— Все верно, — сказал Кеттерле. — Только в отличие от вас доктор Брабендер представил безукоризненное алиби. А что он пока под арестом, на то имеются другие причины. Вообще уголовной полиции с арестами лучше не спешить. Когда люди сидят за решеткой, естественный ход событий останавливается, Новотни. Они сидят, их допрашивают, они изворачиваются, и положение дел на фронтах только обостряется. Я бы не стал его арестовывать, однако после того, что произошло, я не могу взять на себя ответственность, выпустив его на свободу. Для этого мне придется сначала проверить его алиби. И затем публично принести извинения, если его показания окажутся точными.
— Так, — сказал шофер, — а кто принесет извинения простому человеку вроде меня? Вы, очевидно, полагаете, что моя честь ценится дешевле? Можно здесь курить?
— Пожалуйста, — сказал комиссар и подвинул ему пепельницу.
Затем достал доклад доктора Штёкеля, раскрыл его на первой странице и дал прочесть шоферу после того, как тот закурил. Новотни читал внимательно. Дочитав до конца, он поднял глаза.
— В этом я ничего не понимаю. Тут ведь почти сплошь латынь.
— Ну, — сказал Кеттерле, — если сформулировать это в нескольких словах, Сандра Робертс ждала ребенка и была на втором месяце беременности. Я ведь вас предупреждал, Новотни. Вам следовало это признать до того, как нашли убитую. Ваши дела обстоят не самым благоприятным образом, Новотни...
— Но послушайте, — сказал шофер, — ребенок мог точно так же...
— Знаю, — сказал комиссар, — ребенок мог быть зачат и в законном браке вашей возлюбленной. Все ваши возражения я знаю. Но кто докажет? И допустим, алиби доктора Брабендера окажется безупречным, в чем я теперь нисколько не сомневаюсь...
— Господин комиссар, — сказал Новотни. — Вы обнаружили убитую в лодочном сарае. Но ведь после того, как она исчезла там, на побережье, кто-то должен был доставить ее сюда. И вы в самом деле верите, что я стал бы отрицать беременность, которую легко установить, если б мне в голову пришла эта безумная затея?
Кеттерле заметил, что Хорншу, продолжая писать, утвердительно кивнул за спиной Новотни.
— Бывают люди, — возразил он все же, — которые именно нагромождением не согласующихся друг с другом обстоятельств создают видимость, которую невозможно постигнуть. Почему мы решили, что тот, кто ее убил, и тот, кто доставил в лодочный сарай, одно и то же лицо? Второе ведь мог сделать и тот, кто целился в сенатора. Так как же все-таки быть, если вы совершили убийство и рассчитываете сейчас, что я сочту все ваши показания убедительными? Если б я и впрямь счел их таковыми, я отправил бы вас сейчас домой. Но сначала скажите мне, как попала Сандра Робертс с побережья в лодочный сарай, живой или мертвой?
— Я не могу этого сказать.
— И кто переменил босоножки на ее ногах?
— Откуда я это знаю?
— И что за странная судорога, в которой, судя по всему, и наступила смерть, Новотни? Хотите еще раз взглянуть на фотографии?
— Для меня достаточно тяжело было пережить это в сарае.
— Тут я вам верю, Новотни. Конечно же, вы не объясните нам и того, почему в легких вместо морской воды, как следовало бы ожидать, у нее обнаружили пресную воду, да еще со следами ядрового мыла.
— Нет.
— Но ведь госпожа Робертс обычно употребляла ядровое мыло, так ведь?
Комиссар поднялся и начал медленно кружить вокруг письменного стола.
— А какое мыло у вас в лодочном сарае, Новотни? Отвечайте же!
— Ядровое мыло.
Шофер поднял на Кеттерле глаза. Уста комиссара произносили чудовищные вещи.
— Я расскажу вам, что вы делали в субботу, Новотни. Вы договорились встретиться с Сандрой Робертс в «Клифтоне», чтоб обсудить тяжелое положение, в которое сами ее поставили. Вскоре после девяти вы отправили ей телеграмму: «Не выйдет». Но когда узнали, что в воскресенье не понадобитесь сенатору, вы все-таки поехали. А что случилось потом, известно вам одному. Возможно, для вас было не так уж неожиданно и страшно увиденное в лодочном сарае. Рассказывайте, что произошло на пляже. Она вам угрожала? Она испугалась? Выкладывайте, пока ваше упорное молчание не стало отягчающим обстоятельством.
