— Ванька, дурачок ты мой, — сказала Наташа. — Что это тебе взбрело в голову про какое-то Кольцо? Перестань сейчас же об этом думать. Ты мой, мой и еще раз мой, и никуда я тебя не отпущу. Понял? И запомни — я от тебя не отстану. Даже на твоем Кольце найду, если будет нужно. Вместе с «Бобиком» найдем, уж он-то тебя ни с кем не спутает.
— Эгоистка ты. Ната.
— С кем поведешься, Ванечка, — лукаво сказала Наташа.
Иван уже второй час возился с андроидом, изредка помечая что-то в тетради. Принцип действия откровением не явился, но в отличие от первой модификации, подбитой «Жучкой», в данной конструкции появились новые монолитные блочки, "черные ящички", назначение которых настораживало. Застыв в неудобной позе над электронным микроскопом, Иван аккуратно отрезал от очередного блочка тончайшие слои лазерным скальпелем. Работа была нудная и требовала хорошего пространственного воображения.
— Ага, — сказал, наконец, Иван.
— Что? — озабоченно спросил Вовка Прынц.
— Ага означает ага, — сказал Иван, не отрываясь от микроскопа.
— Ага, — озабоченно согласился Вовка.
— Так, так, так, — Иван, потирая поясницу, встал с высокой лабораторной табуретки. — Ясненько.
Затем распорядился, чтобы вызвали ПКУ-2. «Бобик» с порога доложил:
— Явился, не запылился.
Иван взглянул на Прынца, тот сделал тупое лицо.
— Ты заметил что-нибудь необычное во время боя? — обратился Иван к «Бобику».
— Так точно, заметил. Моя защита нуждается в доработке. Я бы доработал систе…
— Стоп, стоп. Это уже моя забота. ("Дяди с Кольца бьют меня моими же идеями… Оперативно. Но это ничего, ничего! Они еще не все знают".) Меня волнует другое. Эта конструкция, в отличие от прошлой, с которой ты, кстати, знаком, должна была просверлить в твоей защите ма-аленькую дырочку, с микрон, и поразить тебя. Где дырочка, я спрашиваю? — свирепо закончил Иван.
— Так точно. Понимаю. Таковая дырочка имеется, только в дубле.
— В каком дубле? — не понял Иван.
— В моем, уважаемый. Я его опосля кремировал.
— Прынц, что ты делаешь с установкой? — нехорошо спросил Иван.
— В каком смысле? — от усердия Вовка вытаращил глаза.
— В прямом: опосля, уважаемый. Мало тебе собачьего диалекта?
— Иван Иваныч, да ведь заслушаешься. Как по росе босиком. Будто с народом пообщался.
— Ну — демагог, — Иван поглядел на хихикающих ребят и усмехнулся. — Так что за дубль?
Оказалось, что «Бобик» в момент приема излишней энергии умудряется из наличествующей глины или другого подножного материала сотворить себе подобных, которых считает своими сыновьями, и очень гордится дублем, "повесившим лапшу на уши контрагенту".
— Навешавшим, — машинально поправил Иван и застонал — про себя, в душе.
— Виноват — исправлюсь. Он погиб, — с дрожью в мембранах провозгласил "Бобик", — но дела его пребудут в веках, едрена палка. Дабы не раскрыть секрета, я вынужден был его кремировать. И это высшая почесть, язви ее в душу.
Иван, глядя на потупившегося Вовку Прынца, шмыгнул носом и почесал в затылке.
Доработка «бобика» заняла несколько дней. Интенсивное участие в ней принимал Виктор Булкин. Именно он своими толстыми обкуренными пальцами виртуозно спаял электрическую часть на двадцати микросхемах и заготовил моноблоки, используя для заливки надежную эпоксидку. Он же отчистил до блеска послушного «Бобика», впрыснул маслица в его шарниры, в благодарность за что был обучен колыбельной на языке экзотической народности тибетского нагорья.
Обедали они вместе с Ивановым в ближайшем кафе «Орбита». Кормили здесь дороговато, но хорошо, под приглушенные записи современных рок-групп. Музыка создавала уют и одновременно отодвигала на задний план атавистические звуки, сопровождающие прием пищи. Кроме того, сюда после стипендии заглядывали симпатичные девочки из мединститута, которые как-то по-особому умели «стрелять» глазками. Это бодрило.
