— Не могу поверить, почтенный эрат.
— Я не заставляю верить. Однако убежден, что люди должны идти в своем развитии постепенно, шаг за шагом — только тогда они все поймут и усвоят. А если возьмут сразу многое?.. Тогда станут похожи на младенца, которому дали в руки угломер или трубу дальновидения…
Они миновали охрану перед входом в здание и по узкому коридору вошли в обширный зал, где между перегородками трудились люди. Не отвлекая их от дела, Фрет Антел знакомил гостя:
— Вот Ат Гурт. — Он показал на молодого человека. — Сейчас работает над чувством времени у животных. Он открыл чудесный мир: оказывается, даже у кур есть свой язык, фруктовые деревья чувствуют музыку, пчелы понимают друг друга с помощью танца; дерево и вообще любое растение способны чувствовать боль и плакать. Они живые, эрат, как и мы, люди, однако у них своя, неведомая нам жизнь!.. Ат Гурт пришел к заключению, что пихта, туя, розмарин и кое-что другое, взятое вместе, особенно с добавкой можжевельника, выделяют такие запахи, которые не только снимают головную боль, но и повышают настроение человека. Это открытие сейчас крайне необходимо, поскольку гарманы с прекращением воздействия начинают мучиться головной болью и нервным расстройством. — Фрет Антел с гостем прошли дальше. — А вот Ла Цирт. Изобрел водяные часы и подъемные приспособления. Сейчас работает над жнейкой, которая, по его расчетам, за шестую часть суток сорвет столько колосьев, сколько семь землепашцев за весь день. Каково, дружок?
Они приблизились к следующей секции, руководимой долговязым флегматиком Роном Кари, который сделал удивительное приспособление, способное само, без вмешательства человека, наливать воду в сосуды определенными порциями. Заслуга его состояла еще и в том, что он усовершенствовал ткацкий станок, отделив нити основы, — четные от нечетных, — двумя специальными штырями. Это позволяло поддевать челнок под все нити одним движением. Совсем недавно он предложил для работы каменных жерновов применять водяное колесо с лопастями и силу ветра. Ему же принадлежит изобретение зубчатых передач.
Эрат Барет интересовался каждым изобретением, каждой живой мыслью ученых и часто подолгу задерживался то в одной, то в другой секции.
В отделении врачевателей они застали веселый переполох: при вскрытии в желудке у лягушки был обнаружен уж! Эта сенсация облетела все здание и породила кучу всевозможных предположений. Когда же наконец волнение улеглось и люди стали расходиться, Барет обратил внимание на странное подобие человека, состоявшее будто из грубого переплетения паутины.
— Что это? — спросил он, различив лицевые кости черепа и почувствовав жуткий холодок между лопатками.
— О! — Глаза ученого заблестели. — Наша гордость, дружок. Старый Ланти нашел способ сохранения кровеносных нитей с помощью особого состава жидкости, которую вводили внутрь…
— Живому?!
— Да. Но пусть вас не пугает мое признание: Урги был опасным преступником и суд приговорил его к смерти. Мне с трудом удалось убедить власти отдать Урги для опытов.
— Все равно жестоко, эрат!
— Разумеется. А что бы сделали вы на нашем месте, когда так была необходима модель сложнейшей системы, расположения кровеносных нитей? Может быть, меня несколько оправдает в ваших глазах то обстоятельство, что Урги был усыплен, прежде чем ввели в его тело жидкость. Так или иначе, большие открытия должны в конце концов оправдать вынужденную жестокость.
Барет молчал, и эрат Антел со вздохом продолжил:
— Много больных мне удалось избавить от ожирения благодаря подобной жестокости: я заставлял их голодать — жили они только на воде и травах — и вот теперь эти бедняги целуют мою одежду в знак благодарности. А было время, когда они называли меня извергом. Однако оставим это. Разве вам не интересно знать о внутреннем строении нашего тела, о функциях каждого органа, о многом и о многом другом, чего люди никогда не постигнут без наших опытов? Знание не должно останавливаться ни на миг, иначе люди будут блуждать в бескрайней ночи загадок и тайн. Нет преграды, равной преграде невежества!
