- У меня в сумочке. А что?
- Если мы будем ему подыгрывать, лучше телефон вернуть.
- Почему? – Ленка остановилась и посмотрела на меня.
- Потому что, если он захочет нас сдать, он с любого телефона может позвонить. А если мы ему подыграем – он сам станет нашим соучастником.
- Логично, любовничек.
- Но это при условии, если он захочет с нами поиграть в пресловутый порочный круг и сексуальное рабство. Если он решит нас воспитывать – ситуация останется тревожной.
Лена корчила унылую мордочку. Мы вошли на крытую веранду, где подавались завтраки.
16.
Гриша уже был там. Он сидел за столиком в углу и, увидев нас, неуклюже замахал руками.
Мы подошли ближе. Перед ним стояла чашка с йогуртом и мюсли, тарелка с тостами, масло и два стакана отвратительных концентратных «соков».
- Сейчас мы возьмем себе что-нибудь и придем! – Ленка положила сумку на стул и пошла к шведскому столу. Я последовал за ней.
Быстренько набрав всего подряд, я первым вернулся и сел напротив Гриши.
- Ну и что, какие идеи? – я решил взять на себя тягостную миссию и начать неприятный разговор.
Гриша явно заранее заготовил свою речь, может быть еще ночью. Скорее всего, он собирался сказать все сразу, поставив нас в глупое положение вопросом про телефон. Однако все пошло не так, и теперь он заметно волновался, решив действовать по ситуации.
- Давай я тебе сразу все выложу… Раз так получилось… - он замолчал на несколько секунд. – Ты же знаешь, у нас с тобой всегда были натянутые отношения. Ну, это же правда, ты всегда про меня говорил всякое говно, мне все передавали…
- Да, было такое… Врать не буду, – я решил продолжать быть паинькой и даже на секунду опустил глаза, изображая раскаяние.
- Ну вот… Конечно, то, что я вас тут застал и раскусил, – он посмотрел на меня, явно желая насладиться своим триумфом еще раз, – все это не добавляет мне ваших симпатий, но раз уж так получилось...
Я поискал глазами свою спутницу. Ленка ждала, пока повар приготовит ей омлет, Гриша перехватил мой взгляд.
- Пока Елены нет, я тебе скажу. Понимаешь, я никогда не был, ну, почти никогда… Короче, вот… Ну, в общем, я не был с женщиной… Так получилось… Шлюхами брезговал, а просто так у меня как-то не получалось… Я хочу все узнать, как и что, – он заговорил быстро, чуть заикаясь. Я почувствовал, что он с трудом импровизирует, и решил усилить его страдания:
- Что ж ты не трахнул ее, когда она пришла к тебе?
- Ну… Трахнул… Не люблю я это слово… Меня так удивила вся эта раскованность… Ее… Да и твоя. Ну, про тебя я знал, но не думал… Я всегда думал, что секс - это ритуал, это сложно, надо готовиться... Понимаешь? Женщина стесняется… Стыд… Его преодоление… запретный плод… Понимаешь? А тут… Я не ожидал… Все так грязно… Так внезапно… Мне и мерзко, и хочется… Но чтоб это не было унизительно… Не то слово… - Гриша зачмокал губами, покраснел и завертел головой.
- То есть все-таки ты хочешь трахнуть ее? Да? – Я начал механически есть салат. На все его «понимаешь?» мне хотелось ответить жестко и ехидно: все я понимаю, все с тобой понятно, задрот недоделанный! «Конечно, проще всего прикрывать свою прокисшую девственность рассуждениями о запретном плоде и романтическими воздыханиями», – думал я, но благоразумно молчал.
- Не совсем… Не только… Главное не это… - запинаясь, продолжил он. «Уже бы можно было как-то собраться с мыслями, мой маленький друг!» - язвил я мысленно.
Вроде бы общая атмосфера раскованности давала ему шанс расслабиться и все сказать. Этот метод работал почти всегда: быстро перевести нейтральный разговор на темы секса и показать собеседнику, что можно не церемониться и не стесняться. Во всяком случае, женщины в такой ситуации расслаблялись и дело быстро шло к счастливому финалу. Как поступать с мужчинами, я не знал. На его месте, дойдя до такой стадии, я бы уже точно перестал мямлить и цинично затребовал бы Ленку себе в койку, да еще и выложил бы все свои дурацкие фантазии.
