел речь о другом.
Три дня прогостил он у сестры Кати да у мужа ее Финиста Ясна Сокола, три светлых дня да три покойных ночи, на четвертый решил, что пора и честь знать. Оседлал он верного своего Бурку, проверил сбрую с оружьем да и распрощался с хозяевами.
- Оборони тебя Бог, братец! - сказали они в один голос. А Финист Ясный Сокол подошел к нему поближе и взялся рукой за повод.
- Слышь-ка, Иван,- молвил он тихо, чтоб Катя не услыхала,- оставь мне кой-что на память, а я тебе взамен добрый совет дам.
- Проси, чего хочешь, а за совет спасибо,- отвечал царевич.
- Мы тебя цельный год не видали, и кто знает, когда опять свидимся. Оставь-ка нам свой ножик серебряный, будем на него смотреть, тебя вспоминать.
Удивился Иван-царевич, но расспрашивать не стал - много ль толку в улыбках да уклончивых ответах? Вытащил он из сумы ножик, без слов зятю протянул. Финист взамен дал ему золотой нож и на жену оглянулся - не видала ли.
- А совет таков: стерегись Кощея Бессмертного. Ну, поезжай с Богом.
Отступил на шаг, хлестнул Иванова коня плеткою, и махали они ему от ворот, покуда он из виду не скрылся.
Долго ль, коротко ехал Иван на восток, к вечеру до деревни добрался. Народ высыпал на улицу подивиться на странника заезжего. По одеже вроде мужики - в домотканых штанах да в лаптях с онучами, а избы не крестьянские, из серого камня сложены - этаким в Хорлове иной болярин позавидует. На всех воротах лик сокола, крашенный голубой и серебряной краскою.
Переночевал Иван в доме старосты, наговорился вдосталь с незнакомыми людьми. Это тебе не охотники, пугливые да нелюдимые, а сытые, крепкие хозяева, домам своим под стать. Рассказывали ему про господина ихнего, Финиста Ясна Сокола, да про красавицу жену, что привез он с дальней сторонушки. Иван только посмеивался, имени своего не открывал. Зато уж вестями из дальних краев их побаловал - пусть и не первой свежести, да им все одно в диковинку. А по большей части сам слушал и вынес из их речей, что живется им хорошо и привирать без надобности. Но, само собой, не разрешили простые эти крестьяне всех загадок, над коими он голову ломал.