На одну из них, миниатюрную блондинку, Булкин обратил особое внимание, а все потому, что хорошенькая студентка частенько поглядывала на их столик. Поглядит, мило улыбнется Витьке и о чем-то думает, но уже с серьезным, почти хмурым лицом.
Совпало так, что они вместе вышли из кафе, однако Иван, весь в заботах, вышел первым, а Булкин, придержав дверь, чтобы пропустить девушку, поотстал и потому не заметил, когда же, собственно, они успели познакомиться. Прошли-то какие-то секунды.
— Виктор Николаич, ты иди один, — попросил Иван. — Мне надо переговорить с… товарищем.
Булкин ушел, а Иван внимательно всмотрелся в незнакомое юное лицо.
— Я вас не помню.
— Я из последнего выпуска, — холодно сказала девушка. — Земное имя, скажем, Света. Для удобства.
— Пойдемте вон на ту аллейку, — предложил Иван. — Для удобства.
— Не иронизируйте, — Света вынула из сумочки, висевшей на плече, сигареты. — Вашему положению я не завидую. Угощайтесь.
— Не курю. И запомните на будущее — угощать сигаретами и вообще ухаживать должны мужчины.
— Очень вам благодарна, Иван Иваныч. Обязательно запомню.
Она опустила пачку в сумочку.
— А вы что же? — спросил Иван.
— Перебьюсь. Присядем.
Они сели на скамейку в середине аллеи. Люди проходили, но редко. На девушку заглядывались, с Ивановым вежливо здоровались.
— Вам не страшно? — участливо спросила Света. — Герой. В одиночку против Кольца. Супермен.
— Вы давно здесь? — Иван усмехнулся.
— С неделю. А что?
— Через месяц будете думать по-другому.
— Вот что, Иванов, — жестко сказала девушка. — Руководитель приказал прекратить всякую деятельность. То есть: уничтожить все результаты работы и с первым же спецрейсом явиться для официального отчета. Учитывая кое-какие ваши заслуги перед обществом, Руководитель обещал похлопотать о смягчении приговора.
Иван засмеялся.
— Послушайте, что вы мне предлагаете. Я несколько вольно повторю ваши слова. Вы предлагаете бросить работу, дом, семью, уехать в тридевятое царство и сесть там в кутузку. И ждать в этой кутузке — аннигилируют тебя сразу или же сошлют на рудники, что почти равнозначно. Веселенькая перспектива.
— За ошибки надо расплачиваться!
— Хорошенький, но все же солдатик, — сказал Иван. — Крепко в вас вбили казарменные законы. Впрочем, и я был не лучше. Только сумел перестроиться. Вот вы говорите — ошибки. А я говорю — нет. Это как раз то, что должен делать думающий человек. Иначе, он — вечный мальчик на побегушках.
— Не зарывайтесь, Иванов. Дисциплина есть дисциплина. Нечего защищать распущенность и расхлябанность.
— Пожалуй, месяца на адаптацию вам будет маловато, — задумчиво сказал Иванов. — А знаете что, Света, или как вас там… Вы же красивая женщина. Вам надо мужа, детей. Зачем вам эта суета с мировым господством?
— Обо мне не беспокойтесь, агент Иванов.
— Хорошо. Тогда я просто расскажу, что вас ожидает… Пока вы молоды и смазливы, вас будут держать на чужих планетах. А это далеко не сахар. Сами понимаете — двуличная жизнь, нервы, неизбежное вранье, провал или его ожидание. Вы станете раздражительной, вредной, подурнеете и облысеете раньше времени. Вас уволят в запас. Если повезет, будете преподавать азбуку шпионажа курсантам. И обязательно среди курсантов найдется юная девица, которой вы не сможете простить молодость и красоту, будь у нее хоть семь пядей во лбу. И вы начнете ее преследовать, хотя она ни в чем не виновата. Если с преподаванием не повезет, тогда вообще дело швах. В обоих случаях вы останетесь одиноким выжатым лимоном. Очень кислым и злым. Подумайте, на что вы хотите растратить свою драгоценную жизнь.
— Ишь, какой цыганка нашелся, — проворчала Света. — Тьфу.
— Тогда уж скорее цыган, — сказал Иван. — Следите за речью.
— "Облысеете" — тоже мне цыганка. Типун на язык.
