- Простите, я не совсем понимаю... - начал Миллер, плохо сдерживая раздражение, вызванное бесцеремонностью посетителя, - этой мой кабинет и...
- Ваш? - искренне изумился человек у стола, и только в этот момент Миллер вдруг увидел, что тот удивительно похож на него. Такое же растерянное веселое недоумение заметил он и во взгляде незнакомца.
Миллер бросил портфель в кресло и подошел ближе, вглядываясь в стоящего напротив человека. Он видел себя! Именно таким он знал свое лицо. Час назад, когда он брился, он видел вот этого человека в зеркале. Зеркало? Топографическая проделка шутника Раута из оптической лаборатории? Он подмигнул своему изображению, но оно не ответило ему, и он понял, что это реальность.
Человек у стола засмеялся нервно и коротко.
- Забавно, очень забавно, - проговорил он, разглядывая Миллера.
Тут физик заметил, что и одежда незнакомца была точной копией его костюма. Те же серые брюки, пиджак в клетку, белая рубашка, черные полуботинки и даже этот галстук с крохотным гербом Монако внизу, который он купил в прошлом году, когда ездил в отпуск на Ривьеру. Галстук - это уж слишком... Он подошел ближе н спросил:
- Простите, откуда у вас этот галстук?
- Купил в Монако, - ответил незнакомец.
- В прошлом году? - В прошлом году.
- В августе?
- В августе.
Тут у Миллера впервые мелькнула мысль, что все происходящее галлюцинация, болезненная реакция мозга, утомленного бессонными ночами последней недели. Как это называется у психиатров? Раздвоенность сознания? Неужели он заболел? Заболеть сейчас, накануне решающих действий? Ужасно... Он опустился в кресло и, прикрыв лицо рукой, до боли надавил на глаза. Взглянул снова. Вот он, стоит.
- Это редчайший феномен, - сказал незнакомец и засмеялся нервным смехом. - Насколько я знаю, у моей матери не было близнецов. Вероятность такого совпадения практически равна нулю. И тем не менее... - он опять коротко хохотнул, - коли уж вы пришли ко мне, давайте познакомимся.
- Я пришел к вам? - спросил Миллер.
- Не понимаю, - незнакомец пожал плечами. - Или вы будете отрицать, что минуту назад переступили порог моего кабинета?
- Но это мой кабинет! - Миллер встал с кресла.
- Черт с ним, с кабинетом. Не будем спорить по пустякам. Итак, разрешите представиться. - Незнакомец протянул руку. - Профессор Эдвард Миллер, доктор физики...
- ...Родился в Женеве 9 марта 1927 года, - продолжал Миллер, - окончил Мичиганский университет в 1950 году...
- Совершенно верно! - воскликнул незнакомец.
- Еще бы не верно! - сказал Миллер. - Это же я!
Теперь он подумал, что участвует в грандиозной мистификации, великолепном иллюзионе, и уже заранее восхищался гением неизвестного фокусника.
- Что значит "я"? - спросил незнакомец.
- Я - значит я, - сказал Миллер весело. - Эдвард Миллер, доктор физики, - это я.
- Та-ак... - протянул незнакомец и вытащил из кармана пачку сигарет.
"Курит тот же сорт", - подумал Миллер и взял предложенную ему сигарету. Две зажигалки щелкнули одновременно. Две одинаковые зажигалки. Они оба заметили это.
- Так... так... - снова протянул незнакомец и выпустил нервое колечко дыма. - Итак, вы утверждаете, что вы тоже профессор Миллер?
- У меня есть на это некоторые основания, - не без иронии сказал Миллер.
- Хорошо. Предположим. Как говорят политики, поговорим не о том, что нас разъединяет, а о том, что нас объединяет.
- При самом беглом осмотре видно, что объединяет нас чересчур многое.
- Итак, вы мой двойник.
- Простите, это вы - мой двойник.
- Не понимаю.
- Прочитайте "Начала" Эвклида, он пишет там о принципе подобия, посоветовал Миллер.
- Кстати, я читал Эвклида.
- На третьем курсе. Главным образом для того, чтобы произвести впечатление на Леру Вудворд, рыженькую теннисистку с химфака.
- Вы и это про меня знаете? - удивился незнакомец.
- Это я знаю про себя!
- Послушайте, - сказал незнакомец, - а ведь все гораздо серьезнее, чем вы думаете. И зря вы веселитесь.
- Это единственное средство, чтобы не сойти с ума.
