Сейчас же, с утра, умиротворение капели прошло, исчезло. Она стала унылой, меланхоличной, как бы соглашающейся с тем, что чертовски неприятно вставать с постели даже в том случае, если накануне вечером ты и не помылся, как обычно, и на тебе все те же грязные рубашки, все тот же вшивый бронежилет, все то же оружие, носки, ботинки, и все та же грязная простыня на постели, но делать нечего - все равно надо подниматься и что-то предпринимать с этим миром, таким мокрым и равнодушным, в котором не осталось никаких праздников, кроме Дней рождений.
Поднявшись на ноги, Максим все же сбросил с кровати подушки, одеяло и простыню с большим черным пятном посредине, оставив только матрас, набитый свалявшейся комками ватой, перетянутый веселенькой красной материей с голубыми мелкими цветочками. Он разложил на нем части своего вооружение - два автомата с подствольными гранатометами, лазерными прицелами, дульными компенсаторами для стрельбы пулями с изменяющимся центром тяжести, запрещенными бог весть сколько времени назад какой-то конвенцией, пять пистолетов, пистолет-пулемет неопознанной фирмы-производителя, скорее всего, выпущенный каким-нибудь подпольным заводиком, вышедшим на такой уровень рентабельности, что мог позволить себе выпускать вполне приличное вооружение, еще один гранатомет, теперь уже просто ручной, со здорово исцарапанным дулом, неуклюжий и тяжелый брусок Комбинационной Машины, самой первой, еще очень примитивной, с программой на два-три типа оружия, требующей внешних боеприпя-сов, но и как все механическое и примитивное, очень надежной в деле. Плюс арсенал колюще-режущего назначения, начиная от примитивных штык-ножей и боевых кортиков, и кончая экзотическими серповидными струнными ножами и излучателями с неподвижной точкой. Все очень мило и со вкусом. Тысячу раз проверенное, опробованное, собранное и разобраннoе, смазанное, заточенное, отшлифованное.
Максим пододвинул продавленное кресло с одной порванной ручкой ближе к кровати, засунул очки в клапан бронежилета и стал внимательно разглядывать коллекцию. Он поочередно брал на руки, осматривал, взвешивал, оглаживал и снова клал на место каждую боевую единицу. Со стороны он походил на сумасшедшего собирателя, перебирающего раритеты и вспоминающего те приятные (и не очень) обстоятельства, при которых он приобрел, купил, отнял, нашел каждый экземпляр, гобелен, табакерку, позеленевший медяк, а учитывая специфику подборки - где и против кого все это использовал. Но ничего такого Максиму в голову не приходило. Он не помнил того, как к нему пришли все эти штуковины. Где-то в глубине памяти это еще, может быть, кем-то рачительно сохранялось, береглось и, при желании, сразу могло быть извлечено на поверхность сознания в виде зубодробительной байки, но такого желания не было. Даже мысли или тени ее о столь странном желании.
Он старался ничего не помнить, и это очень хорошо получалось. Теперь дело стояло за малым - разучиться думать. Не хотел Максим знать - применял ли он это оружие самолично против кого-то, или нет. Не помнил. Но знал, что оружие ни разу его не подводило и не подведет, если он будет о нем заботиться. Вот как сейчас, например, - быстро разобрать автомат, словно на учебе, держа левой рукой за приклад и разъединяя все части только правой рукой - магазин, прицел, гранатомет, крышку, затвор, газоотвод, затем смазать все трущиеся детали, проверить гнутие ствола, прочистить его и так блестящую внутренность с бороздками! нарезки шомполом с промасленной тряпочкой, еще раз внимательно осмотреть выложенные на матрасе внутренности железного организма, собрать все вместе, превращая незамысловатые куски металла в грозный боевой механизм, передернуть затвор, прислущиваясь к его скольжению, спустить курок и вставить пока еще пустой магазин. Такую же процедуру он неторопливо проделал с другими экспонатами выставки. Внешне в пистолетах и автоматах мало что изменилось, они только стали мягче блестеть от капелек масла, размазавшихся по металлическим поверхностям. Тонко настроенную, притертую, сложную механику Комбинационной Машины он разбирать не стал, только залил причитающуюся ей долю смазки в специальные отверстия и набрал на командной панели код. Держа Машину за ручку, он наблюдал как ее поверхность ощетинилась большими и малыми выступами, намечающими контуры сборки, затем с тихим гудением детали стали двигаться друг относительно друга, вставая на предназначенные им места, корпус вытягивался, с легкими щелчками срабатывали фиксаторы, завыли микровинты и тяги, разрыхлившаяся поверхность снова стала стягиваться, уплотняться, исчезли последние отверстия и щели, и вот Максим же держит еще тепленький, но вполне готовый к употреблению штурмовой автомат - аккуратную игрушкy, отлично умещающуюся под складками плаща и обдающую колоссальной пробивной силой бронежилеты она вскрывает, как семечки.