— Но есть другой вариант, — хладнокровно продолжал Иван. — Вот она Земля. Перед вами. Бросьте все и оставайтесь здесь. Ей-богу, лучшего варианта вы не найдете. Хорошенько подумайте. Света.
— Все?
— Да нет, не все. Я полагаю — мы еще раз встретимся.
— Значит, вы, — официально сказала девушка, — агент Банг-17, отказываетесь выполнять приказ руководства.
— Категорически.
— Пеняйте на себя.
— Вы, Света, позванивайте, — Иван поднялся, взглянул на часы и поморщился. — Я вас познакомлю с чудесным парнем. Пока.
Он шел, не оглядываясь, и не видел, как девушка вынула из сумочки пистолет бесшумного боя, тщательно прицелилась в его широкую спину, под левую лопатку, но так и не выстрелила. На аллее в это время никого не было, и никто ей не мог помешать…
В жизни Ивана началась черная полоса. Впрочем, он был оптимистом и привык к частому невезению, поскольку затем обязательно следовала удача, и поэтому не обращал особого внимания на всю эту мышиную возню вокруг своей персоны. В партком института последовала стая анонимок, в которых на разные лады муссировались все тот же «Якорь» и тот же Булкин. Увидели свет новые факты, как то: совращение юных девушек (Света), нарушения КЗОТа (работа вечерами и в выходные дни), протекционизм (опять же Булкин) и прочая несуразица. В статье доцента К., опубликованной в вестнике нанайского университета, работы Иванова оценивались как "перепевки и передергивания теории Эйнштейна", а к самому Иванову был приклеен ярлык беспринципного плагиатора. О бездоказательности и псевдонаучности идей Иванова зашушукались в околонаучных кулуарах. Побичевать Иванова стало модно, хотя никто толком не знал — что это за фрукт и чем он там занимается. Мода есть мода.
За Иванова горой встал Чешуйчиков. На открытом партийном собрании он попросил администрацию и партком оградить молодых и способных научных сотрудников от злобных нападок фом неверующих. "С нанайским доцентом я сам разберусь, — заявил Чешуйчиков, — в вы уж, будьте любезны, позаботиться о повышении жалованья товарищу Иванову. Это, во-первых, явится компенсацией за моральный ущерб, причиненный уважаемому начальнику сектора, и как бы послужит нашим ответом грязным инсинуаторам, а во-вторых, в семье Ивановых ожидается пополнение, так что, извините, денежки не повредят". На том и порешили.
Сопоставив факты, Иван пришел к выводу, что черная полоса — дело рук эакордонного Эрэфа, ведь она последовала сразу после разговора с девицей-агентом Светланой. Кажется, в стане Эрэфа начиналась тихая паника. И еще один вывод сделал Иван: кляузники действуют одинаково — что доморощенные, что закордонные.
Сделав коварный ход ладьей, Булкин спросил:
— Как Наташа?
— Нормально, — ответил Иван. — Боится.
— А ты успокой, успокой, — сказал Булкин. — Не ты, мол, первая, матушка. У некоторых по двенадцать детей.
— Так то у некоторых.
— А это у нас, — докончил Булкин. — Она ведь мне звонила на днях. Что это, спрашивает, за девушка у Вани?
— Чудачка. Могла бы и у меня спросить.
— Что это была за дама?
— Какая еще дама? — разозлился Иван. — Дай в шахматы поиграть. Ты про Светлану, что ли?
— Не знаю, как ее зовут. Не знаю.
— Слушай, Витька. Если я поговорил с женщиной, то это вовсе не значит, что между нами что-то есть.
— Ты вот только мне на темни, — сказал Булкин. — Наталью в обиду не дам.
— Замолкни, Булкин, — попросил Иван.
— Ладно, это я для профилактики. Просто ребята доложили, что тебе какая-то особа названивает.
— Пусть названивает по моему телефону, — буркнул Иван. — Не иначе, как Светка балуется. Тоже для профилактики.
— И что же это за Светка?
— Ну и надоел ты мне, — Иван вздохнул. — Ладно, расколюсь. Это шпионка. Мата Хари. Мне сейчас шпионы названивают. Я ведь агент.
— Поехал.
— А я тебе правду сказал. Только ты никому. Наташа-то молчит.
— Угу. Агент. Понял. Зазвонил телефон.
— Вот, пожалуйста, — Иван взял трубку. — Да. Совершенно верно… Товарищ, у меня обед… Да, подумал и серьезно… Вы все сказали? Тогда перестаньте отвлекать по пустякам.