- Да, нервы работают за красной чертой. И еще бессонная ночь: не привык ночевать в гостинице.
- В какой вы остановились? - с веселой любезностью спросил Миллер.
- Нигде я не останавливался. Я живу на Грей-авеню...
- Дом 37, квартира 14.
- Верно! Но прошлой ночью я вернулся поздно и обнаружил, что замок заклинило. Ломать замок - это работа до утра, и я решил заночевать напротив.
- В "Скарабей-паласе"?
- Да.
- Значит, это вы скреблись в дверь, когда я сидел в ванной?
- В какой ванной?
- В своей ванной, в своей квартире, на своей улице Грейавеню!
- Та-а-ак...
- А ведь вы правы, - задумчиво продолжал Миллер, - положение действительно гораздосерьезнее.
Помолчали.
- Послушайте меня спокойно, я все понял, - сказал, наконец, Миллер. Так вот, я настоящий Миллер, а вы мой двойник, случайно синтезированный вчера в лаборатории Чвиза. Старик добился своего! Он рассказывал мне не раз свою теорию матричной стереорегуляции. Человек - система живых клеток, особенным образом организованных. Никакой души, духа и прочей мистики. Физика и химия. Только! Живое становится живым потому, что количественные соотношения в органических молекулах переходят в новое качество. Организм для Чвиза - матрица. Он дробит его на молекулярном уровне в поле своего гиперрегулятора и перепечатывает наново... Полная копия, абсолютно полная, вплоть до напряженности нейронов... Чвиз рассказывал об этом, но я всегда считал, что это бред.
- Кстати, и я думал, что это бред, - сказал незнакомец.
- Да, да, не перебивайте, именно вчера, когда я случайно оказался в поле его аппаратуры. Еще вчера утром вас не было. Поэтому мы никогда не встречались раньше. Вы - это я в то самое мгновение, когда я проходил мимо его биохологенератора или как там его называют.
- Послушайте, а вы не отличаетесь скромностью, - сказал двойник. Почему "я - это вы"? А если наоборот? Как я мог родиться вчера, если я помню себя десятки лет? Я все помню, - сказал он задумчиво, - я могу показать вам могилу отца, и две сосны, где висели мои качели, и свои фотографии... Маленький мальчик в матроске на велосипеде...
- Это мои фотографии!
- ...свои фотографии и ту скамейку в Парке смеха, где я впервые увидел Ирэн...
- Ирэн! - воскликнул Миллер. - Вы знаете Ирэн?
- Простите, это моя невеста, - спокойно ответил двойник.
- Но это чудовищно!
- Успокойтесь, так называемый "профессор Миллер". И давайте здраво взвесим все события. Если вы утверждаете, что я возник вчера и виной тому ваша неосторожность в лаборатории старика Чвиза, то, насколько я знаю теорию Чвиза, мы должны быть абсолютно одинаковы физиологически, а характер и эмоции одного из нас должны определяться характером и эмоциями другого точно в момент синтеза. Каким были вы в ту секунду, когда Чвиз включил поле? Не помните? Разумеется, вы не помните, человек не может контролировать и запоминать свои эмоции по секундам. А тогда ответьте мне на вопрос: как можно сейчас доказать, что вы настоящий Миллер, а я синтезированный?
Миллер молчал.
- Значит, критерия нет, - продолжал двойник. - Сравнивать не с чем. И клянусь, я не отобрал у вас вашего имени. Поверьте, я убежден, что синтезированный двойник - вы.
- Послушайте, - сказал Миллер, - но ведь я отлично помню, как все было. После разговора с Чвизом я сел в такси и уехал домой, а утром...
- А я после разговора с Чвизом пошел бродить по городу и опоздал: вы заперли дверь.
- Но я помню все, что было до Чвиза, я все время думал.
- И я прекрасно помню, я тоже все время думал о своей установке нейтронного торможения.
- Это ваша установка?
- Ну, а чья же?
- Послушайте, но ведь это уже очень серьезно! Теперь нас двое. Наша установка... - Он невольно запнулся, так дико прозвучали эти слова: "наша установка". - Мы двое должны решить, наконец...
- Не знаю, как вы, а я уже решил, - ответил двойник. - Всю ночь в "Скарабее" я ворочался с боку на бок и думал, думал...
В этот момент в дверь постучали.
- Это Ирэн! - сказал Миллер.
- Да, это Ирэн, вчера я попросил ее зайти, - подтвердил двойник.
