- Если придет мой брат, вы узнаете его, он очень похож на меня, пропустите его, пожалуйста, - сказал он.
Двойник пришел в тот же вечер, едва не столкнувшись с уходящей Ирэн. Миллер улыбнулся, увидев его наклеенные усы.
- Не колются? - спросил он шепотом.
- Что? - не понял Двойник.
- Усы не колются? - Миллер захохотал. - Может быть, теперь вам купить билет в Аргентину?
- Чему вы, собственно, радуетесь? Разбили мою машину...
- Нашу машину, - поправил Миллер.
- ...Нашу машину, - продолжал Двойник, - и только ради того, чтобы заставить меня купить эти дурацкие усы? Это не смешно, это глупо. Неужели вы до сих пор не понимаете, что Дорону совершенно наплевать на то, кто из нас настоящий Миллер? Ну, пусть вы. Пусть. А я пойду и предложу ему установку. Он что же, по-вашему, не возьмет ее только потому, что вы, так называемый "настоящий Миллер", лежите в госпитале? Чепуха!
- Правильно, - весело сказал Миллер. - Все правильно. Но вся штука в том, что теперь вам нечего предлагать Дорону.
Он ожидал увидеть на лице Двойника удивление или возмущение. И не увидел.
- Знаю, - Двойник устало махнул рукой, - все знаю. Я был на полигоне. Вы сняли блоки ориентации поля и выбросили в какую-нибудь помойку. Согласен с вашим выбором: это самая дорогая вещь, которая когда-либо лежала на помойке за 166 всю историю человечества. Но я не буду их искать. Пусть ищет Дорон, если ему жалко двадцать миллионов кларков. А мне эти блоки не нужны. У меня они есть. Вот тут.
Он постучал себя пальцем по лбу.
9. Ключевое уравнение
Миллер молчал, а Двойник со вкусом описывал детали открытия. Он так увлекся, что вынул карандаш и потянул к себе листок с температурной кривой, чтобы изобразить ключевое уравнение.
Это было уже слишком. Перед Миллером сидело его "я", на этот раз не только физическое, но и интеллектуальное. Сидел ученый, которому формулы доставляли чисто эстетическое наслаждение.
- Хватит, - сказал Миллер.
Карандаш Двойника замер.
- Хорошо, коллега, хватит. Но согласитесь, что у нас с вами великолепная профессия. Право, мне жалко лишать вас удовольствия быть ученым.
- То есть как - лишать? Почему меня, а не себя?
Это был глупый и ненужный вопрос, но Миллер нарочно задал его, чтобы выиграть время.
- По-моему, это ясно, - Двойник улыбнулся. - В наши дни всесилия доронов жизнь ученого трудна. Я к ней более приспособлен, потому что во мне, к счастью, нет вашего комплекса неполноценности.
- Совести, - поправил Миллер.
- А! - Двойник улыбнулся. - Для нас, ученых, объективная реальность превыше всего. Что такое совесть? В каких координатах прикажете ее измерять? И чем? Вот так-то.
- Пожалуй, вы правы, - заметил Миллер, - вам легче жить.
- Ну, не сказал бы. Черт возьми, кому из нас приходится больше заботиться друг о друге - вам или мне?
- Если вы имеете в виду вариант с Аргентиной...
- Почему? Мы можем рассмотреть и другие варианты. Помнится, в детстве, я, значит и вы - мы оба мечтали быть художниками. Почему бы вам не вернуться к живописи? Тоже творчество.
- Действительно, почему бы?
- Да и вообще Аргентина не обязательна. Вы можете остаться здесь, вы станете моим братом, документы мы купим. Затем вилла на Коралловых островах, а? Плохо разве?
- Неплохо, - согласился. Миллер.
- Но без Ирэн, профессор, - сказал Двойник. - Ирэн моя.
Миллер не умел притворяться. Он знал за собой эту слабость. К тому же у него по-настоящему заболела голова.
- Так что же, - сказал Двойник, - обсудим этот вариант?
- Не сейчас, - Миллер закрыл глаза. - Завтра. У меня голова идет кругом.
- Вижу, вижу, вы побледнели. У вас действительно сотрясение мозга? Бедный мой братик...
Двойник нежно погладил Миллера по плечу.
"А ведь он, пожалуй, не врет, - подумал Миллер. - Он действительно жалеет меня, ибо считает поверженным. Он просто опьянен сознанием своего превосходства! Это хорошо".
И вдруг Миллера как острым ножом резанула мысль: Двойника не было раньше, и его не должно быть в будущем! Боже, как это просто! Как это просто!
