Открыл глаза и внутренне ахнул: перед передними креслами, лицом к пассажирам и спиною к багажному отсеку, на обычном месте стюардесс, стояла девушка в тёмно-синем костюме, в белой блузке, русоволосая, голубоглазая, с обаятельной улыбкой на влажных и алых губах, с румянцем во всю щеку. Точно такой же была и Таня, когда Ермаков увидел её впервые. Так же пленительно улыбалась - всем и никому в отдельности. Так же гордо держала голову. Так же приветливо и доверчиво смотрела на людей. Так же не понимала, не чувствовала неотразимой силы своего обаяния. Была скромна как свет.
Если бы Ермаков своими глазами не видел Таню убитой, если бы не верил в чудеса, он бы вскочил, бросился к ней, назвал её по имени. Еле-еле сдержался. Смотрел на новенькую стюардессу во все глаза и молчал. Поразительное сходство с Таней? Кто она? Откуда взялась? Почему и говорит и смотрит так же, как Таня?
Стюардесса, раздавая пассажирам "взлётные" конфеты, медленно приближалась к Ермакову. Его упорный, серьёзный взгляд привлёк её внимание. Она покраснела и опустила глаза. Такая же стеснительная, как Таня.
Через минуту-другую она будет рядом с ним. Вот тогда он и заговорит с ней. Прежде всего спросит: не сестра ли она Тане? давно ли работает бортпроводницей? как попала на именной самолет? И потом, если хватит духу, внимательно посмотрит на неё и скажет: "Я знал Таню. Вы очень похожи на неё".
Стюардесса подошла к пассажирам, сидящим впереди Ермакова, - к мальчику лет двенадцати и женщине в черной кожаной куртке и темных очках. Мать и сын брали конфеты и почему-то внимательно рассматривали стюардессу. Им тоже, очевидно, хотелось что-то сказать ей. Ничего не сказали. Постеснялись. Смущение соседей передалось Ермакову. Он мгновенно забыл всё, что собирался сказать.
Стюардесса стояла перед ним с подносом в руках. Расстояние, разделявшее их, было ничтожно малым. Он ясно, словно сквозь увеличительное стекло, видел её юное, высвеченное изнутри лицо. Вдыхал её весенний аромат. Он видел в её голубых глазах, как на дне колодца, свое темное отражение.
И теперь, когда она была так близко от него, он понял, что сходство с Таней было полное. Около него стоял её двойник. И тут он вдруг испугался тех мыслей и чувств, какие она воскресила в нём. Он снова любил. Ту - погибшую. И эту - живую.
Страх внезапно сменился озарением, и он спросил:
-Вы сестра Тани?... Наташа, да?
-Да, я Наташа. Мы близнецы с Таней.
-Да-да, я знаю! Таня мне рассказывала. Как вы сюда попали?
-Я приехала из Ижевска, попросилась на именной самолет и, видите, летаю.
Стюардесса стояла перед ним с печальным лицом и со слезами на глазах. Он скорее угадал, чем услышал её скорбный голос.
-Я понимаю, почему вы так смотрите на меня, почему летите на этом самолете... Вчера я видела вас там... в Пионерском парке...около Тани.
Больше ничего не сказала. Быстро отошла и скрылась за перегородкой. Минут пятнадцать не показывалась. Когда подлетели к Зелёному мысу, она вошла в салон, снова вплотную приблизилась к Ермакову, прильнула к иллюминатору левого борта и сказала:
-Вот здесь, в этом самом месте, её не стало.
Он кивнул.
-Да, примерно здесь. Пожалуй, чуть ближе к Кобулетти. Я видел её за несколько секунд до первого выстрела.
-Видели?... Значит, вы...
-Да, тогда я был пассажиром этого же самолета. Мог бы отвести от неё удар, но...не сумел. До сих пор кляну себя за это.
Теперь Наташа смотрела на него прямо, по-братски доверчиво. Он не выдержал её взгляда, потупился.
-За что вы клянете себя? - дрогнувшим голосом спросила Наташа.
-Я вам уже сказал.
Он внезапно умолк. Молчал и удивлялся нежданному и негаданному приступу откровенности. Не собирался ни с кем, даже с другом, делиться своими тайными чувствами и мыслями, и вдруг... Правда, она сестра Тани...
-Не поняла я вас. Скажите яснее.
-Что тут рассказывать? После драки кулаками не машут. Виноват я перед Таней.
-В чём же ваша вина? Растолкуйте.
-Не надо, сестрёнка. Что бы я ни сказал сейчас, все равно ничего не поймете. Нельзя переложить на слова то, что я чувствую. А чувствую я себя отвратительно.
Она умоляюще взглянула на него и, прижав маленькие беленькие кулачки к груди, быстро-быстро проговорила:
-Я всё, всё, всё пойму! Пожалуйста! Извините, не знаю, как вас величают.
-Иван Иванович Ермаков. По-здешнему - просто Вано... Ладно, Наташа, когда-нибудь я вам расскажу, как всё было. А теперь всё. Идите, сестрёнка, делайте свое дело. Подлетаем к Батуми.
Но она не уходила. Стояла перед ним - беззащитная, доверчивая, наивная.
-А вы домой летите или из дому?
-Дом мой, девочка, на воде... писан вилами... Я военный летчик, морскую границу охраняю. До свидания. Как-нибудь увидимся.
-Ну а как же ваш рассказ?... Где вас искать? Когда?
-Я сам вас найду. В свой час. Когда почувствую себя способным рассказать всё, как оно было. Может быть, завтра, может быть, через неделю. Не знаю. Я сейчас сам себе не хозяин. Всем ветрам кланяюсь. Приземлился я в Сухуми - молодец молодцом. Был уверен, что все переживания позади. Но как глянул на летное поле, как увидел её самолёт, её подруг, пилотов, диспетчеров, как побывал в Пионерском парке - так и нахлынуло прошлогоднее. Вот так, сестрёнка. Снижаемся. Идём на посадку! Счастливых вам полётов, Наташа! До свидания.
Ан-24 летел вдоль берега, несколько миль мористее. Накренился на левое крыло, развернулся и резко пошел на снижение. Море стремительно убегало назад. Навстречу мчался берег с прибойной волной и россыпями серой гальки, зелёный-презелёный луг, рассеченный взлётно-посадочной полосой, вышка Батумского аэровокзала, эвкалипты, чайные плантации, мандариновые и апельсиновые сады, мутный Чорох и гряды гор с чуть заснеженными вершинами.
Сели. Подрулили куда надо. Стюардесса раздраила заднюю дверь, впустила в салон потоки утреннего света, свежего горного воздуха, привычного наземного шума.
Ермаков выходил первым. Наташа стояла в дверях. Он молча, не глядя на неё, мотнул головой и сбежал по трапу вниз. Затылком чувствовал, как она провожала его взглядом. Хотел оглянуться, но не посмел.
У этой повести нет конца. Он будет дописан со временем. Есть пока что небольшое продолжение. Было бы несправедливо, прежде всего по отношению к Тане, если бы я пропустил его.
Прошло восемь лет с тех пор, как не стало Тани. Много событий произошло за это время в мире и в жизни героев этой повести. Наташа по любви вышла замуж за Ермакова. Он стал её мужем потому, что не мог жить без неё. У них родился сын Саша. Появилась на свет и беленькая светловолосая девчушка. Её назвали Таней.
А что же стало с убийцами Тани? Какова их судьба? Какое-то время они находились в одной из турецких тюрем. Совсем не бедствовали. Встречались со своими сообщниками из "прибалтийского братства", слетевшимися к ним со всего света. Потом каким-то чудом прямо из тюрьмы перенеслись в роскошный отель Рима. Оттуда, из Рима, чья-то сильная и позолоченная рука перенесла убийц Тани в Амстердам и Париж. Через какое-то время отец и сын Суканкасы перемахнули океан и попали в Соединенные Штаты Америки. Вот каким зигзагообразным оказался маршрут беглецов: через Сухуми, Трабзон - в Нью-Йорк. Все дороги отщепенцев, предателей любых мастей ведут в обетованные города "желтого дьявола", всемирные столицы капитала.
В прошлом, тысяча девятьсот семьдесят седьмом году наше правительство сделало заявление, в котором было твердо и ясно сказано, что убийцы - государственные преступники Суканкасы, где бы они не находились, подлежат выдаче Советскому Союзу и что их дальнейшее укрывательство будет рассматриваться как недружественный акт в отношении СССР.
15 октября 1977 года я увидел моих батумских друзей в Москве, в Центральном Доме журналистов, на прессконференции для советских и иностранных журналистов, целиком посвященной вопросам, связанным с укрывательством американскими властями преступников Суканкасов. За большим столом расположились мать и сестра убитой Тани - Галина Ивановна и Наташа Ермакова. Далее сидели бывший командир корабля Ан-24 №46256 Джемал Петриашвили, бывший штурман Георгий Бабаянц и другие работники Аэрофлота.
На столе перед Наташей Ермаковой, на специальной деревянной подставке, стоял небольшой фанерный щиток, на котором наклеен лист бумаги с тщательно выписанными строгими строчками: "Господин президент США! Почему убийцы моей сестры на свободе? Почему их приютили в вашей стране?"
Перед Галиной Ивановной стоял такой же плакатик, но с другой, не менее суровой, выразительной надписью: "Господин президент! Выдайте убийц моей дочери советскому правосудию - и тем самым вы защитите мои права - и материнские, и гражданские".
В зале полным-полно было журналистов, фотокорреспондентов, кинооператоров, советских и иностранных. Многие фотографировали и снимали на киноплёнку сестру Тани, её мать и плакатики, стоящие перед ними.
Пресс-конференцию открыл член коллегии Министерства гражданской авиации СССР. Он напомнил своим слушателям о том, что случилось семь лет назад, 15 октября тысяча девятьсот семидесятого года, между Сухуми и Батуми, в воздушном пространстве СССР. Потом он сказал:
-В Гааге в 1970 году была принята Конвенция о борьбе с незаконным захватом воздушных судов. Её ратифицировали свыше 80 государств. И США и СССР поставили свои подписи на этом документе, имеющем огромное значение для дела мира и дружественных межгосударственных отношений. Нет никаких юридических сомнений в том, что государство, скрепившее своей подписью конвенцию, обязано свято выполнять добровольно взятые на себя обязательства. Нелишне напомнить джентльменам, не помнящим, что они подписали в Гааге, такой пункт конвенции: "Государство, на территории которого оказывается преступник, если оно не выдаёт его, обязано без каких-либо исключений и независимо от того, совершено ли преступление на его территории или нет, передать дело своим компетентным органам для уголовного преследования..." Мы надеемся, что Соединенные Штаты Америки, как уважающее себя суверенное государство, с достоинством выполнят свои международно-правовые обязательства.
Автор этой повести присутствовал на пресс-конференции. Он не пропускал ни единого слова, произнесённого в маленьком зале Дома журналистов. Всё ему было интересно. Однако он с нетерпением ждал, что скажут Наташа Ермакова и Галина Ивановна.
От имени ЦК профсоюза авиаработников выступил заведующий отделом международных связей ЦК. Он выразил возмущение тем, что преступники Суканкасы свободно разгуливают по американской земле и пользуются, как суперзвезды, особым вниманием прессы, телевидения и кино. В заключение он сказал:
-От имени многотысячной армии авиаработников я требую незамедлительной выдачи и самого сурового наказания государственных преступников.
Сестра и мать Тани внимательно слушали каждого оратора. И все, что те говорили, одобряли энергичными кивками головы.
Предоставили слово и бортпроводнице Аэрофлота, молодой, прелестной Елене Мухиной. Она, в синей аэрофлотской форме, в жемчужной блузке, красиво причесанная, бледная от волнения, с гневно горящими глазами, уверенно и четко прочитала письмо, подписанное тремястами сорока четырьмя стюардессами и направленное президенту США Дж.Картеру. Коллеги покойной Тани призывали тогдашнего хозяина Белого дома выдать СССР преступников Суканкасов. Убийцы должны ответить перед советским судом за свои злодеяния. В письме были и такие строки: "Задержка выдачи преступников органам советского правосудия выглядит особенно дико в свете того, что иммиграционную службу от законных действий в их отношении к Суканкасам удерживает епископ Винцентас Бризгис, активный пособник гитлеровцев, снискавший в Литве в годы войны прозвище "гестаповский пастырь".
И опять сестра и мать покойной усиленно закивали головами, одобряя всё, что говорила Елена Мухина.
Выступили и Георгий Бабаянц и Джемал Петриашвили - боевые друзья погибшей Тани. Стояли рядом и, сменяя друг друга, говорили. Начал Бабаянц:
-В марте этого года мы, я и мой друг Джемал, направили в Белый дом письмо. Мы просили президента Картера выдать СССР убийц нашего друга Тани или сурово наказать преступников своим судом, к чему США обязывает Гаагская конвенция. Некоторые западные газеты назвали наше письмо фальшивкой: дескать, мы не сами его захотели написать, нас заставили это сделать. Чепуха! Кроме собственных сердец, никто нас не заставлял. Это наше право, к этому обязывает нас долг перед памятью Татьяны. И еще об одном хочу сказать. По какому праву президент Картер, столь много говоря о защите прав человека, грубо нарушает наши права? Укрывая угонщиков самолёта и убийц нашей незабвенной Тани, он тем самым фактически потворствует убийцам, которые посягнули на жизнь нашего товарища. Мы решительно требуем выдачи преступников советскому правосудию!
Джемал Петриашвили дополнил выступление Бабаянца такими словами:
-Мы с большим запозданием получили ответ президента Картера на своё письмо. Мы считаем, что официальный Вашингтон ушел от ответа по существу. Мы глубоко не удовлетворены уклончивостью президента. Нам кажется странной уклончивость президента, ему не присущая, когда он разглагольствует о правах человека вообще. В длинном послании Белого дома говорилось, что Суканкасам отказано в политическом убежище в Штатах и они могут быть высланы в Венесуэлу. Почему туда, в Венесуэлу? Почему только высланы? Мы считаем, что Белый дом не захотел пойти дальше формального расследования нарушения воздушными пиратами "иммиграционного законодательства США". Ответ Белого дома не оставляет сомнений в том, что американская администрация, признав действия Суканкасов "серьёзным преступлением, не носящим политического характера", вопрос о высылке Суканкасов в СССР даже не рассматривала. Подобная позиция американской администрации не может не вызвать у советских людей законного недоумения, если не возмущения.
Журналисты попросили выступить сестру и мать убитой Тани. Наташа и Галина Ивановна указали на плакаты, стоящие на столе.
-Мы уже высказались. Теперь слово за президентом Картером, - сказала Наташа.
Галина Ивановна, седая, сухонькая, не поднимаясь, добавила к словам Наташи:
-Мы слышали, что господин Картер очень любит своих детей. Так пусть же он поймёт и мою материнскую любовь к Тане. Поймёт и посодействует выдаче и наказанию убийц моей дочери. Любовь - самый лучший советчик в любых делах, господин президент.
Так материнскими словами о любви к людям и закончилась необычная пресс-конференция. Вот и всё продолжение. Еще одно продолжение, зависящее уже не от автора этой повести, а от самой жизни, надеюсь, появится в недалёком будущем.
1971, 1978
Аркадий Григорьевич Адамов
Последний «бизнес»
Глава I
ЗАПИСКА
Под высокие застекленные своды вокзала врывались паровозные гудки, то резкие и короткие, как удар хлыста, то длинные, тоскливые, как вой зверя. Ворвавшись, гудки, даже самые могучие, мгновенно растворялись в напряженном и, кажется, никогда не затихающем вокзальном гуле.
Дальние дороги, встречи и расставания, тревоги, волнения, заботы, обостренные последними минутами перед неизбежным рывком вдаль, заставляют людей особенно громко смеяться, иной раз плакать и всегда волноваться в накаленной сутолоке перрона, вдоль которого протянулись зеленые вагоны поезда.
Впрочем, Бориса Нискина, худого долговязого парня в ковбойке с закатанными рукавами и соломенной шляпе, все это не касалось. Его никто не провожал, за него никто не волновался. Он даже несколько свысока, независимо поглядывал сквозь стекла своих очков на окружающих, спокойно прогуливаясь по перрону. В руке у него был небольшой спортивный чемоданчик. Что еще надо для командировки на три дня?
Между прочим, больше всего места в чемоданчике занимали драгоценные четырехгранные пластинки к незатачиваемым резцам, ради которых Борис и приехал сюда в командировку. В его городе таких не оказалось. После невообразимого шума, поднятого бригадой токарей, Госплан республики выделил, наконец, им эти пластинки. И бригадир послал за ними Бориса. Здесь тоже пришлось побегать. Но все же Борис побывал и в театре и даже на стадионе: что делать, если сюда приехала любимая футбольная команда.