- Она не может видеть нас двоих!
- Вы должны уйти!
- Я?
В дверь опять постучали.
- Убирайтесь! - закричал Миллер.
- Послушайте. - глухо сказал двойник, - эта женщина - единственное, что есть у меня в этом мире, единственное, во что я верю.
Он резко оттолкнул Миллера и бросился к двери.
6. Кредо
Миллер едва успел закрыть за собой дверцу стенного шкафа. До прихода Ирэн у него оставалось мгновение, чтобы оценить ситуацию, в которую он попал, и найти какую-нибудь статичную позу. О боже, оценить ситуацию! Люди устроены так, что необычность своего положения цо достоинству оценивают потом, много позже, заливаясь краской стыда, смеясь или испытывая приступы запоздалого страха. Но в конкретный момент они нередко ведут себя столь спокойно и привычно, словно, всю жизнь только тем и занимались, что на два часа в сутки регулярно подвешивали себя вниз головой или, как Миллер, прятались в темных и душных стенных шкафах.
Так или иначе, но Миллер немедленно присел на корточки, чтобы замочная скважина оказалась на уровне его глаз, и обнаружил под собой твердый предмет, пригодный для сидения. Он даже успел подумать о том, что не плохо бы узнать, какой это болван не выполнил его распоряжения и не выбросил старенький оппель-сейф... впрочем, надо бы при случае сказать ему спасибо.
И тут вошла Ирэн.
Дальнейшее было, как в кино. Нет, какв романе. Или нет, как во сне. Во всяком случае, было так, как не бывает в обычной нормальной жизни. Миллер, сидя в шкафу, наблюдал через замочную скважину не просто сцену свидания знакомого или незнакомого мужчины со знакомой или незнакомой женщиной, что уже достаточно пикантно и необычно для ученого с его именем, - он подглядывал за самим собой, причем подглядывал совсем иначе, нежели мы порой следим украдкой за собственным отражением в зеркале. По крайней мере там мы выбираем для этого мгновения. И тут он имел возможность наблюдать себя, ну, что ли, целиком, хоть со стороны затылка, понимая при этом, что отражение может действовать совершенно независимо от своего хозяина.
Миллер затаил дыхание и прильнул к замочной скважине.
Между тем Миллер-второй, подойдя к Ирэн, поцеловал ее в лоб, как это делал всегда Миллер-первый. Потом подумал и вдруг поцеловал прямо в губы что Миллер-первый делал чрезвычайно редко, когда испытывал прилив особого волнения от встречи с Ирэн, а подобное он испытывал всякий раз после продолжительной разлуки. Затем он специфическим миллеровским движением поправил воротничок рубашки, и Миллер-первый подумал про себя, что жест этот выглядит со стороны удивительно неприятно, и какое счастье, что Ирэн на этот раз, как, вероятно, и всегда, не обратила на него внимания.
Звук поцелуя помог Миллеру-первому очнуться от созерцательности. "Я ревную или не ревную?" - неожиданно спросил он себя и понял, что сама возможность спокойно задать этот вопрос уже есть ответ на него.
Он чуть не рассмеялся. В конце концов можно относиться к происходящему, как к научному эксперименту, способному вызвать у ученого лишь любопытство. Важно только понять, беспредельно ли оно. Итак, что будет дальше? Пора предложить Ирэн кресло у окна - ее любимое низкое кресло, стоящее рядом с низким столиком, - затем открыть крышку бара, достать начатую вчера бутылку кальвадоса или стерфорда...
"Ты сегодня лирически настроена, Ирэн? Значит, кальвадос?" Словно подчиняясь приказанию Миллера-первого, двойник мягко проводил Ирэн в ее любимое кресло, затем беспомощно оглянулся, будто ища чего-то. ("Действительно, - подумал в это же мгновение Миллер-первый, - куда я сунул вчера ключ от бара?"), потом решительно протянул руку к той самой книжной полке, где стоял недочитанный томик Вольтера ("Он вспомнил быстрее меня!" с интересом отметил Миллер-первый), достал ключ, и вот уже крышка бара открыта.
- Я хочу, Ирэн, чтобы ты была сегодня серьезной.
Итак, кальвадоса не будет. Ирэн бросила на Миллера-второго внимательный взгляд и протянула рюмку. Забулькал стерфорд.
Отлично. У юристов это называется "эксцессом исполнителя": отражение проявило свою первую независимость от хозяина. Непонятно лишь, зачем Ирэн надо быть серьезной.