Фрет Антел повел гостя дальше. И вот там, во второй половине здания, Рич Барет действительно задал себе вопрос: для чего это? Он проходил мимо подвешенных и изолированных от тела мозга, ноги, сердца, мимо отдельных частей каких-то, безусловно, грандиозных машин, которые никогда не будут созданы полностью, потому что изобретатели ныне сами не знали их назначения.
— Дальше не пойдем, — хмуро сказал эрат Антел. Он сел и склонил голову. — Беда в том, дружок, что не один я начинаю страдать забывчивостью: по-видимому, это участь многих гарманов.
— Что же с нами происходит, почтенный эрат?
— Нет больше подсказок создателя… или как его? Вот мы и растерялись, не знаем, что теперь делать. Чем дальше, тем тяжелее сознание своей беспомощности перед надвигающимся несчастьем! — Он сдержанно вздохнул, тяжело поднялся и толкнул ближнею дверь. — Вот полюбуйтесь: еще одна нелепость.
Молодой человек заглянул в комнату, и волна озноба прокатилась по его телу. За прозрачной перегородкой, в просторном бассейне, заполненном до краев водой, стоял человек. В глазах его была тоска одиночества и мольба о свободе. Рич Барет бросился к бассейну и припал к холодному стеклу — оно обожгло его руки. Необычный пленник робко приблизился и беззвучно пошевелил губами.
— Боги! Какое несчастье! — прошептал Барет. — Эрат, что вы сделали!
Фрет Антел отвел взгляд в сторону.
— Да. Да, дружок… Трагичнее всего то, что мы не знаем, как его вернуть обратно. Отныне он обречен на вечное проживание в воде.
Ученый потянул эрата Барета к выходу. Тот в дверях оглянулся и увидел, что водный житель уже лежал на дне в позе крайнего отчаянья.
— Вот так, — потерянно прошептал Фрет Антел. — Почти все, что мы сделали, абсолютно никому не нужно! А то, что было нужно, забрали гнофоры… Не исключено, правда, многие наши детища стали бы гениальными открытиями, не навались на нас это несчастье… А вы знаете, дружок, я даже как-то и не удивляюсь этому несчастью — вроде все так и должно быть. Вы разве не ощущали, что до недавнего времени жили бездумно по чьим-то подсказкам? Вот видите!
Фрет Антел немного помолчал.
— Поверьте на слово, дружок, у нас, ученых, не было никогда и не могло быть дурных намерений. Мы трудились для расцвета культуры Гарманы и были преданы ей всем сердцем…
Внезапно ученый замер, уставился в одну точку, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя.
— Эрат Антел…
Ученый не отозвался. В глазах его застыло жуткое выражение пустоты. Барету стало не по себе. Он медленно попятился к двери, спиной толкнул ее и выбежал из дома.
2. ГОСТЬ СУМЕРЕЧНОГО ЗАМКА
Барет не спеша выехал на коне за стены замка и оглянулся. Впечатляющее сооружение! Но с моря замок выглядит живописнее. Вот эти белые стены оттуда кажутся мирными, будто не предназначались когда-то для защиты от нападений и для преграждения пути противнику в Тенистый залив. Было жарко. Узкая полоса субтропиков, протянувшаяся по побережью, вскоре переходила в такую же узкую, но длинную саванну к юго-западу от Эля. К северу, сразу же за последними домами города, начиналась обширная Долина Ваз. Сколько ни ходи по Долине, не найдешь ни единой вазы, похожей на другую. Все они разные и по размерам, и по форме, и по рисунку. Некоторые стояли на возвышениях, к ним вели узкие ступени, полузакрытые сводами роз и жасмина, иные наоборот — выглядывали из неглубоких котловин с ровными покатыми склонами, на которых то тут, то там белели мраморные лестницы. И всюду — обилие цветов. Но вазы не уходили на второй план — они прежде всего бросались в глаза, и в этом была главная заслуга мастера.
Вдали — высеченный из огромной скалы Всадник. Находясь за Долиной Ваз, он был будто совсем рядом, казалось, что вздыбленный конь поднялся прямо из центра Долины… Эх, долина, долина! И здесь уже побывали твои недруги! Как же их назвали, возвращающихся к дикости?.. А, рептоны. Идущие назад. И жаль их, и зла не хватает. Вон как изломали цветники, разрубили зеленые своды плюща, откололи куски от ваз и ступеней… Вот горе! Откуда оно свалилось на Гарману? Смутное, непонятное время!.. Размышления неожиданно прервались: навстречу на белом скакуне ехал красивый молодой всадник и внимательно разглядывал Барета. Внезапно глаза незнакомца оживились, он незаметно огляделся по сторонам, и, поравнявшись, весело сказал:
— Рад снова видеть вас, эрат!