Переведя Машину в латентное состояние, он перешел к холодному оружию. Здесь было несколько - идеально режущие ножи имели вплетенную в основaние мономолекулярную углеродную пластину, из-за котoрых заточка потеряла всякий смысл. Он только пробовал механику струнного ножа, понаблюдав, кaк по его вогнутому основанию бежит ролик, разматывая и натягивая режущую нить, которую нельзя былo разглядеть, настолько тонкой она была. Серп, как о еще называли, был страшным оружием в уличных схватках - человеческое тело и металлокерамику резал, как масло, но требовал мастерского владения, иначе запросто можно было располосовать себя самого. Излучатель с неподвижной точкой и к оружию-то отнести было нельзя - это был высокотехнологичный прибор, напичканный электроникой и являющийся некой разновидностью лазера. Когда-то очень давно их выпускали для космической сварки, но какие-то умники догадались их использовать в земных условиях, что оказалось не в пример эффективнее.
Осмотр оружия и профилактика позволили Максиму несколько разогнать сонливость и заставить себя поменять носки. Все, что могло поместиться под его необъятным плащом, он развесил на теле с помощью тщательно продуманных приспособлений, позволяющих без особой суеты и затруднений достать нужный инструмент и незамедлительно пустить его в дело. То, что не поместилось - ящики с патронами, заправленные обоймы и пустые магазины, на всякий случай, он засунул в крепкую брезентовую сумку с широкими длинными ручками, чтобы повесить ее на плечо. Он примерился - насколько будет подвижен с такой огневой мощностью, для чего сделал несколько кругов по комнате. Глобальную войну он не потянул бы, но в локальном конфликте у него были реальные шансы на успех. Прогулка его вымотала, и он с сожалением снял с себя один автомат, гранатомет, два ножа и одну цинковую упаковку с универсальными патронами.
К этому времени ночь посинела, как покойница, намекая на то, что солнце взошло, хотя и утонуло при этом в тучах, и что начался рабочий день. Максим был готов к выходу, но вовремя вспомнил, ради чего это все, собственно, затевается, снова уселся в кресло, поморщившись, когда ствольный компенсатор автомата врезался ему в бедро, поднял с пола телефон и позвонил Вике. Трубку почему-то поднял Павел Антонович. Максим решил, что по рассеянности позвонил ему, но цифры набранного номера на экране убедили его в обратном. Далеко идущих выводов он делать не стал.
- Доброе утро, Павел Антонович. Это Максим. Я с Викой хочу поговорить.
- Подожди, - буркнул Павел Антонович, - сейчас передам ей трубку.
Судя по доносившимся из трубки звукам - плеску воды, женским напевам и шлепанью босых ног по кафелю, Вика, в отличие от Максима, все же решила вымыться. Затем послышался какой-то невнятный шепот, неотождествимые звуки, трубку, кажется, урони-ди, потом долго не брали, и когда Максим решил, что o нем уже окончательно забыли, Вика наконец весело этветила ему:
- Привет, Максим! Ты хотел со мной поговорить?
Максим ничего ни от кого не хотел, в том числе опровергать эту диффамацию, и сразу приступил к делу, описав создавшуюся ситуацию, подчеркнув граничные условия и попросив совета, как у женщины. Наверное, Вика несколько растерялась от такой странной просьбы, потому что минуту молча переваривала услышанное и пыталась поставить себя на место Же-Ч[и. Ей это было непривычно и очень затруднительно. Для Бумажного Человечка упоминание о дне рождения казалось не вполне уместной шуткой. Но женская Натура, интуиция и чувство корпоративности позволили Вике все же решить эту задачу в несколько итераЦий.
- Помойся и переоденься, - предложила она. Максим поразмышлял, пытаясь вспомнить зачитанный Женей список ненужных вещей, и отказался. Этого с него не требовали.
- Купи открытку со стихами и просто поздравь.
- Нет, - снова отверг предложение Максим, ясно вспомнив весь утренний разговор.
- Принеси конфеты и торт, - вошла в азарт Викa.
- Нет, ей это не нужно.
- Произнеси хороший тост и поцелуй ее. Женщины от этого тают, квалифицированно тебе заявляю.
Максим только покачал головой, а Вика по молчaнию догадалась о его телодвижении.