Он положил трубку и улыбнулся.
— Дружки-приятели обещают ликвидировать. И так каждый божий день.
— Как — ликвидировать?
— Ну, как ликвидируют? Застрелят, например. Кирпич сбросят. Задушат. Машиной задавят.
— Дите ты, Иван, я смотрю. Сущее.
— Если бы, — задумчиво сказал Иван. — Так. К черту шахматы, есть идея…
Идея, в общем-то, была примитивна. Иван рассудил просто: если создать локальное гравиполе, реагирующее на тела, движущиеся со скоростью, скажем, 200 метров в секунду и выше, и с помощью этого поля одновременно искривить траекторию и ускорить движение, то вполне можно нейтрализовать огнестрельное оружие. И не только огнестрельное. Разогнать, например, пулю, снаряд или бомбу до первой, а лучше — до второй космической скорости и вышвырнуть в космос.
Булкин, в целом, идею одобрил, но засомневался по поводу гражданских самолетов (военные — те пусть себе летают в вакууме). Иван обещал отреагировать на сомнение. К работе привлекли испытанных сотрудников, которые взялись выполнить ее в рамках личного творческого плана
Название новой установки возникло во время вечерней партии в «бебешку» помесь шашек с бильярдом, где кии были настоящие, а шарами служили алюминиевые шашки. Кто-то посетовал, что бебешка бебешкой, в в старый добрый преферанс давненько не играли. Так и появилось название — «Пулька».
Сначала «Пульку» испытали в тире, а затем, в сопровождении бывшего начальника штаба, ныне школьного военрука Федора Георгиевича, на полигоне его родной войсковой части. Во время стрельб Федор Георгиевич подавал специальные команды: заряжай, огонь — пли, снаряд, заряжай. Команды он подавал самому себе, так как никто из испытателей не умел стрелять из современного артиллерийского орудия. На невзрачную «Пульку», похожую на лампу УВЧ, какою убивают микробов в помещениях во время антигриппозных кампаний, он не обращал внимания. Зато после каждого выстрела Федор Георгиевич апеллировал к обескураженному сержанту. Последний не мог вразумительно откликнуться на апелляции, поскольку сам не понимал, отчего снаряды не взрываются и не поражают макеты вражеских танков. Это у самого-то товарища полковника. Пусть и в запасе.
Осмотр мишеней и отсутствие свежих воронок повергли Федора Георгиевича в глубокое изумление. Чтобы привести кадрового военного в чувство, Миша Бенц похлопал его по плечу тяжелой ладонью и сказал:
— Ничего, Георгич. Теперь так все бабахалки будут стрелять.
— У дедушки твоего бабахалка, — прошептал военрук, сраженный этой бесхитростной тирадой. — На гороховой каше… Сопляк!
Радиус действия «Пульки» оказался вполне сносным — 27 километров. Перекрывался весь Околорыбинск с пригородами.
— Там эта дамочка пришла, Мата Хари, — сказал Булкин, просунув лохматую голову в кабинет Иванова. — в вестибюле дожидаться изволят.
По лицу его гуляла ироническая ухмылочка.
— Наконец-то, — Иван отложил ручку. — Ты заходи, Булкин. Проблемы есть?
— В местком выдвигают, — Булкин посопел и вошел. — Говорят, в председатели.
— Рад, — сказал Иван, надевая пиджак. — Только вот жадный ты, Виктор Николаич, у тебя ведь путевки не допросишься. Не буду за тебя голосовать.
— И не голосуй, родимый! В ножки бухнусь, только не голосуй. И ребят подбей!
— Обсудим, — сказал Иванов. — Так где, говоришь, наша Мата Хари? В административном?
— Иваныч… — Булкин покачал головой: не надо бы, мол.
— Кроме шуток, — Иван стал серьезным. — Я тебе все объясню, но потом. А ты мне скажешь, надо, чтобы все знали, или нет?
— Что ты все темнишь, Иваныч? Ей-богу, надоело.
— Как скажешь, так и сделаю. Но потом, — и Иван вышел.
При подходе к административному корпусу он поймал себя на излишней спешке. "Как на свидание", — подумал он без иронии.
Светлана скромно сидела на диванчике в огромном вестибюле и разглядывала красочные планшеты с отвлеченными институтскими показателями. Мило улыбнувшись Ивану, она сказала: