29
И разговор был продолжен.
- Я знаю - сказал Сережа тихо, - вы не верите, что я оттуда.
- Не верю.
- Это хорошо, что вы не верите.
- А что же в этом хорошего?
- Все! Все хорошо. И я этим удовлетворен... Сережа встал и задумчиво прошелся по кабинету.
- Я не похож на пришельца, - продолжал он, - а похож на обычного служащего, живущего на сто рублей в месяц и в коммунальной квартире. Потому-то вы и не верите.
- И не только потому...
- А почему?
- Жизнь - редкое явление во Вселенной, согласитесь, а разум еще реже. Как вы попали сюда?
- Не спешите. Все узнаете.
- Когда?
- Скоро. Когда ваш аспирант закончит свою диссертацию.
- А до того, как он закончит, нельзя узнать?
- Нельзя.
- Почему?
- Мы так условились, А я свое слово держу. На этот вопрос я пока не отвечу. Но можете задавать другие.
- Расскажите что-нибудь о своей цивилизации, только так, чтобы это было похоже на правду, а не на романы Черноморцева-Островитянина.
- Но ведь наша правда может быть не похожей на вашу. И у меня нет гарантии, что вы мне поверите.
- Ладно, - сказал я. - Рассказывайте.
- А что, собственно, рассказывать? Почти все вы знаете из научно-фантастических романов. Ну, научились управлять гравитационными волнами. И давненько. Еще когда у вас на Земле был палеолит. Ну, заселили соседние планеты, предварительно создав там биосферу и наладив климат. Ну, научились замедлять время... Установили контакт с кое-какими цивилизациями. Для этого пришлось искривить время и пространство, не думайте, это далось не легко. Чуть не перевернули вверх ногами Вселенную.
Он зевнул, стыдливо прикрыв рот ладонью.
- Все, что я вам рассказываю, такие зады, такая древняя история, что самому скучно, как историку в средней школе. А вы уже и уши развесили? Мы изобрели аппарат, воссоздающий бытие, вещи. И это тоже не новинка. Вот вы видите меня. А у вас не возникла мысль, что, может, меня здесь нет, что я там? Здесь же мое отражение, воссоздающее себя! Об этом, кажется, не писали ваши фантасты? Впрочем, может, и писали. Всего не перечитаешь. И вот я скажу вам по секрету, что я совсем не похож на того Сережу, что продает книги. Вы только видите меня таким.
- А на самом деле? - спросил я.
- Замнем. Может, я чудовище с рогом вместо носа! Или минотавр? Не верите? Мне ничего не стоит выбрать себе любую наружность. Но я не хочу вас пугать. Зачем? Я выбираю себе наружность тех, кого уже давно нет. Некоторые считают, что это нескромно. Но было ли бы скромнее, если бы я вдруг стал похож на вас? Каждый считает себя неповторимым. И сходство, слишком буквальное сходство с кем-то посторонним оскорбляет, ущемляет чувство собственного достоинства. Недаром все сочувствуют близнецам. И понимают, что тут уж ничего не попишешь, обмолвилась сама природа. Вам не наскучила моя лекция? Не знаю, что еще вам поведать. Поймите, действительность, которая меня сюда послала, слишком пластична. История и прогресс сделали каждого из нас богом, который лепит себя и все окружающее. Потому-то мне так и хочется побыть в обыденности. Она еще сохранилась на Земле. Ее изображал милый Чехов, самый глубокий и скромный из земных писателей. Я перед ним в долгу, как перед учителем.
- А как вам удалось войти в контакт с Чеховым?
- Очень просто. Взял и прочел все, что он написал. Я понял, что обыденность в сущности великая вещь. И наша цивилизация, сделав нас богами, лишила нас существенного...
- Чего?
- Многого. А главное, простоты... Мне немножко надоело быть богом. Захотелось пожить в менее пластичном мире, в мире, где нет еще средств для искривления времени и пространства, для сжатия пружины бытия, для кодирования вещей и организмов, для умения воссоздавать ненужное и нужное, в том числе и себя самого. Я понимаю, это временная слабость, духовное недомогание, возможно, ошибка. Эту ошибку я исправлю во время защиты диссертации вашим аспирантом. А потом вернусь в свой мир. Закодируюсь и отправлю себя, как телеграмму.
Сережа грустно посмотрел на меня, словно уже прощался с Землей.
- Ну, как, верите или не верите?
