— А что, если я только брошу на него взгляд?
Выражение ее лица не изменилось.
— Сколько времени вам потребуется?
— Пятнадцать минут.
— Будете переписывать? Калькировать? Делать наброски?
— Нет, не думаю. Просто мне нужно… проверить пару вещей.
Все тот же безразличный взгляд. Аристократическая горбинка на ее длинном носу напоминала лыжный трамплин.
— Хорошо. — Она отступила от двери, словно раздумала вступать с ним в единоборство. — Даю вам пятнадцать минут. Найдите меня, когда закончите.
Усевшись на ее стул, он заметил, что она оставила на столе орудия своего труда. Красная бархатная закладка-грузик; маленькая, но сильная лупа, точно из арсенала разоружившегося русского шпиона; три остро заточенных карандаша номер четыре. Блокнот она забрала, но открытый кошелек остался, и удостоверение студентки Колумбийского университета лежало на самом виду. Под неулыбчивой, с тонкими губами фотографией значилось «Маргарет Напье».
Часы между тем тикали. Эдвард окинул книгу профессиональным, как ему представлялось, оком. Неодушевленная самоуверенность этого фолианта сбивала с толку. Что он здесь, собственно, делает? Бархатистые на ощупь страницы на бумагу не походили. К переплету из бледно-серого, не поддающегося опознанию материала была приделана доисторическая железная пряжка. На обрезе проглядывали три изящные розетки. Осязаемая древность всего этого заставляла его опасаться, что книга рассыплется в прах, стоит ему открыть первую страницу. Когда он все-таки решился, титульного листа не нашлось — текст начинался с ходу.
Он сделал пару заметок. Плотное черное письмо почти не поддавалось прочтению. Он думал, что в средневековых книгах должны быть картинки, но здесь даже украшений никаких не было, если не считать редких завитушек между колонками. Расшифровав пару слов, он сообразил, что книга написана по-латыни. Перелистывание страниц непонятного ему текста не могло занять его надолго, но ему хотелось использовать отпущенные пятнадцать минут полностью назло Маргарет Напье.
Но делать назло ему тоже быстро наскучило. Он нашел ее за столом в большом зале — с каталожным ящиком. Она нахально вынула скреплявший карточки металлический стержень и сортировала их кучками на светлом дереве, точно пасьянс раскладывала, иногда записывая что-то в блокнот.
— Ну как, выходит? — сострил Эдвард.
— Что выходит? — с недоумением спросила она. Было бы на кого растрачивать остроумие.
— А это вообще-то разрешается делать?
— Я раньше здесь работала, — сказала она, продолжая раскладывать карточки. — И карточный каталог, собственно, больше не нужен — он почти весь продублирован в электронном виде.
— Можно задать вам несколько вопросов? — спросил он, усаживаясь наискосок. — О Гервасии Лэнгфордском?
— А в чем дело?
— Я провожу кое-какие исследования, ну и…
— Вы студент? Дипломник?
— Я занимаюсь одной частной коллекцией.
Она вытащила из ящика еще одну карточку и хлопнула ею об стол. Эдвард ринулся напролом.
— Я ищу одну книгу Гервасия Лэнгфордского и в процессе поиска знакомлюсь с его трудами.
— Вы работаете в частной коллекции, — повторила она. — И хотите приобрести одну из его книг?
— Вообще-то я думаю, что она у нас уже есть.
Она вскинула глаза. Ага, туше! В первый раз соизволила обратить на него внимание.
— Вы хотите сказать, что ваши работодатели владеют экземпляром Гервасия Лэнгфордского? — Она отложила карандаш, все еще настроенная скептически, но явно заинтересованная. — И что же это? Еще одна «Chronicum»?
— Нет. По-моему, это что-то вроде путевых заметок. Что-то насчет путешествия в Киммерию.
Сказав это, он сразу понял, что сделал ошибку. Девушка с прежним холодом вернулась к своим карточкам. Он ждал, слушая, как царапает ее карандаш по бумаге, но она молчала.
— Вы знаете книгу, о которой я говорю? — наконец отважился он.
— Книги, о которой вы говорите, не существует, — почти сердито отрезала она.
— Мои хозяева другого мнения.
— Значит, их кто-то дезинформировал.
— Они очень огорчатся, услышав это.
— Уверена, что огорчатся.
— Но вы ведь знаете, о чем речь? — не сдавался он. — «Путешествие»…
— «Странствие в Киммерийскую землю», — без запинки, со странной напевностью выговорила она. — Широко известная фальшивка.
Эдвард моргнул.
— Должен признаться, что я лично об этом слышу впервые.
— Вы не специалист по средневековью, правда?
Презрения в ее вопросе он не расслышал — она, как ему показалось, просто хотела прояснить ситуацию.
— Нет, я… — Кто же он, собственно? — Я дилетант.
— Тогда позвольте мне объяснить все простыми словами. — Она приняла деловой тон, знакомый ему по совещаниям, — тон неуступчивого оппонента, готового нанести вам смертельный удар. — В середине восемнадцатого века человек по имени Эдвард Форсайт держал в бедном квартале Лондона дешевую типографию. Однажды он напечатал книжку, где якобы содержались отрывки из пророческого труда средневекового монаха Гервасия. Труд этот назывался «Странствие в Киммерийскую землю». Я не слишком быстро излагаю?
Надо же, сама любезность. Он сделал ей знак продолжать.
— Отрывки складывались в сенсационный, местами фривольный рассказ об аллегорическом путешествии, кульминацией которого служила мистическая картина конца света. Форсайт, ранее судимый поставщик «желтого» чтива, представил эту историю как апокалиптическое пророчество и снабдил подобающими иллюстрациями. «Странствие» тут же стало бестселлером, и Форсайт нажил себе состояние.
С тех пор библиофилы-любители и одержимые студенты-дипломники изо всех сил стараются доказать, что книга под таким названием действительно существовала и что загадочный монах Гервасий идентичен Гервасию Лэнгфордскому, второстепенному автору четырнадцатого века. Но это только домыслы. Серьезные исследователи сходятся на том, что «Странствие» — всего лишь подделка.
Теперь она посмотрела-таки на свои часики.
— Извините, но у меня совершенно нет времени.
Она собрала карточки, ловко перетасовала их в первоначальном порядке и принялась расставлять в каталоге.
— Спасибо за помощь, — сказал Эдвард, присовокупив про себя: ну и сука же ты.
— Пожалуйста.
Прикусив губу, он смотрел, как она вставляет ящик на место. Худоба ее рук и плеч бросалась в глаза. Она ушла в читальный зал, притворив за собой дверь, и он вдруг осознал, что сильно замерз. Далекое, не греющее солнце в потолочных окошках усугубляло это ощущение.
Чувствуя смутное разочарование, он пошел забрать свои вещи. Этот маленький неудавшийся проект казался таким завлекательным. Он не ожидал каких-то великих открытий, но и сесть в лужу так быстро тоже не думал. Читальный зал совсем опустел, не считая Маргарет Напье и почтенного господина, медленно листающего старый бульварный журнал. Эдвард собрал свои бумажки, где не было ничего ценного, кроме геометрических шедевров. Маргарет полностью его игнорировала. Поднявшись наверх и открыв стеклянную дверь на улицу, он испытал чувство, будто провел в подземелье несколько дней, и почти удивился, увидев, что до вечера еще далеко.
6
Во вторник Эдвард просыпался медленно. Он понемногу привыкал к поздним вставаниям. Лежа на спине, он жмурился, как человек, выброшенный после кораблекрушения на мягкий белый песок. Он уже проснулся, но продолжал смотреть сон — как только он закрывал глаза, сон автоматически возобновлялся с самого начала и прокручивался точно в том же порядке, как склеенная кольцом кинопленка.
Эдвард видел себя на рыболовном траулере, который качало темное, с белыми барашками море. Отец, сильно поседевший и раздражительный, тоже был там и выглядел как пират из мультика — в шляпе, с деревянной ногой, в синем мундире — или это униформа швейцара Уэнтов? Тучи, казалось, нависали всего в нескольких ярдах над гребнями волн. Свет едва брезжил.
Они поймали на леску рыбу, но она оказалась такой большой и сильной, что потащила их судно за собой. Иногда она всплывала, и они ее видели — огромную, футов десять-пятнадцать в длину, тонкую и мускулистую, как угорь.
Со временем рыба притомилась, и они лебедкой вытащили ее на палубу. В команде теперь появились жена Зефа Кэролайн и секретарша Эдварда Хелен. Рыба была оливково-зеленая, с черепашьей мордой и ярко-желтыми глазами и даже без воды не желала умирать. Наоборот: пока траулер держал путь домой по бурному морю, она набиралась сил, трепыхалась, клацала на них зубами и топорщила кроваво-красные жабры. Никто на борту не знал, что это за рыба. Они даже не были уверены, что она съедобна. Волны становились все выше, а количество людей на судне росло, угрожая перегрузить его. «Что ты как ребенок», — сказала экономка Уэнтов, воздев глаза к небу. Эдвард уже видел берег, низкие зеленые холмы над белыми гребешками, но в то же время чувствовал, что катастрофа неизбежна. Никогда им не добраться до суши. Где-то вдали непрерывно звонил сигнальный буек…
Нет, это телефон. Эдвард открыл глаза. Включился автоответчик, и голос Зефа сказал:
— Здорово, партнер. Перезвони мне, как только сможешь.
Эдвард полежал еще, глядя на тумбочку с телефоном. Простыня скрутилась в жгут и каким-то образом обмотала ему руки и ноги. Он сделал усилие и сел, чтобы взглянуть на часы. Уже почти час дня.
— Бог ты мой, — пробормотал он, окончательно проснувшись. — Опять то же самое.
Моргая, он обвел взглядом комнату. Как он умудрился проспать тринадцать часов подряд? В ванной он долго плескал в лицо холодной водой. Что-то, наверно, происходит в его подсознании, какая-то смена декораций, перестановка, требующая больших промежутков простоя. Какое-то теневое приложение работает на заднем плане, совершая неизвестные операции, и поглощает огромные доли его психического ОЗУ [14].
Скрученная простыня оставила на нем рубец, бегущий от паха до самой ключицы — как после некой чудовищной насильственной операции. Он вышел на кухню мокрый, вытираясь полотенцем и ощущая прохладу своего лица в жарком воздухе. Кинул полотенце на пол и достал из комода чистые трусы.
На плохое самочувствие он, во всяком случае, не мог пожаловаться. После вчерашней неудачи ему полагалось бы впасть в депрессию, однако он чувствовал себя молодым, обновленным и полным сил. Мир выглядел свежим и умытым, как будто реальность за ночь подправили и обработали в цифровом режиме для его удовольствия. Эдвард полностью стряхнул с себя вчерашнее сознание поражения. Он твердо вознамерился насладиться своей новой двойной жизнью — днем инвестиционный банкир, ночью охотник за книгами — и не собирался сдаваться так сразу. К Уэнтам он сегодня решил не ходить. Прежде чем сказать клиентам, что искомая книга утрачена навсегда или вообще никогда не существовала, он представит им полное досье по теме с картами, таблицами и приложениями, на хорошей бумаге и в кожаном переплете. И он точно знает, откуда начать.
Он включил компьютер и поискал Маргарет Напье в «Гугле» [15]. В Манхэттене такая не проживала, но в Бруклине нашлась некая М. Напье. Вряд ли она — из Бруклина в Колумбийский ездить далековато, — но он все-таки записал телефон, царапая себя ручкой сквозь бумагу по голой коленке.
На звонок отозвался автоответчик. Она не назвалась, но ее низкий, лишенный эмоций голос Эдвард узнал безошибочно. Он хотел оставить сообщение, но тут кто-то снял трубку на том конце.
— Алло.
Автоответчик выключился с характерным звуком.
— Попросите, пожалуйста, Маргарет Напье.
— Нэпьер, — поправила она, отвергнув рифму с «крупье». — Я слушаю.
— Маргарет, это Эдвард Возный. Мы встречались с вами вчера в Ченоветской библиотеке. — Молчание. — Я еще спрашивал вас о Гервасии Лэнгфордском. — Его кольнуло смущение — ведь она ему своего имени не называла. — Я хотел бы обсудить с вами пару вопросов, если у вас найдется минутка.
Последовала долгая пауза.
— Извините, меня это не интересует, — сказала она. — До свидания.
— Я хочу предложить вам работу, — поспешно сымпровизировал он. Снова пауза. Под окном бухала басами автомобильная стереосистема.
— Я не совсем понимаю.
— Позвольте мне объяснить. Я пытаюсь найти ту книгу Гервасия Лэнгфордского, а время у меня ограничено. Вот я и хочу уговорить вас выступить в качестве консультанта. — Он плохо себе представлял, как отнесутся к этому Уэнты, однако продолжал: — Я знаю, у вас есть сомнения относительно подлинности книги, но для дела это только выгодно. Нам нужен человек, способный предвидеть все сложности экспертизы до того, как они возникнут.
Молчание. Прижатая к его уху телефонная трубка стала скользкой от пота.
— Кому это «нам»? — спросила она.
— Простите?
— Кого вы имеете в виду, говоря «нам»?
— В основном себя. И еще Лору Краулик — она представляет семью Уэнтов, владельцев коллекции.
— Сколько вы собираетесь мне платить?
Об этом он не подумал, но то немногое, что он знал о студентах, позволяло установить масштаб. Он произвел в уме быстрые вычисления.
— Ну, скажем, тридцать долларов в час.
— И как много моего времени вы думаете занять?
— А как много вы можете посвятить нам?
— Десять часов в неделю, — тут же сказала она.
— Меня устраивает.
— Отлично.
— Ну что ж. — Он слегка растерялся — все раскручивалось быстрее, чем он ожидал. — Когда сможете начать?
— В любое время.
— Даже сегодня? — Он не отказался бы поймать ее на слове.
— Смотря во сколько.
— В четыре. Мы могли бы встретиться в «Кафе Лила», на Восемьдесят второй.
— Хорошо, договорились.
— Договорились.
Переговоры завершились с опережением графика — больше сказать вроде бы было нечего. Он попрощался и повесил трубку.
Она была уже на месте, когда он пришел, и сидела в дальнем углу, скрестив длинные ноги под крошечным мраморным столиком. Ярко освещенный уютный зал тянулся вглубь за большими, поделенными на квадратики витринами. Кафе наполняли разнокалиберные белые столики и стулья, поставленные парами и тройками под причудливыми углами. Белые потолочные вентиляторы медленно крутились над головой, создавая атмосферу бара в тропическом отеле, где любят собираться изгнанники.
Маргарет Нэпьер приступила к делу сразу, без околичностей, что вполне устроило Эдварда. За разговором он понял, что неверно судил о ней. Ее холодность и недостаток эмоций он принял за высокомерие, зазнайство круглой отличницы — и ошибся. Это скорее объяснялось полнейшей незаинтересованностью. Он не встречал еще человека, до такой степени поглощенного своей работой. Она почти не смотрела в глаза и говорила тем же тихим, почти механическим тоном, который запомнился ему с первой встречи, как будто не желала тратить на модуляции ни капли лишней энергии. При этом она изъяснялась четко, длинными правильными фразами, которые всегда заканчивала, подбирая концы и округляя вводные предложения. Из-за этого создавалось впечатление, что она читает текст с экрана-шпаргалки — текст, составленный кем-то, против кого она затаила давнюю и горькую обиду. Эдвард предполагал, что она может страдать клинической формой депрессии.
— Джервис Хинтон, позднее Гервасий Лэнгфордский, — рассказывала она, — родился в Лондоне в конце 30-х годов XIV века. Это еще средневековье, но позднее. Только что началась Столетняя война с Францией. Эдуард III стал полноправным королем Англии, казнив любовника своей матери Мортимера, который в свое время убил его отца Эдуарда II, вогнав ему в задний проход раскаленную кочергу.
Важно понимать, насколько жизнь в четырнадцатом веке отличалась от нашей. Лондон, крупнейший в Англии город, имел около сорока тысяч населения, и на эти сорок тысяч приходилось сто церквей. Англичане считали Лондон Новой Троей, основанной потомками Энея после Троянской войны. Средний мужской рост насчитывал пять футов три дюйма. На пирах подавали каплунов и молочных поросят. Все поголовно верили в эльфов и гоблинов. Мужчины носили чулки разного цвета. Общество состояло из дворян, рыцарей, купцов, слуг и крестьян — в таком вот порядке. И все они придерживались христианского принципа о медленном, но неуклонном угасании этого мира, которое в конце концов завершится Судным днем.