- Завтра, - сказал Миллер, не открывая глаз. - Решим все завтра. Вы подумайте... о вариантах. Я тоже подумаю... братик.
Последнее слово далось ему с трудом, но почему-то очень захотелось его произнести.
- Что ж, неплохо! Дела цаши, кажется, идут на лад. А говорят, что от автомобильных катастроф один только вред. - Двойник подмигнул Миллеру. Итак, завтра. Вы больной, поэтому выбирайте время.
- Я выйду отсюда в девять вечера. Заеду домой переодеться - у меня порван пиджак. Встретимся в одиннадцать... На углу Криго-стрит и Лоби-авеню.
- Почему на улице? Уж лучше в кафе...
- Хорошо, давайте тогда в институте. Там никого уже не будет, и нам не помешают.
- Дома еще спокойней.
- Нет, нет, только не дома!
- Понимаю. Может прийти Ирэн? Пожалуй, вы правы, профессор...
Двойник вышел.
Когда за ним закрылась дверь, Миллер понял, что еще минута-другая - и он сорвался бы. Накричал, нагрубил и все испортил бы... Итак, Миллер против Миллера. Как странно!
Впрочем, странно ли? Разве все эти последние месяцы он не был занят борьбой с самим собой? Здесь ничего не изменилось, если не считать того, что его второе, темное, "я" отделилось и зажило самостоятельной жизнью. Завтра этой борьбе придет конец, только и всего. Но хватит ли у него сил сломать это "я" в другом человеке?
...Утром Миллер проснулся бодрым, решительным, каким давно уже не был. Уговорить врачей выписать его из госпиталя не составило особого труда. Куда труднее было дождаться вечера.
План был четок и ясен. В 9.15 Миллер заехал к себе домой, торопливо переоделся, открыл ящик стола и, ни секунды не колеблясь, сунул в карман пистолет. Потом вышел на улицу, остановил такси.
- Уэлком-сквер. - крикнул шоферу.
Ирэн, как он и ожидал, была дома. С того времени, как Миллер оказался в больнице, она не находила себе места.
Из квартиры не выходила ни на секунду. В любой момент мог позвонить Миллер - так думала Ирэн.
Когда Миллер вошел, она молча поднялась ему навстречу, и глаза ее говорили больше, чем любое слово, которое могли произнести губы.
- Ирэн, - сказал он. - Помоги мне быть сильным...
Она на миг отступила - маленькая серьезная девочка с внезапно осунувшимся лицом - и тихо спросила:
- Дюк, нам будет... очень плохо?
- Да, Ирэн, скорее всего. Я принял решение, и через два часа...
- Но уже ночь, - сказала она.
- Через два часа я сделаю самый важный и самый трудный шаг к его осуществлению. Я пойду сейчас...
- Не надо, - прервала Ирэн. - Что бы ты ни сделал, я одобряю. Однажды я уже сказала тебе об этом. Лишь бы ты не был таким...
- Каким?
- Таким... разным. Издерганным. Я устала мучиться твои ми мучениями.
- Ирэн, я должен сейчас уйти.
- Хорошо.
Она подняла голову. В ее глазах блестели слезы.
- Потом ты мне все объяснишь. Когда у тебя будет время. Я жду, Дюк.
Говорить Миллер больше не мог. Он благодарно посмотрел на Ирэн и вышел из комнаты.
После его ухода Ирэн с минуту еще стояла у двери, опустив руки. Медленным взглядом обвела комнату, в которой сгущались сумерки. Потом вытерла слезы, посмотрела на часы - было десять вечера - и пошла в спальню. Когда раздался стук в дверь, она была уже в халате.
- Лили, это ты? - спросила она, решив, что это маленькая Лили, живущая на первом этаже.
Дверь отворилась.
- Дюк?! - воскликнула Ирэн, удивленная столь внезапным возвращением Миллера.
- Да, я. Ты расстроена? А у меня хорошие новости. Все складывается так удачно, что не сегодня-завтра ты станешь женой богатого и знаменитого мужа. Через неделю, Ирэн, мы отправимся на Коралловые острова. Ты так давно мечтала о поездке... Что с тобой, дорогая?
Ирэн зажала рот, чтобы не закричать.
- Ирэн! - он шагнул к ней, но она отпрянула в угол.
- Не подходи... - прошептала она. - Это не ты!
Страшным усилием води Двойник удержал проклятия.
- Ирэн, послушай... Я не думал...
Но Ирэн не слушала его. Она вжалась в стену и медленно покачивала головой. Потом словно обмякла, взгляд ее потух.
- Уходи, - глухо сказала она. - И не появляйся, пока я не позову тебя. Мне надо подумать.
