Первой вышла бронзово-рыжая женщина с четко подведенными глазами. Конечно, это была Тиунова, заместительница Аллаховой. За ней появилась сама Аллахова и Королёв, последней была Бессонова. Шляпа на Королёве была та же, но вот пальто оказалось уже другое — темно-серое, «драп маренго», видимо, дорогое. Свертка в его руках я не заметила, значит, свое старое пальто он просто оставил на складе.
Две бутылки «Вермута» не так уж мало на четверых. Тиунова вышла, смеясь чему-то, на крыльце оступилась и упала бы, не поддержи ее Королёв под руку, это послужило поводом для новой вспышки общего веселья. Только Бессонова хмуро держалась в стороне, хотя лицо ее покраснело: видимо, она тоже выпила со всеми.
Компания погрузилась в машину и уехала.
Я пошла домой пешком.
Хотя я увидела не бог весть сколько, но считала, что мне есть над чем задуматься.
То, что Королёв — непосредственный начальник Аллаховой — распивает с ней вино, а потом выходит со склада в новом пальто, — это может означать многое.
А может и не значить ничего.
Товарному складу категорически запрещается продавать непосредственно что-либо и кому бы то ни было. Нарушение этого правила — первый признак, что на складе не все в порядке. Но Королёв сам начальник — и может считать, что просто нарушил формальное постановление.
В то же время преступления обычно следуют за такими нарушениями…
Дома Петр Иваныч и я напились чаю со свежими сушками. Как нарочно, по телевизору шла очередная серия «Следствие ведут Знатоки». Мы посмотрели ее. Петр Иваныч заявил, что картина упрощенно изображает жизнь и может создать у меня ложное представление о работе инспектора.
Я с ним согласилась.
Мне не нравилось, как Петр Иваныч весь вечер морщился, сосал валидол и поводил взад и вперед левым плечом.
— Ничего, — заявил он. — Бывает это у меня. Пройдет.
Однако не прошло. Ночью я вдруг проснулась от тревожного шороха за дверью и, как была, в пижаме, выскочила в коридор. Петр Иваныч медленно оседал на пол возле телефонного столика.
Я подхватила Петра Иваныча, но удержать не смогла и опустилась на колени, поддерживая его за плечи. Телефонная трубка была зажата в руке, он успел набрать «03», и дежурная кричала: «Алло! Скорая слушает, говорите!».
Я взяла трубку и сообщила все, что следовало.
Петр Иваныч пришел в себя. Я хотела принести подушку, устроить его пока на полу, до приезда «скорой», но он упрямо устремился в свою комнату. Я помогла ему добраться до постели.
— Напугал вас? Да вы не беспокойтесь, мне уже лучше…
«Скорая» приехала очень быстро. Врач — молодая милая женщина — сделала Петру Иванычу укол, оставила мне рецепт и посоветовала побыть возле больного часок-другой, пока он не уснет. Я вернулась к Петру Иванычу. Он усиленно отправлял меня спать, но я забралась с ногами в кресло, затемнила платком настольную лампу, взяла со стола «Смену», которую Петр Иваныч покупал ради шахматных задачек.
Мой больной послушно закрыл глаза. Я тоже поудобнее устроилась в кресле… и уснула, вероятно, раньше, чем он.
Когда проснулась, было уже светло. Настольная лампа горела, журнал лежал на полу, но Петр Иваныч не спал, а лежал и смотрел на меня.
Я смутилась.
— Это называется — сиделка. Вы бы разбудили меня, что ли.
— Зачем было вас будить?
— Я, поди, еще и храпела.
— Не слыхал. А вы разве храпите?
— Кто знает, может быть, уже и храплю.
— Нет, вы просто сопели носом.
— Вот видите. Надо было разбудить. Как вы себя чувствуете?
— Превосходно… А знаете, в этом кресле когда-то спала моя дочь. Когда была такой же маленькой.
— А где она сейчас?
— Она вышла замуж… А вы хорошо спите, у вас лицо делается, как у ребенка. Вот только перед тем как проснуться, вы начали хмуриться и лицо у вас стало несчастным. Я хотел вас разбудить, но тут вы проснулись сами. Приснилось что-нибудь?
Я достала туфли из-под кресла.
