– Чего хотел Стаффорд? – смягчился Верлен.
– Завербовать Барера в число своих агентов.
– Ого! – присвистнул он. – Ни больше, ни меньше! И он решил действовать через тебя? Разумно. И почем же нынче член Комитета общественного спасения?
– Миллион ливров. Малсбюри готов был дойти до полутора.
– Черт побери, да они не скупятся! Подумать только, что за сохранение головы Людовика XVI Дантону отказались заплатить тот же самый миллион!
– Но у них ничего не вышло, – напомнила Софи. – Благодаря мне, – не без гордости добавила она. – Правда, теперь Сен-Жюст будет подозревать Барера в предательстве.
– Не будет. Барер же сказал, что дело передано в Комитет безопасности. Возможно, Сен-Жюст даже не знает о найденных у Стаффорда бумагах.
– Надеюсь, так оно и есть, – вздохнула Софи.
– Право догадаться, откуда произошла утечка, будет принадлежать Вадье, – нанес Верлен удар.
Софи вздрогнула.
– Думаешь, Вадье поймет, что это бумаги Барера?
– Если Барер не исключает эту возможность… – Верлен не стал завершать фразу, смысл которой и без того был ясен.
– Что же делать, Эжен? Если Барера сочтут английским агентом…
– Какая тебе разница, в конце концов? – небрежно проговорил он. – Главное, что им не сочтут тебя.
Софи ничего не сказала. Она полулежала на диване и задумчиво накручивала на палец локон светло-русых волос. Лежен воспользовался долгой паузой, чтобы снова устроиться в кресле напротив камина и наполнить бокал охлажденным белым луарским вином.
– На чьей стороне ты играешь, Эжен? – вдруг спросила Софи, продолжая смотреть в пустоту перед собой.
– Что, прости? – переспросил Верлен, застигнутый врасплох.
– Уж точно не на стороне Барера, – продолжала Софи, словно размышляя вслух.
– С какой стати мне играть на чьей-либо стороне?
– Верно, – усмехнулась она, – ты никогда не принадлежал к числу людей, способных рисковать жизнью ради других.
– Просто я никогда не встречал людей, стоивших того, чтобы ради них рисковать жизнью. Я охотно сделал бы это для тебя, но полагаю, ты нуждаешься во мне живом и невредимом.
Софи презрительно фыркнула и, помолчав еще немного, заметила:
– А вот Барер рисковал жизнью ради меня.
– Тоже мне риск! Войти в опечатанную квартиру и уничтожить десяток писем для члена Комитета спасения не составляет труда.
Она вздохнула и ничего не ответила. Верлен не счел нужным продолжать разговор. Молчание продолжалось так долго, что он решил, что Софи задремала на диване, как вдруг она снова заговорила:
– Почему ты намеренно стравливаешь Барера с Сен-Жюстом?
Он не сразу нашелся, что ответить.
– С чего ты взяла, что?.. – пробормотал он, но она не дала ему договорить.
– Ради всего святого, Эжен, прекрати ломать комедию! Я не слепая, и ума у меня достаточно, чтобы понять, что ты играешь в свою игру. Но вот в какую?
Верлен молчал. Софи подождала немного и, поняв, что ответа на свой вопрос не получит, поднялась с дивана и направилась в будуар.
– Не хочешь говорить мне правду? – протянула она. – Думаешь, я все разболтаю Бареру? Зря.
– Ты бы лучше подумала, как оправдаться, когда Барер поймет, что оригиналы злополучных документов были в его портфеле в тот самый вечер, когда он остался у тебя ночевать, – посоветовал Верлен.
– Вот ты и подумай, – крикнула Софи из будуара. – Это ведь тебя Барер попросил выяснить, откуда у Стаффорда бумаги. Если хочешь, можем подумать вместе. В спальне.
Верлен улыбнулся и поднялся с кресла.
– Только потуши свечи в гостиной, я отпустила прислугу, – голос Софи раздавался уже из спальни.
2 флореаля II года республики (21 апреля 1794 г.)