- Верю. Да! Но не в такой степени, чтобы ввести это в диссертацию аспиранта. Нет, это не пройдет. Во всяком случае в нашем институте. Пусть попытается в другом месте. Может, что-нибудь и выйдет.
30
На этом не кончился наш несколько затянувшийся разговор.
Сережа еще несколько раз забегал ко мне, убеждал, просил, рассказывал разные подробности о пластичном мире своей цивилизации и каждый раз снова возвращался к любимой теме.
- Так у вас что же, - спросил я, - так ее начисто и нет, обыденности-то?
- Была когда-то, но кончилась. Не помню уж, в каком веке. В средней школе проходили, запамятовал.
- А как же без нее? Не совсем себе представляю. Ведь любовь к обыденности - это любовь к знакомому, к известному, к тому, что стало привычным. Вы что же, там у себя ни к чему не привыкаете, что ли?
- А к чему, собственно, привыкать? Все слишком подвижно, пластично. А главное, каждый все может. Каждый - бог.
- Бог?
- Да нет, не пугайтесь. Не бог, а вроде. Бога не существует, это я, разумеется, знаю. Даже кибернетического бога нет, того, который якобы придумал молекулярную запись, биологический код, зашифрованный и спрятанный от всех план.
- А откуда вам это известно?
- Откуда? Смешно. Я же книгами торговал. Распространял антирелигиозные издания. То, о чем я сейчас вам толкую, - только метафора.
- Ну, а скучно не бывало?
- Здесь у вас, на Петроградской стороне, или там?
- Там.
- Случалось что-то вроде. Но редко. Впрочем, не уверен. А что такое скука?
- Скука? Ну, чувство, что ли, такое, когда тебе начинает казаться, что тебе тысяча лет с гаком и что ты уже все на свете видал.
- Нет, этого не испытывал. Наоборот, мне всегда казалось, что я только что родился, хотя живу на свете... Ну да, завтра мне исполнится три годика...
- Три годика?
- Не три годика, а триста три. Детский возраст. Но в паспорте цифра куда скромнее, чтобы не пугать Татьяну Ивановну, нашу паспортистку, или девушку, которая согласится пойти со мной в загс... Впрочем, вряд ли. Кто захочет выйти за минотавра.
- А разве вы минотавр?
- Как говорит ваш Серегин, замнем. Я немножко проговорился. Ну, даже если и минотавр. Вам все равно не заметить. Важно, кем я тут являюсь, а сущность... Замнем.
- Там, я слышал от Серегина, остались жена и двое ребятишек?
- Остались. Ну, и что ж? Может, мне туда и не добраться. Дела здесь задержат. Обстоятельства.
- А почему вы говорите, что вы минотавр?
- Замнем. Не будем углубляться в дебри. Да и античная мифология мне нравится... Жалко, что не застал древних греков, Опоздал почти на три тысячи лет. Да, впрочем, и сейчас у вас неплохо. Хочется пожить в менее пластичном мире, где еще не сняты с человека все заботы. Да, черт подери! Забыл за газ и за электричество уплатить. Какой уже день ношу в кармане счет.
Сережино лицо стало озабоченным.
- Пустяки, - сказал я. - Ну, пени несколько копеек удержат. Вы же не улетаете к себе?
- Характер покою не дает. Я немножко педант. Но рассеян. Минотавру всегда труднее.
- Почему?
- Половина - земная, половина - тамошняя. Два мира, два опыта в себе ношу. Две ноши на одной спине. Думаете, легко?
- Не думаю.
Сережа посмотрел на меня и вдруг сконфузившись спросил:
- Заслуживаете вы откровенности?
- Об этом не меня надо спрашивать.
- Ну, ладно, расскажу. Дело в том, что Серегин уговаривает меня поменяться.
- Чем?
- Ну, судьбой, что ли. Обстоятельствами жизни.
- Как это? Не понимаю.
- Очень просто. Хочет, чтобы я остался здесь, а его закодировал вместо себя и отправил туда.
- Зачем?
- Хочет побывать в пластичном мире.
- Этично ли это?
- А вам как кажется?
- Мне кажется, что это не совсем этично. У вас там семья, Да и вообще, что за обмен? И кроме того, если он собирается исчезнуть и, вероятно, надолго, если не навсегда, то зачем хлопотать о своей диссертации, добиваться защиты? Там, наверное, не имеет существенного значения, кандидат ли он наук или обычный смертный.