— Не помню. Мне никогда ничего путного не снится… Петр Иваныч, я вам завтрак сюда принесу.
— Ни в коем случае. Я встану.
— Вам нельзя вставать.
— Это кто сказал?
— Врач. Она сказала: покой.
— Для мыслящего существа покой — это еще не значит отсутствие всякого движения. Сейчас я покоен как никогда. Но вот что я вас попрошу — на кухне в шкафу бутылка стоит. С коньяком.
— Видела бутылку, по-моему, она пустая.
— Немножко еще есть. Это мое лекарство.
— Коньяк?
— Конечно, сосудорасширяющее. Налейте мне остатки.
Коньяку набралось с рюмку. Петр Иваныч выпил половину, остальное оставил на вечер.
Днем я позвонила ему со склада. Он сказал, что чувствует себя превосходно, и так далее, в таком же тоне.
Я решила купить ему после работы бутылку «лекарства».
ТРУДНОЕ ЗНАКОМСТВО
1
На складе я задержалась случайно.
Нам нужно было получить товар на центральной базе. Рита Петровна полдня «выбивала» машину, и я смогла выехать только во втором часу. Машину вел водитель Топорков — я уже знала его, он чаще других бывал на нашем складе. Ничего плохого о нем сказать было нельзя, ездил он хорошо, машину знал, сам выглядел чистенько, в разговоре подпускал словечки вроде «турне», «плебеи», «донкихотство»… Вот только к женщинам относился потребительски: легкие удачи вселили в него уверенность в собственной неотразимости. Но об этом я догадалась уже, когда мы возвращались с загородной базы. Дорога была пустынная, и вот тут мы с Топорковым крупно поговорили. Приехали на склад оба с испорченным настроением. Когда разгружали машину, он сидел в кабине и мрачно поплевывал за окно.
Освободилась я уже после шести и без особой надежды на какие-либо новости прибыла к «своему» кафе. Рабочий день на Главном складе, видимо, закончился, значит, остался один сторож, который, конечно, уже пристроился вздремнуть до вечера, а там, глядишь, уляжется спать по-настоящему — все сторожа, каких я только знала, вели себя одинаково.
Ни беляшей, ни сосисок у буфетчицы не оказалось, но есть хотелось, я взяла сомнительную котлетку. Едва я управилась с нею, как увидела Аллахову.
Я не заметила, когда она вышла со склада, я увидела ее уже под окнами кафе.
Никакого плана у меня не было и на этот раз. Я просто пошла следом за Аллаховой. Она несла сверток, хорошо упакованный в бумагу. Сверток был объемистый, но не тяжелый.
«Двойка», идущая в центр, приближалась к остановке. Аллахова заторопилась, но сверток мешал ей, а народу на остановке скопилось порядочно, и трамвай ушел без нее.
И вот тут мне повезло. Из переулка на проспект прямо на меня выбиралось такси.
Аллахова все еще стояла на остановке. Зеленый огонек за ветровым стеклом машины с шашечками прибавил мне сообразительности, я кинулась навстречу, замахала руками. Водитель затормозил, встревоженно приоткрыл дверку, видимо, подумав, что у меня бог знает что случилось.
— В центр, — сказала я.
— Пожалуйста.
Я села рядом, водитель круто развернул. Проезжая трамвайную остановку, он, как положено, сбавил ход.
— Остановитесь здесь! — попросила я.
Он машинально притормозил, хотя здесь остановки запрещены. Я быстро выскочила из машины и окликнула Аллахову.
— Вы меня? — не поняла она.
— Садитесь скорее, я вас подвезу.
Аллахова обежала машину, я открыла ей заднюю дверку, водитель тронул, как только она успела сесть, — сзади на нас уже надвигалась зеленая туша автобуса.
Я повернулась к Аллаховой.
Вблизи ее лицо уже не показалось мне симпатичным. Вероятно, из-за глаз, они были холодные и прозрачные. Слишком прозрачные, чтобы в них можно было что-либо прочитать.
Она смотрела на меня вопросительно.
Видимо, наша мимолетная встреча в Управлении ей не запомнилась.
— Видела вас в Торге, — пояснила я.
Аллахова промолчала.
— Я работаю у Риты Петровны.
— Ах, вот что! Тогда я вас тоже знаю. Слыхала, как же. Товаровед, и с высшим образованием, кажется.