Шофер выпрямился.
— Там я никогда не был. И ничего не могу рассказать.
Комиссар наклонился к Новотни и посмотрел ему в глаза.
— Имеются убедительные доказательства, что вы лжете, Новотни. Это вы понимаете? Долго так продолжаться не может, рано или поздно мышеловка захлопнется. Я даю вам последний шанс. Скажите правду.
— Тогда арестуйте меня, чтобы все это наконец кончилось.
Комиссар выпрямился.
— Хорошо, — сказал он. — Как вам будет угодно. Даю слово, что арестую вас при следующей нашей встрече. А она будет скоро.
Новотни поднялся.
— Почему вам так хочется столкнуть меня в пропасть, господин комиссар? Все ваши обвинения необоснованны. Я никогда не был в том пансионе. Я обращусь к адвокату. Мне угрожают.
— Вам известны подробности гибели первой жены сенатора?
Новотни обернулся.
— Да, — сказал он. — Господин сенатор как-то рассказывали об этом. Видите, я говорю правду. Скажи я, что этого не знаю, и никто не смог бы доказать обратное.
Комиссар кивнул.
Новотни вышел из кабинета.
— Позаботьтесь, чтоб за ним понаблюдали, — сказал Кеттерле Хорншу, не поворачивая головы от окна. — Лучше всего Тринкхут. Интересно, что он теперь предпримет.
Он внимательно следил, как внизу на стоянке Новотни усаживался в свой запыленный, купленный по случаю черный «Голиаф-1100».
Хорншу удивило, что Кеттерле так долго стоит у окна, судя по всему, Новотни давно уже отъехал. Не получив новых указаний, он тоже вышел из кабинета.
А у Кеттерле появилась идея. Задумавшись, он прошелся несколько раз медленно от окна к письменному столу, потом быстро вышел из кабинета и из коридорного окна выглянул во двор. Затем распахнул дверь в канцелярию.
— Фройляйн Клингс, — неожиданно спросил он, — какой у вас рост?
— Сто шестьдесят два, — ответила девушка.
— Прекрасно. Вы можете достать себе какой-нибудь халат, у уборщиц, телефонисток, в лаборатории или где-нибудь еще? Всего на несколько минут. И повяжите чем-нибудь волосы.
Девушка задвинула ящик стола с надкусанной булочкой, закрыла бутылку с какао.
— Прямо сейчас?
— Немедленно, — ответил комиссар. — Когда будете готовы, скажете.
Он вошел в кабинет и оттуда позвонил Хорншу.
— Загляните ко мне, Хорншу.
Когда фройляйн Клингс десять минут спустя появилась в кабинете в странном своем наряде, оба низко склонились над снимками.
— Пошли, — сказал Кеттерле.
Встречные сотрудники с удивлением смотрели им вслед. Они спустились по каменной лестнице, потом вышли во двор, прямо на мокрую от дождя булыжную мостовую.
Подойдя к темно-зеленому «опель-рекорду», собственности отдела расследования убийств, Хорншу открыл багажник, показал внутрь и сказал:
— Полезайте, фройляйн Клингс. Тут не очень уютно, но для нас это важно.
Девушка, из числа бойких исконных жительниц Гамбурга, не раздумывая, влезла в багажник.
— Теперь ложитесь на бок, — сказал комиссар, когда она с подогнутыми коленями и втянутой головой была уже там, — и представьте себе, что вы мертвы. Ни напряжений в теле, ни собственной воли, ни собственных мыслей.
— Во всем полагаюсь на вас, — сказала фройляйн Клингс, когда Хорншу и комиссар задвинули ее в багажник.
Кеттерле даже не удивился, когда оказалось, что угол, образованный ее ногами и телом, точно соответствует тому, что был на фотографиях мертвой Сандры Робертс. Левая рука секретарши свободно свисала вниз, вдоль кромки блестящего металла. Они положили руку на тело девушки, и она осталась лежать на бедре.
— А теперь поверните голову, фройляйн Клингс, так, так, еще немножко! Взгляните на меня через плечо. Вот так. Хорншу, быстрее за фотоаппаратом, ей там чертовски неудобно лежать.
Пока Хорншу бегал за камерой, комиссар заметил, как из многих окон уставились на них любопытные лица.
— Вы станете местной знаменитостью, фройляйн Клингс, — сказал он, — если потерпите еще хотя бы три минуты.
Хорншу сделал четыре-пять снимков с разных позиций, потом они разрешили девушке вылезть. Они прекрасно ее поняли, когда она тут же принялась стягивать с себя халат и платок.
— Остается надеяться, что она была мертва, когда лежала вот так в машине, — сказала фройляйн Клингс и откинула назад волосы.
— Хотелось бы верить, — пробормотал комиссар. — Очень хотелось бы верить. Но никто не сможет нам сказать, были ли в тот момент у нее правильно надеты на ногах босоножки.
Сразу после обеда Гафке предстал перед шефом. Толстенный пакет, который он доставил, находился в другом конце коридора у Хорншу, обладавшего со школы хотя и неполным, но все же достаточным, чтоб понять наиболее существенное, знанием английского языка.
— А у него неплохой вкус, господин комиссар, — сказал Гафке. — Довольно элегантная особа.
— Подрабатывает в баре, так ведь это называется, Гафке?
— В принципе да, но при этом уютная квартира, красиво обставленная. И дорогая. Видно, расходует с умом, что зарабатывает.
— И что же она сообщила?
Гафке вертел головой, отыскивая взглядом сигареты, которые комиссар держал для посетителей.
— Подтверждает данные доктора Брабендера слово в слово, — сказал он, закуривая. — С весьма незначительными сдвигами во времени. Могло быть половина десятого или без четверти, когда они встретились в кафе «Эспланада». К тому же она не помнит точно, когда он ушел. Она была немного...
Гафке сделал волнообразное движение рукой.
— Впрочем, это можно понять. Ночной портье подтверждает, что он позвонил в дверь в половине или без четверти семь, без шляпы и пальто. Выглядел слегка навеселе и был бледен после бессонной ночи. Он еще что-то там пошутил. Ночному портье показалось, что он из породы людей, что смущаются, встретив невольного свидетеля их ночных похождений. А поскольку они знают, что портье известно все...
— Хорошо, Гафке. А в «Эспланаде»? Он говорил, что они там еще немного выпили.
— Все верно. Я разыскал обслуживавшую их официантку. Она знает эту женщину, а доктора она описала вплоть до галстука. Сомнений нет.
— Машина?
— Машину он оставил в переулке. Портье не обращали на машину внимания. Разве что дневной портье вспомнил, что она вроде бы стояла на том же самом месте, когда около девяти он выносил ему к машине чемодан.
Комиссар выпустил густое облако сигарного дыма.
— А какое впечатление сложилось лично у вас, Гафке? Нет у вас ощущения, что тут что-то не так?
— Да в общем-то нет, господин комиссар. Алиби как алиби. Никаких противоречий, неясностей я не обнаружил. Создалось, правда, впечатление, что даму эту довольно часто посещают мужчины, но что тут докажешь?..
— Однако она не уличная девка?
— Ну что вы! На три порядка выше. Да вы знаете этот сорт.
Комиссар хорошо это знал.
— А бар Рейнхардта? — спросил он.
— Тоже совпадает. По субботам он в самом деле закрыт. Чуть было не позабыл об этом, — сказал Гафке.
— Хорошо, Гафке. Составьте для дела отчет в письменной форме. И позвоните в следственную тюрьму. Пусть они пришлют ко мне доктора Брабендера без сопровождения.
Комиссар Кеттерле не стал дожидаться, пока Гафке выйдет из кабинета. Он сразу бросился к Хорншу.
— Ну? — сказал он еще в дверях, кинув беглый взгляд на пол, куда упал пепел его сигары.
— Кажется, дело было не совсем так, как изображал Робертс. Федеральная полиция вмешалась лишь потому, что миссис Робертс пропала без вести в штате Нью-Йорк, а найдена была совсем в другом штате — Нью-Джерси. Вот и все. Они забеспокоились, когда на второй день молочник и почтальон одновременно сообщили, что молоко и газеты возле дома остались нетронутыми. Сначала они позвонили, потом выждали еще день, пока не взломали виллу. Дверь террасы, ведущей к морю, была распахнута, одно из стекол разбито. Но стекло могло разбиться и от сквозняка. Поскольку местный шериф — его фамилия Грей — с ходу предположил несчастный случай, они, чтобы это выяснить, привели ищейку. Она взяла след, который увел к морю. Однако след не доходил до воды, он обрывался — и для собаки тоже — в тридцати метрах от полосы прибоя. Вначале этим они и ограничились. Но потом у шерифа возникли сомнения, и он подключил уголовную полицию. Те исследовали весь пляж, в том числе с помощью инфракрасных лучей, и точно установили, что след обрывается именно там. Изменения в ходе следствия наглядно демонстрируют надписи на папке с делом. Посмотрите: «Розыск пропавшей без вести Робертс» — зачеркнуто, «Дело об убийстве Робертс» — тоже зачеркнуто. В конце концов остановились на «Смертельном случае Робертс». Тому, что след обрывался так неожиданно, федеральная полиция не придала значения. Через семьдесят девять дней, когда была обнаружена утопленница, они заявили, что объяснить это можно совокупностью всевозможных обстоятельств. И в конце концов остановились на общем предположении, что, отличаясь некоторой эксцентричностью характера, она отправилась ночью купаться, попала в сильное течение и утонула. Во всяком случае, в противоположность Сандре Робертс в легких у нее обнаружили соленую воду. Хотите взглянуть на снимки?
Хорншу протянул комиссару картонную папку с наклеенными фотографиями, и Кеттерле подошел к окну.
— Да, вид не очень привлекательный.
Комиссар вернулся к столу.
— Рыбы, течения, естественное разложение. Они все отразили в деле.
Кеттерле бегло кивнул и отложил фотографии в сторону.
— Кто устанавливал личность утопленницы?
Хорншу полистал дело.
— Какой-то дальний родственник из Братлборо, штат Вермонт, кажется, племянник, и еще священник общины. Но тут есть кое-что еще поинтереснее. Несколько писем от доктора Реймара Брабендера, в которых тот настоятельно интересуется деталями дела, каковые и были ему сообщены. Вот копии ответов. И что самое удивительное, переписка велась всего два года назад.
Хорншу вынул из скоросшивателя несколько документов и подал их Кеттерле.
— Похоже, сам Робертс не очень-то интересовался судьбой своей первой жены.
Комиссар взял письма и подошел с ними к окну.
— Несчастный случай, безусловно, — произнес он оттуда. — Однако после недавних событий встает вопрос: не следует ли и события давние рассматривать в другом свете? Не исключено, что доктору Брабендеру пришла в голову подобная же мысль. Однако самое удивительное, что нам он так ничего и не сообщил об этом. А ведь должен был предположить, что письма эти окажут нам большую услугу.
— В общем-то да, — сказал Хорншу. — Но может, он просто решил, что мы и без него получим все материалы.
— И тем не менее, — сказал комиссар мрачно. — Тем не менее это странно.
В дверь постучали.
— Войдите, — сказал Хорншу и поднял голову.
— Фройляйн сказала, что вы здесь, — сказал Реймар Брабендер, — извините, если помешал, но...
Он встретился с комиссаром взглядом и умолк.
— С вашим алиби все в порядке, — Кеттерле остался стоять у подоконника, опираясь на него обеими руками. В правой он держал бумаги, которые только что передал ему Хорншу. — Примите мои поздравления, господин доктор. Вы можете немедленно отправляться домой. У вас остались в тюрьме какие-нибудь вещи?
— Нет, ничего. Могу я позвонить жене?
Комиссар указал на телефон. И пока доктор Брабендер сообщал жене, что подозрения против него полностью отпали, Кеттерле, прислонившись спиной к окну, перелистывал письма. Одно за другим.
Он легко мог представить, как Эрика Брабендер на другом конце провода не может сдержать слез радости.
— Да, любимая, я потом тебе все объясню. Все, все. Где машина? Ну и оставь ее там, я возьму такси.
Врач положил трубку.
— Мне хотелось бы еще обсудить кое-что с вами, господин комиссар, — сказал он и принялся ходить по комнате взад-вперед, засунув руки в карманы.
Кеттерле опустил руку с письмами и внимательно взглянул на него.