- Но я тебе все объясню!
- Десять минут назад я не просила у тебя объяснений, - она хрипло засмеялась. - Ты хамелеон. Ты не способен решать раз и навсегда. Теперь решу я сама. Уходи.
...Двойник быстро шел по темному коридору института, не глядя по сторонам. Если бы перед ним сейчас вдруг возникла стена, он не стал бы ее обходить, он прошиб бы стену, так переполняла его ярость. Но у двери в кабинет он замедлил шаг, вынул из кармана пистолет и, поколебавшись с секунду, поставил спуск на предохранитель.
10. Развязка без конца
- Что было дальше? - быстро спросил Гард.
Некоторое время Фред не отвечал. Он закрыл блокнот, отвернулся к окну и с тоской смотрел на улицу. У Гарда возникло ощущение, что, не будь его в кабинете, Фред распахнул бы сейчас окно и через несколько секунд покончил счеты с этим миром.
- Ты слишком близко принимаешь все к сердцу, - сказал Гард. - Тебя так надолго не хватит.
- Что было дальше? - медленно произнес репортер, словно не слыша последних слов Гарда. - Миллеры вполне созрели для решительных действий. Понимаешь, Дэвид, - он повернулся к инспектору, - это почти то же самое, как в одном человеке идет борьба с самим собой, и вот он однажды решает, что пора подвести черту. Быть или не быть, в конце концов это каждому рано или поздно приходится решать. Но когда мы подводим черту для себя, мы можем убить мысль, оставив плоть живой. У них же плоть оказалась неотъемлемой от мысли... Убийство было, Гард, и ты это прекрасно знаешь!
- Но юридически...
- Но юридически его не было, если Миллер жив, а наличие двойников нигде не зафиксировано?
- Однажды я уже слышал это, - сказал Гард.
- От Дорона, - спокойно добавил Честер.
- Откуда ты знаешь?
- Я знаю все. С того момента, как появился Двойник, и до того момента, как тебя вызвал Дорон. Он тебя вызывал?
- Но при этом никто не присутствовал.
- И он говорил с тобой?
- За последние три года я впервые позволяю себя допрашивать. Да, говорил, две минуты.
- Вполне достаточно, чтобы сказать: "Инспектор Гард, зарубите себе на носу..." - Но про Двойника он мне ничего не говорил.
- А ты у него спрашивал? Дорон привык иметь дело с теми, кого уже трудно превратить в людей, потому что святой Франциск давно обратил их в бессловесных скотов...
- Фредерик!
- Что было дальше, Дэвид? Была ночь. Дежурный сказал, что это случилось где-то около двенадцати. Но их последняя встреча началась часом раньше. Целый час они сидели в креслах друг перед другом, пили вино и сжимали в карманах пистолеты. В сущности, Гард, они не были врагами, потому что человек не умеет быть врагом самому себе. Непримиримы были их планы! Одинаковое прошлое - и взаимоисключающее будущее! Это трагедия, Гард, трагедия нашего века - я не взял бы на себя обязанность адвоката, если нужно было бы защищать оставшегося в живых... Дурацкая жизнь, если она может до такой степени искалечить психику человека, что нередко и без двойников мы сами себя не узнаем! Да, Гард, они были умными людьми и наверняка думали обо всем этом в тот последний час. Впрочем, тогда уже ничто не имело для них значения - ни открытие, ни установка, ни Аргентина, ни даже Ирэн. Они еще произносили какие-то слова, но только для формы, боясь спугнуть жертву. Ведь каждый из них думал, что лишь он замыслил убийство, и жертва об этом даже не подозревает! Вот почему, Гард, они, не сговариваясь, выстрелили одновременно и даже несколько неожиданно для себя, хотя оба стремились к такому финалу, - они выстрелили сразу же после того, как одновременно поняли, что оба пришли убивать. А сначала... Сначала они наивно искали повода вытащить друг друга из кабинета, из этого института куда-нибудь на улицу, в темноту, чтобы можно было сбросить труп в канаву, или в реку, обезобразив предварительно лицо... Это страшно, Гард, это чудовищно, но представь себе:
"- Ах, как хорошо сейчас на свежем воздухе, профессор!
- Где-нибудь у реки...
- Цивилизация скоро задушит природу.
- А помните, как мы в детстве мечтали попасть на необитаемый остров?
- Вместе с рыжей химичкой Лерой Вудворд?
- Нет, еще раньше. Правда, тогда у нас была... Роза Мэрфи! Она жила в соседнем доме.
- И тоже рыжая! Нам с вами везло на рыжих, коллега.