— Какое там высшее. Недоучка, познаю все на практике.
— Говорили, что Рита Петровна вами довольна. А ей угодить, как я знаю, трудно.
— Стараюсь. Служу трудовому народу.
— Что вы делали в наших краях? — спросила Аллахова.
Я замешкалась. Нужно было вот сейчас найти точный ответ, который помог бы продолжению знакомства, нельзя было долго размышлять…
— Я искала в ваших магазинах коньяк. Хороший марочный коньяк. Мне сказали, что он бывает в гастрономе на проспекте Дзержинского.
— Зачем вам понадобился именно марочный коньяк?
— Подарок.
— Мужу?
— Нет. Просто хорошему мужчине.
— И вы его нашли?
— Кого, коньяк?
— Нет, хорошего мужчину.
— Вот хорошего мужчину найти оказалось легче.
Аллахова улыбнулась поощрительно:
— А ваш мужчина, он на самом деле хороший?
— Да, очень. Он — пенсионер.
— Ах, вон что! Ну, такой еще может быть.
— Других у меня нет пока. Я же приезжая. Никого не знаю, никуда не хожу.
— Знаете, пожалуй, я вам помогу.
— Чем, мужчиной?
Аллахова рассмеялась:
— Нет, пока только коньяком. Мой знакомый — любитель хороших вин, он всегда их где-то достает…
Она замолчала, раздумывая. Я даже затаила дыхание… Аллахова смотрела на меня вопросительно, испытующе. Но, в конце концов, она ничем не рисковала.
— Вам сколько коньяку?
— Ну, не ящик же. Одну бутылку.
— Господи, всего-то. Я поговорю с ним и позвоню вам на склад.
— Мне неудобно вас затруднять.
— Пустое. Буду рада вам помочь. Может быть, нам повезет, и я найду для вас не только коньяк.
Шутку Аллахова понимала, и в сообразительности ей тоже нельзя было отказать. Будь она менее сообразительна, задача полковника Приходько была бы гораздо легче.
— Он дорогой, кажется, марочный коньяк? — спросила Аллахова.
Плохо верилось, что она не знает, сколько стоит марочный коньяк. Тогда зачем такой вопрос?… Уже проверяет, как я отношусь к деньгам и сколько их у меня… Неплохо, совсем неплохо. Попробую пойти ей навстречу.
— Не очень, — возразила я. — Двадцать пять рублей бутылка.
— Ого, порядочно.
— Ничего. На заработки не обижаемся.
Аллахова промолчала.
Я не смотрела на нее и не знала, как она отнеслась к такому звонкому заявлению. Только водитель покосился на меня, как мне показалось, неодобрительно. Но водитель-то был, вероятно, порядочным человеком.
Я вышла у Дома офицеров.
— Позвоню вам, — сказала Аллахова. — Рите Петровке не говорите про коньяк, а то она про меня бог знает что подумает.
И она кивнула мне на прощанье, ласково и покровительственно.
2
Говорят, есть такой закон — «парных случаев». Есть и пословица: «Пришла беда — отворяй ворота!» За одним несчастьем следует второе. Но и удача, в таком случае, тоже не должна приходить одна…
Рядом с Домом офицеров был магазин «Военная книга». Мне захотелось принести своему домашнему больному что-нибудь для чтения. Я купила мемуары военного летчика.
Летчик на фотографии в книге напомнил мне вагонного милого мальчика Лешу. А когда я вышла из магазина — бывает же так! — увидела его самого. Одетый в новенький китель, он блестел, на весь проспект своими пуговицами, и не заметить его было просто невозможно. Поэтому я не сразу обратила внимание на его спутницу.
Рядом с Лешей шла Бессонова. Кладовщица Главного склада Торга.
Леша был на голову выше ее, она держалась за его рукав, запрокинув к нему лицо. А он сверху говорил ей что-то нежное. И не нужно было здесь особой проницательности, чтобы понять, что это идут если не молодые муж и жена, то жених и невеста.
Я повернула к витрине магазина, чтобы не навязывать Леше нашу встречу: кто знает, как отнеслась бы его спутница к подозрительному вагонному знакомству, и предоставила Леше возможность меня не заметить.
Но Леша заметил.