Дождь лил вторые сутки. Парижские мостовые блестели от стекавшей по булыжникам воды. Закутанные в плащи редкие прохожие провожали завистливыми взглядами проезжавшие мимо кареты, разбрызгивавшие колесами лужи и сопровождаемые недовольными выкриками облитых грязью. Один из коричневых экипажей, развозивших по столице состоятельных буржуа, остановился на улице Комартен у ворот с бронзовыми ручками в виде цветочных гирлянд. Из него легко выпрыгнул молодой человек приятной наружности, заставив проходившую мимо девушку кокетливо стрельнуть глазами из-под широкого капюшона. Кинув вознице пару монет, он открыл тяжелые ворота своим ключом и исчез за ними.
Через пару минут он уже потягивал терпкое бордо в голубой гостиной на третьем этаже особняка Обер и слушал расхаживавшего взад-вперед шефа.
– Она, разумеется, не подписала письмо, – говорил Сен-Жюст. – Но в этом не было необходимости: гражданке Демайи известно, что ее почерк мне знаком. Она сделала донос не для того, чтобы послужить республике. В противном случае, она адресовала бы его Комитету общественного спасения, а то и Комитету общей безопасности. Она писала лично мне, и этим письмом хотела доказать, что лояльна революционному правительству.
Гость молча пил вино, глядя перед собой невидящим взглядом.
– Она не представляет угрозы ни для меня, ни для республики, – заключил депутат, останавливаясь напротив шпиона. – Мне она больше не интересна.
– Понятно, – протянул агент, отставляя бокал в сторону. – И это все, что ты понял из ее послания? А не спрашивал ли ты себя, откуда ей известен адрес английского шпиона?
Сен-Жюст пожал плечами.
– Какое мне дело? Пусть этим занимается Комитет безопасности. Если Демайи и была причастна к английской разведке, с этим покончено: она сдала не только Стаффорда, но и все их шпионское гнездо, от которого, правда, не осталось и следа, когда наши агенты явились по указанному англичанином адресу. Да-да, – хмыкнул Сен-Жюст, – он сдал всех в первые же минуты допроса.
– Всех? – недоверчиво прищурился шпион. – Или только тех, кто уже успел скрыться?
Гримаса, исказившая красивое лицо Сен-Жюста, показала, что удар достиг цели.
– Не было ли это частью плана? – безжалостно продолжал гость. – Ценный агент, чтобы отвести от себя подозрения, сдает своего собрата, который, в свою очередь, выдает все – согласно его утверждению – имена и адреса. Правда, больше никого поймать не удается. Что неудивительно, поскольку остальные агенты были предупреждены об операции, а то и сами ее организовали. Схваченный агент ничем не рискует: его миссия выполнена, а сам он в скором времени отправится на родину, обмененный на какого-нибудь нерадивого французского шпиона, пойманного в Лондоне. Комитеты думают, что английская шпионская сеть обезврежена, в то время как агент-доносчик, очищенный от подозрений, продолжает свою деятельность, как и его товарищи, которые, естественно, не были названы арестованным шпионом. Обычная комбинация! Французская разведка сама неоднократно пользовалась ею еще во времена Людовика XV, а то и раньше.
Сен-Жюст слушал, облокотясь о дверной косяк и нервно покусывая губы.
– Возможно, Барер догадался о твоих подозрениях на счет его красотки, – не унимался агент, – и решил сбить тебя со следа, который неизбежно привел бы к нему. Теперь она в безопасности, а он беспрепятственно может продолжать свои сношения с роялистскими или английскими – что зачастую одно и то же – шпионами. Барер подбросил тебе на растерзание мелкую сошку – и ты клюнул на приманку. Убежден, у схваченного шпиона даже не было обнаружено ничего, что доказывало бы его…
– Ошибаешься! – резко оборвал собеседника Сен-Жюст и не без удовольствия добавил: – У Стаффорда были найдены копии документов, предназначавшиеся для передачи английскому кабинету.
– Ах вот как! – присвистнул агент. – И что же это за документы, позволь спросить?
– Не имеет значения, – уклончиво ответил Сен-Жюст. – Главное, что они доказывают его намерение…
– Не-ет, гражданин, – снисходительно улыбнулся молодой человек, – куда важнее знать, кто снабдил англичанина информацией. В чьем распоряжении находились оригиналы документов, и кто мог скопировать их, чтобы передать Англии?
Костяшки пальцев Сен-Жюста хрустнули, с такой силой он сжал кулак. Шпион терпеливо ждал, медленно раскачивая бокал в руке и не спуская глаз с темно-бордового напитка. На исходе второй минуты ожидания он поднял глаза на Сен-Жюста, все так же в задумчивости стоявшего в дверном проеме между гостиной и кабинетом, и поразился бледности, покрывшей, словно венецианская маска, его лицо.