- Дело тут тонкое, не простое. Самолюбив. Кроме того, он считает, что это своего рода экзамен. А если сказать всю правду, боится, что я так и не войду в контакт с человечеством.
- Почему?
- Характер такой. Излишняя скромность, временами переходящая в застенчивость. Нелюбовь к сенсации, к газетной шумихе, Странная привычка быть всегда в тени.
- Ну, а сами вы как? Готовы поменяться с ним или нет?
- Еще не решил. Но вернемся к делу. Так поддержите вы Серегина?
- Нет, - ответил я. - Пусть защищает в другом месте и с дру-гим руководителем. Я в своих убеждениях тверд и научной этике не изменю.
31
Минотавр - один из образов критской мифологии. Это получеловек - полубык, которого, согласно древней легенде, царь Минос заключил в лабиринт, построенный афинским художником Дедалом.
Но тут не афинский художник Дедал, а сама действительность построила что-то вроде лабиринта, в котором запутала меня и мою логику, мое врожденное чувство здравого смысла, связывающего мой опыт с опытом всего человечества.
Единственный выход из лабиринта - это остаться верным научной этике и не допустить защиту диссертации на соискание кандидатской степени, диссертации, которая вошла бы в противоречие с опытом всех поколений, живших до меня.
Верил ли я в то, что Сережа был посланцем неизвестного, но вполне реального, хотя и безмерно далекого мира?
И верил и не верил.
Между мной и аспирантом Серегиным произошел разрыв.
Я постарался забыть обо всем, что тревожило меня в течение этого странного года, и, когда проходил мимо книжного магазина на Большом проспекте, убыстрял шаги.
Чувство тоски по неведомому манило меня в этот магазин, но каждый раз я оказывался сильнее самого себя и проходил мимо.
Увлеченный работой (писал научно-популярную книгу "Культура и знаки"), я стал все реже и реже думать об удивительных обстоятельствах, игравших недавно со мной в сомнительную и загадочную игру. Но извещение на четвертой странице "Вечернего Ленинграда" вдруг толкнуло меня в лабиринт, из которого, как еще недавно казалось мне, я с трудом выбрался.
"28 мая, - прочел я, - на филологическом факультете Ленинградского университета В. В. Серегин защищает диссертацию на соискание степени кандидата наук "Языкознание космоса". Оппонентами выступают профессор Минотавр и доктор исторических наук Дедал".
Дочитав извещение, я испытал то же самое чувство, как когда увидел свое изображение на странице научно-фантастического романа. Газету я купил на Невском, когда собирался перейти Садовую подземным переходом.
"Необходимо повидаться с Сережей", - подумал я. И в ту же минуту увидел его. Он сидел в подземном переходе за раскладным столиком и продавал книги и лотерейные билеты.
- Это же не лабиринт, - сказал я ему, - созданный афинским художником Дедалом, а подземный переход.
И показал объявление, напечатанное в "Вечерке".
- Придете на защиту? - спросил Сережа.
- Нет. Не приду.
- Купите лотерейный билет!
Я купил лотерейный билет и спросил;
- А что же дальше?
- Завтра в восемь часов вечера включите телевизор, И вы убедитесь, что на этот билет вы выиграли мир.
32
В тот самый час я включил телевизор.
Показывали обыденную сценку из академической жизни - защиту диссертации на соискание кандидатской степени.
Я уже хотел сменить программу, как вдруг узнал своего бывшего аспиранта Серегина. Он стоял на трибуне и негромко, но внушительно объяснял членам Ученого Совета и всем присутствующим:
- Их логика, их видение мира соответствуют их среде. Миф? В какой-то мере да. Но миф, созданный не воображением, не фантазией, а властью над законами природы... Мой уважаемый оппонент профессор Минотавр разрешил мне продемонстрировать фрагменты фильма, доставленные на Землю... Механик, потушите, пожалуйста, свет.
И в то же мгновение на экране телевизора возникло лицо женщины, глядящей в ручное зеркало. Охваченное круглой рамкой, в руке у женщины было прозрачное озеро с рыбами, плавающими на дне.
Затем возникла стена с картиной. В раме был живой лес, шумели деревья, колеблемые сильным ветром.
Голос не диктора, а Серегина продолжал:
- Мой уважаемый оппонент профессор Минотавр расскажет вам о биосфере этой удивительной планеты, о пластичности этого созданного заново мира, а я ограничусь кратким изложением темы, которой посвящена моя диссертация "Языкознание космоса".