В стекле витрины отразилось сияние его пуговиц.
Последовали обычные вопросы: «Как живете, что делаете?». Потом Леша познакомил меня со своей спутницей.
Бессонова протянула руку доверчиво, без ревнивой подозрительности, чем сразу же понравилась мне. И ладошка у нее была мягкая и маленькая, как у ребенка. Леша не сказал: «Это моя жена!» — видимо, она еще не была его женой, он сказал просто: «А вот моя Валюта!». Имя подходило ей как нельзя более, зато сама Валюта показалась мне самым неподходящим кладовщиком для склада, которым заведовала такая женщина, как Аллахова.
Я сказала, что случайно познакомилась с ее заведующей. Валюта отнеслась к моему сообщению без всякой радости.
Тут Леша решительно вступил в разговор.
— Вот что, мои торговые работники, не будем загораживать проезжую часть, свернём налево. Вон туда, в ресторан. Женя, пойдемте с нами. Выпьем за мой отъезд.
— Уезжаете?
— Улетаю. В командировку.
— На Север, — пояснила Валюта. — На два месяца.
— Валюта, всего на полтора.
— Бросает меня одну.
— Не бросаю — покидаю вынужденно.
Валюта потёрлась щекой о его рукав с нашитым пропеллером.
— Пойдемте с нами, — попросила она. — Веселее будет. А то я там еще и реветь начну.
Мне очень не хотелось идти в ресторан. Мне хотелось домой. Выпить с Петром Иванычем кофе по-бразильски. Поиграть в шахматы. Посмотреть телевизор. Мне очень не хотелось сейчас смотреть на Валюту Бессонову.
Но тень Аллаховой падала и на эту девочку…
— Ладно, — сказала я. — Только мне нужно позвонить домой.
Мы вошли в ресторан. Мои спутники направились в зал, а я, извинившись, — к телефону-автомату. Телефон был занят. Вероятно, Петр Иваныч вел консультацию из дома с одним из своих подопечных авторов. Пришлось подождать. Наконец, он мне ответил.
— Порядочному больному в постели лежать нужно, — ворчала я, — а не сидеть по часу у телефона.
— А я непорядочный.
— Это я и сама вижу. Как вы там?
— Превосходно.
— Конечно. Я вам книжку купила.
— Очень хорошо. А принести не можете? Откуда звоните?
— Из ресторана. Знакомых встретила.
— Хорошие хоть знакомые-то?
— Хорошие. Вместе в вагоне ехали.
— Ну, тогда — конечно. Поди, пить будете?
— А как же?
— Тогда последнюю рюмочку за мое здоровье…
— Обязательно.
— …вылейте!
— Как вылить, куда?
— На пол вылейте, бестолковая вы девчонка!
— Ах, вон что. Не знаю, на пол-то… оштрафуют еще. Не бойтесь, не сопьюсь.
Леша уже заказал бутылку сухого вина, графинчик коньяку и фрукты. Валюте он сразу налил вина, а на меня взглянул нерешительно.
— Что будете пить, Женя?
Тут я опять вспомнила о своей неподходящей внешности. И если мне незачем было играть перед Лешей, то здесь сидела еще Бессонова…
— Налейте мне коньяку.
Вообще-то я не любила крепких вин, но в институте, на всяких там междусобойчиках, приходилось пить всякое. Считалось правилом хорошего тона пить водку не морщась. У меня это получалось не хуже, чем у других.
Леша послушно налил мне коньяку. Мы чокнулись, я отважно выпила свою рюмку. Кажется, на Валюшу это произвело впечатление.
— Когда улетаете? — спросила я у Леши.
— Завтра.
Бессонова сразу низко наклонилась над своим бокалом, и слезинки закапали в вино.
— Ну, что ты, Валюша! Ну, не нужно, я же скоро вернусь.
— Скоро?… Через два месяца.
— Ну и что — два месяца. Они знаешь как быстро пройдут. А как вернусь, мы поедем с тобой на юг.
Бессонова подняла голову и вытерла глаза:
— Насовсем?
— В отпуск. На месяц.
— Совсем бы отсюда уехать.
— Совсем меня не отпустят. А чем у нас здесь плохо? Вот зимой поедем в наш санаторий.
— Холодно здесь…
— Мы будем с тобой ходить на лыжах.