- Пригласи на танец, покажи ей облака, соври что-нибудь о вечной любви.
Молчание.
Вика стала терять терпение. Роль женщины ей нe удавалась, или удавалась слишком хорошо, и она раздраженно заявила:
- Тогда так, как только она открывает дверь, срывай с нее платье и вали на пол. До кровати тащить нe обязательно - женщины обожают грубых самцов.
- Только не она, Вика, - веско ответил Максим. Вика бросила трубку. Максим послушал яростные гудки и поставил телефон снова на пол. Он понял, что надо еще немножко подождать, пока Вика остынет. Тогда в ее голову приходят гениальные идеи. Максим встал из кресла, подошел к окну, прижал лоб и ладони к холодному стеклу и закрыл глаза. Мир не таков, чтоб им любоваться. Он снова стал проваливаться в сои, руки сползли по стеклу вниз, лоб на влажной подушке испарины тоже соскользнул, уткнувшийся в край бронежилета, подбородок слегка толкнул все тело, и Максим упал спиной на кровать. Голова его неудобно свесилась с края, носки ботинок каким-то образом застряли под радиатором батареи центрального отoпления, из-за чего заныли растянутые мышцы голени, до он не сделал ни единого движения, чтобы устроиться поудобнее. Железки давили на грудь, но он спал. Изо рта доносился тихий храп, глаза были слегка приоткрыты, обнажая кремовые, с красными прожилками белки и края радужек, закаченных под самый лоб, Пальцы расслабленных рук, также свисающих с кровати и почти касающихся грязных носок, продолжавших валяться на полу, слегка шевелились, словно во сне Максим в кого-то стрелял или голосовал на собрании.
Телефон звонил долго и терпеливо, постепенно выдирая его из этого внезапного, как наваждение, сна. Не поднимаясь, Максим рефлекторно нащупал аппарат и приложил трубку к уху.
- Цветы, - сказала Вика.
- Какие цветы, - зевнул Максим. - Цветы Жене... - тут он осекся. Это было единственное, что могло иметь отношение к дню рождения и не было упомянуто в женином списке. Цветы, только цветы. Никаких помывок, углеводов, графоманства, алкоголя и секса.
Только простой, обычный веник сорняков, которые почему-то обожают все женщины. Учитывая, что за окном стояла то ли поздняя осень, то ли ранняя зима, достать цветы в городе было раз плюнуть - как раз работенка для его арсенала.
Вика еще что-то говорила, но Максим не стал слушать ее советов наверняка, что-то насчет цвета, запаха, сорта и количества. А что тут слушать? Рви больЩе, только смотри, чтобы не воняло. Здесь мы и сами с усами.
Максим бросил трубку, неуклюже перевернулся на ивот и сполз коленями на пол. Разогнувшись, он уперся руками в кровать, поднялся и зевнул. Вика бь ла все-таки молодец. До такого извращения он никогда бы не догадался.
Броневичок дожидался его на старом месте, вчер снова не покрытый тентом и сегодня опять из-за этого не хотевший заводиться. Дождь сменился мокрым снегом, который тяжелыми комками отвесно падал с неба и звучно плюхался о лобовое стекло. Максим несколько раз поворачивал ключ в замке зажигания, но мотор только чихал на него. Наконец он сообразил, что дело не в холоде и не в замерзшей воде, а в элементарной солярке - топливный счетчик приклеился к абсолютному нулю, а потерявшая всякую надежду привлечь внимание хозяина красная лампочка сигнализатора давно уже не загоралась. Пришлось вылезти из машины, достать из багажника канистру с остатками соляры и закапать ее в бак. До ближайшей автозаправки, по расчетам Максима, должно было хватить. Не очень-то шикуя на газовке и экономя на скорости, Максим выполз со двора на расчищенную магистраль, как большой нелепый жук после зимней спячки, выползающий под лучи еще холодного солнца, и влился в редкий поток разнокалиберных машин. На перекрестке он притормозил, свернул под "кирпич", попутно показав язык и пропуск меланхоличному дорожному инспектору, с ног до головы закованному в броню с активной защитой, попетлял между домами, услужливо пропуская вооруженных старушек, ведущих внуков и внучек в школу, и нервных домохозяек, бегущих занять места в очередях в магазины, и выехал прямиком, без этих нудных объездов и пробок, к обнесенной высоким колючим забором со сторожевыми вышками и раструбами огнеметов, расположенных через каждые пять метров по периметру, автозаправочной станции, одному из десяти "сердец" города, позволяющих транспорту еще двигаться.