– Среди бумаг Стаффорда были документы, которые проходили только через Комитет общественного спасения, – глухо проговорил Сен-Жюст. – И Вадье, несомненно, догадается об этом, если уже не догадался.
– Значит, утечка идет от одного из Одиннадцати, – безапелляционно заключил агент. – Вернее, из десяти, – поправился он, – ведь тебя мы, разумеется, в расчет не берем.
– Все не так просто. Документация проходит через руки десятков секретарей, редакторов, переписчиков, каждый из которых мог соблазниться английскими деньгами.
– Вся ли документация? – уточнил шпион.
– Бывают, конечно, исключения, – нехотя признал Сен-Жюст, – но они редки.
– И среди найденных у Стаффорда документов таких исключений не встретилось?
– К чему ты клонишь? – нахмурился Сен-Жюст.
Бесполезный вопрос, ответ на который он уже знал. Агент лишь передернул плечами: мол, к чему повторять очевидные вещи?
В гостиной вновь воцарилась долгая тишина, оттеняемая шумом ливня за окном. Сен-Жюст смотрел на стекавшие по стеклу струйки, пытаясь догадаться, где один быстрый ручеек сольется с другим и нагонит ли их третий, самый проворный или самый дерзкий.
– Я думал об этом, – заговорил он, обернувшись к гостю, все так же сидевшему в кресле, закинув ногу на ногу. Его бокал опустел. – Не исключено, что среди документов, найденных у Стаффорда, были те, что еще не попали на стол секретарей. Но гадать, кто из членов Комитета продал их Англии, – порочный путь, рискующий привести к расколу в правительстве.
– Зачем гадать? – улыбнулся агент. – Ответ лежит на поверхности. Не приходило ли тебе в голову, что Демайи случайно узнала о сделке своего любовника с англичанами и решила помешать предательству?
– В этом случае она написала бы Комитету. Не было никакой необходимости адресовывать письмо лично мне.
– Всегда есть риск, что письмо попадет не в те руки. Ты сам был свидетелем подобной оплошности. А так, и волки сыты, и овцы целы.
– Зачем Демайи выдавать человека, от которого зависит ее благосостояние и безопасность? – с сомнением покачал головой Сен-Жюст.
– Возможно, она испугалась, что он впутает ее в свои опасные игры. Или дама ищет нового покровителя? – холодные голубые глаза внимательно взглянули на депутата. – Тебе стоит потолковать с ней, гражданин. Уверен, ей есть, что рассказать о делах своего любовника. И судя по этому письму, она готова раскрыть свои маленькие тайны.
– И то верно! – подхватил Сен-Жюст тоном человека, только что осененного спасительной догадкой. – Завтра же нанесу ей визит! Думаю, она будет счастлива снова встретиться со мной и непременно поделится своими секретами, да и Барер не станет возражать.
Злая ирония этих слов, однако, шпиона не обидела. Он лишь равнодушно пожал плечами и проговорил с небрежностью учителя, исправляющего ошибки ученика:
– Зачем наносить ей визит? Достаточно пригласить ее в Консьержери. От такого приглашения она не сможет отказаться. А Барер… С каких пор тебя волнует недовольство Барера?
– Я не желаю швыряться союзниками, во всяком случае, до того, как… – Сен-Жюст осекся, рассудив, что сказал достаточно, и продолжил с легким укором: – Не ты ли предостерегал меня месяц назад не трогать Демайи?
– Времена изменились, – сквозь зубы процедил агент, от которого не ускользнула оскорбительная осторожность шефа.
– Верно, – кивнул Сен-Жюст и опустился в кресло напротив собеседника. – Времена изменились, потому-то Барер и его женщины занимают меня сейчас куда меньше, чем Вадье. Ты был прав, говоря, что Демайи не стоит того, чтобы тратить на нее время. Я признаю свою ошибку и прошу тебя прекратить расследование. Если ты его еще не прекратил, – добавил он, усмехнувшись.
Молодой человек опустил голову, словно признавая справедливость предположения Сен-Жюста.
– Теперь о Вадье, – продолжал Сен-Жюст, подавшись вперед и понизив голос, будто боялся, что его подслушают. Собеседник машинально повторил его движение. – При беглом взгляде, он безупречен: ни одного компрометирующего факта в биографии, ни одного подозрительного знакомства, ни одного неосторожного слова – ничего, что могло бы сыграть против него. И тем не менее, неподкупным его не назовешь, просто он умеет заметать следы. Не назовешь его и чистым революционером, не того полета птица. Хитер – да, умен – несомненно, но не безупречен. Найди мне что-нибудь, что я смогу использовать в качестве оружия против Вадье. Подойдет все, что угодно: письма, свидетели, сомнительные друзья, коррупция.
Он замолчал, ожидая вопроса, который неизменно следовал за каждым поручением: каково вознаграждение? Но агент хранил молчание, опустив глаза на паркет под ногами. В этом молчании было не размышление, в нем был отказ.
– Я щедро заплачу, очень щедро, – настаивал Сен-Жюст. – Аванс с лихвой покроет все возможные расходы. Я не стану торговаться.
Все то же молчание. Все тот же опущенный в пол взгляд.
– У тебя месяц, даже больше, – опять заговорил Сен-Жюст. – Я на днях уезжаю в армию. Информация о Вадье мне нужна по возвращении. Два месяца, – сдался он перед гнетущей тишиной. – Семьдесят тысяч ливров, – проговорил он после долгой паузы. – Сто тысяч.
– У тебя нет даже полусотни, – хмуро улыбнулся агент, прорвав завесу молчания, но так и не поднимая взгляда на шефа.
– Контрибуции после окончания войны покроют все расходы Комитета. А я еду именно затем, чтобы положить конец войне. Так как? Сто тысяч ливров в обмен на информацию, которая уничтожит Вадье.
Отказаться невозможно, решил Сен-Жюст и удивленно вскинул брови, увидев, что агент молча качает головой.
– Нет, – сказал шпион, взглянув, наконец, на депутата. – Против всей полиции республики я бессилен. Подступиться к Вадье невозможно. Стоит ему догадаться, что кто-то интересуется его персоной и его делами, как агенты Комитета безопасности незамедлительно раскроют меня. Предложи ты мне хоть миллион, он не будет стоить моей жизни. Я отказываюсь, гражданин, – и, заметив протестующий жест Сен-Жюста, добавил: – Нет необходимости настаивать. Мой ответ окончателен.
– Я не предложу тебе миллион. Информация, которая мне нужна, того не стоит. Она не потребует усилий, о которых ты говоришь, и Вадье совершенно не обязательно знать, что кто-то интересуется им. У него немало недоброжелателей. Тебе достаточно разговорить их, чтобы получить всю необходимую информацию. Ты выполнял и более сложные поручения. Не вижу причин для отказа от этого. Или само имя Великого инквизитора революции так напугало тебя?
– Я не берусь за работу, не будучи уверенным в успехе, – признался шпион, поднимаясь. – А в успехе этой работы я не уверен. Вадье слишком сильный противник.
Он потянулся за плащом, когда холодная ладонь Сен-Жюста опустилась на его руку.
– Вадье не так силен, как ты воображаешь, – тихо проговорил он. – Он теряет свои позиции с каждым днем. Еще немного – и Комитет общей безопасности будет упразднен, а власть его членов превратится в тлен. Раздобудь мне информацию, которая ускорит его падение, и ты не пожалеешь.
Агент размышлял не больше нескольких секунд.
– Сто тысяч ливров, говоришь? – переспросил он.
– Когда работа будет сделана. Пятьдесят тысяч авансом.
– Э-э, нет, – покачал головой гость, – аванс я не возьму. Я же сказал, что не уверен в успехе.
– Как знаешь. Я дам тебе знать, когда вернусь с фронта. Месяц у тебя есть.
– Ты говорил – два.
– Я дам тебе знать, – повторил Сен-Жюст, провожая агента до дверей.
3 флореаля II года республики (22 апреля 1794 г.)
К одиннадцати часам вечера бюро и кабинеты Комитета общей безопасности опустели. Служащие и агенты разошлись – кто по домам, кто по кабакам, а самые ревностные отправились добывать сведения в Пале-Рояль и другие оживленные ночные заведения. Окна особняка Брион погасли одно за другим. Лишь два окна на втором этаже, выходящие на дворец Тюильри, продолжали ярко гореть десятком канделябров, составляя неравную конкуренцию Малой галерее и примыкавшему к ней павильону Равенства, пылавшими по всему фасаду.