Барет смутился. Этого еще не хватало! А молодой человек или не заметил его смущения, или сделал вид, что не замечает. Он спокойно развернул коня, пристроился рядом с конем Барета и принялся беззаботно болтать.
— Давненько мы с вами не виделись, эрат. Пять лет. Целых пять лет! Вы с тех пор изменились к лучшему… К лицу и усы и бородка… Почему вы все время отворачиваетесь и делаете вид, будто впервые видите меня?
— Что вам нужно? — сухо спросил Барет, тщетно пытаясь сообразить, как избавиться от нежелательного попутчика.
— Ничего. Просто очень приятно снова увидеться, поговорить. Ведь по сути, я вам многим обязан. И вам, и эрат Гару.
Барет нетерпеливо передернул плечами.
— Нельзя ли для нашей беседы выбрать другое время, эрат?
— Нельзя — скоро я уезжаю в Сурт по велению отца.
— Кстати, как он? Что теперь делает?
— О-о, теперь он, кажется, крепко взялся за дело и от охоты за вепрями и эрсинами перешел к охоте на вас. Впрочем, что я болтаю? Я искренне рад, что вы вернулись на Гарману! Представляю, что теперь начнется! Люди узнали о вашем возвращении и ждут не дождутся свидания с вами!.. Да ну же, перестаньте хмуриться! Можете мне верить: я не выдам вас.
— Спасибо.
— Да чего там!.. А сюда уже докатились слухи о ваших приключениях. Только зря вы ухлопали Кло Зура: ваши враги только того и ждали, и теперь у них есть повод диктовать условия… Послушайте, вы случайно не стали рептоном? Тогда почему все время делаете вид, что не узнаете среднего отпрыска суперата?
— Как не узнать…
— Понимаю. — Мар Орант нахмурился. Черные волосы скользнули с плеча, закрыв часть лица. — Понимаю: вы до сих пор не можете простить мне эрсину Ледию. Но, клянусь, я ничего не мог поделать: люди отца насильно отправили меня подальше от столичных соблазнов. У меня оставалась надежда на эрата Никора, однако и его тоже убрали, как я выяснил позднее. Сегодня бы я действовал иначе и слово, данное вам, сдержал бы.
— Надеюсь.
Мар вздохнул, погладил гриву коня:
— Сейчас я лучше, эрат. Общение с вами и с вашим братом Гаром заставили меня внимательнее приглядываться к происходящему вокруг, и теперь все больше гнофорские деяния вызывают у меня тошноту.
— Почему? — спросил осторожно Барет.
— Поздно я стал интересоваться ими… Вон мой отец — считает, что он один может спасти Страну! А какими средствами? Смертью всех тех, кто не признает власти неба, чтобы оставшиеся в живых верующие, в основном рептоны, видели в нем потомка Ремольта, все умеющего, все знающего за счет упрятанных в тайник великих знаний… Рыба в небе!
— Вот вам и рыба в небе. Тот, кто любит людей, нашел бы другой способ укрепления своей власти!
— Но эти несчастные… рептоны?
— Рептоны будут сторонниками суперата. Сначала они, как и сто лет назад, станут поклоняться своим идолам, а потом — под нажимом — поверят и в тех богов, которых предложат гнофоры… Эх, Лоэр, разыскать бы Синего Пустынника да потолковать с ним!
— О чем?
— Обо всем. Он один во всей Стране владеет секретами судьбы гарманов. Так я слышал от умного человека.
— А вы не боитесь Синего Пустынника? Ведь разное болтают!
— Не верю. Нет на свете ни духов, ни посыльных из мира теней. Он человек и, думаю, хороший человек!
Со стороны Эля прилетел протяжный металлический звук: полдень. Барет забеспокоился:
— Простите, мне пора.
— Где найти вас?
Барет помедлил с ответом.
— Я встречу вас у второй излучины Эгели, возле моста.
— Ясно. — Мар Орант улыбнулся. — Значит, вы в — Сумеречном замке. Не опасно ли там? Будьте осторожны… Пожалуй, я подъеду к главным воротам. Только позвольте: как же мне называть вас?
— Мое имя Рич Барет.
— Рич. Почти Рит. Вряд ли удачно!
— Прощайте, эрат.
— До вечера, Барет! — Мар развернул коня и, засмеявшись, крикнул через плечо: — А вот вы мое имя, кажется, забыли!
Барет посмотрел вслед удалявшемуся сыну суперата и взмахнул плетью. Конь рванулся с места и понес его по ровным дорожкам к Всаднику. Перед входом в лабиринт в густом кустарнике сидел пожилой гнофор с козлиным профилем. Он поднялся навстречу Барету.
— Приветствую тебя, сын мой. Не находишь ли ты, что заставляешь ждать себя непозволительно долго?
— Простите, святой отец. Я встретился с сыном великого суперата.
— Хм… Так. И он узнал тебя?
— Да, святой отец.
— Ладно… Кто предполагал, что злой дух принесет его сюда!.. Я вызвал тебя по делу. Нам стало известно, что Синий Пустынник появился в окрестностях Эля. Не сегодня-завтра он обязательно приедет в замок. Будь готов.
— Слушаю, святой отец.
Гнофор, полузакрыв набрякшие веки и глядя поверх головы Барета, точно слепой, продолжал тем же монотонным голосом:
— Мы решили не брать его сразу. Пусть пройдет в твой дом, пусть расскажет тебе такие секреты, каких не выдаст ни под какими пытками. Пусть. А уж Лоэру-то он должен сказать многое, не так ли, сын мой? Вот, вот. Однако о приходе его ты тотчас известишь нас.
— Как?
— Если это будет днем, задерни шторы на окне в комнате под крышей. Если же ночью — поставь на тоже окно свечу. В случае опасности выбрось во двор свою шляпу. В замке будут наши люди, они немедля сообщат нам.
— Я понял, святой отец. А когда же вы схватите его?
— Не раньше чем тебе удастся выведать от него все, что требуется. Теперь дальше. Из столицы получено приказание: после ареста Синего Пустынника ты тотчас уедешь в Сурт. Переправим на летающей лодке. Там тебе назначена встреча со старейшиной совета гнофоров и с той поры будешь выполнять только его указания и указания суперата — вместе с Квином. И прежде всего, видно, придется тебе подбивать неверную чернь на войну против союзников. Лоэра они почитают и пойдут за тобой на что угодно.
— Я опасаюсь суда, святой отец, за убийство пронома Кло Зура.
— Пусть это не тревожит тебя, сын мой. Всех, кого нужно, предупредили. Чернь же, сам знаешь, будет всячески оберегать тебя… А как начнешь звать людей на войну, на обещания не скупись: все, что захватят в бою, будет принадлежать им. Призывай к грабежам, к разрушению — и они повалят за тобой стадом, ибо в крови у них веками живут низменные чувства… Но я заболтался — все эти наставления ты получишь после, в Сурте.
— Однако неверные стали проявлять особенную независимость. Пойдут ли они за мной?
— Не пойдут? Не пойдут за Лоэром? Тогда ты не Лоэр! — Гнофор оглядел Барета, и чуть заметная усмешка перекосила его тонкие губы. — Не пойдут за таким молодцом? И не сомневайся!.. Ну, однако мне пора. — Гнофор, кряхтя, поднялся. — Ступай к себе, сын мой, и покуда не смей оставлять замок. Да хранят тебя боги!
Он отошел, и тут же вернулся. Положив костлявую руку на плечо Барета и глядя мимо него, сказал:
— Тебе, сын мой, отныне предначертана высокая миссия, и всевышние верят своему новому избраннику, помни это. Все мы служим большой цели и по мере сил стараемся добиться ее осуществления. — Он снова хотел уйти и снова задержался. — Любой из живущих под этим небом оставляет след после себя. Одни становятся великими, и память об их добрых делах переживет столетия в сердцах благодарных потомков. Другие оставляют след зла — их вспоминают недолго и с негодованием. Третьи — род мелких пакостников, гадящих исподтишка, как все трусы. Их презирают, однако помнить о них никто не будет. Они болячки на теле планеты.
— Вы к чему, святой отец?
— К тому. Для избранника неба два последних типа срамны, стало быть, остается лишь первый. Следуя ему, ты обретешь покой и вечную память тех, кто придет после нас…