- Так что ты хочешь? – я с трудом боролся с растущим во мне негодованием, но в то же время с замиранием сердца ждал, что же он все-таки скажет. «С такими, как у него, тараканами в голове можно ожидать любых предложений», - подумалось мне напоследок. Больше всего я боялся, что он уйдет в глухое морализаторство и захочет нас проучить. То есть повоспитывает в свое удовольствие и в итоге все равно сдаст, величественно отвергнув Ленкины прелести.
- Я хочу увидеть, как вы… делаете это… Нет, ну сначала сам… Попробовать. Потом еще… Посмотреть, пощупать… Рассмотреть все… Мне казалось, что в порнофильмах все не по- настоящему… Я не верю, что все так... Хочу увидеть вживую… Ну и там как пойдет.
- И… И что дальше? – я растерялся на несколько секунд, но постарался взять себя в руки.
- Дальше? Если все будет, как я хочу… То ничего не будет. Я никому ничего не скажу…
- Что не скажешь, Гриша? – Ленка уселась на стул между нами.
- Лена, Григорий не будет никому говорить, что видел нас. Я думаю, надо вернуть ему телефон, – нарочито спокойным голосом сказал я. Во всяком случае, мне показалось тогда, что голос мой звучал спокойно.
- Да ладно… пусть он будет у вас… для гарантии. - Гриша покраснел и опустил глаза.
Лена вопросительно посмотрела на меня.
- Нет-нет, надо отдать ему телефон.
Лена кивнула, залезла в сумочку и протянула ему телефон.
- Я ничего не скажу… Правда… Ну, если вы…
- Гриша, мы сделаем все, что ты захочешь! – Лена вкрадчиво посмотрела ему прямо в глаза.
Гриша отвел взгляд, а потом сказал:
- Я все-таки смущаюсь, но это пройдет…
- Расслабься, все будет хорошо… - Лена улыбнулась ему самой дружелюбной из своих улыбок.
Так началось наше сексуальное рабство.
И тут я подхожу к самому трудному в моей истории.
Описание секса - это всегда серьезная проблема для автора. Если, конечно, не ставить цель писать порнографию или пытаться всех шокировать. Описывать красиво можно только красивый секс, и это уже эротика получается. А некрасивый секс? Стоит ли вообще о нем писать?
По-хорошему, секс вообще крайне спорная материя для литературы. Как высказался некогда лорд Честерфилд, «значение любовных утех сильно переоценено: позы нелепые, удовольствие минутное, расходы огромные». Оставим на совести старого развратника затраты и сиюминутность удовольствий, тут все у всех по-разному, но вот что позы нелепы – это факт. И как эти позы описывать? И зачем? Тем более по-русски. Давно сказано, что на нашем чудесном языке говорить на такие темы можно или матом, или в медицинской терминологии. Притом непонятно, что хуже.
В былые времена мне стоило бы просто написать некую многозначительную фразу и опустить занавес до того самого момента, пока герои не сойдут с ложа любви или, как минимум, не перейдут к посткоитальным разговорам. Но на дворе 21-й век – это первое, и секс давно уже многократно и разнообразно описан в таких терминах и подробностях, на фоне которых мои писания едва ли покажутся чем-то чрезмерным.
И главное: в общем-то, рассказ мой о сексе, хотя мне и непросто в этом признаваться даже себе, - это второе. Мы живем жизнью мыслящего существа только после секса. Или до него, когда мы слишком маленькие и мозг занят познанием мира и всякими милыми детскими радостями. Недаром Иммануил Кант написал в своем дневнике чудовищную по правдивости фразу: «Наконец я стал импотентом и могу заняться философией». Потому что заниматься чем-либо кроме секса, пока половой вопрос актуален для человека, крайне сложно, если не сказать – невозможно.
Тут я главным образом говорю о мужчинах. Про женщин пусть пишут женщины, потому что рассказать, насколько далеко и глубоко все заходит у них, могут только они сами.
Для мужчины секс - это всегда больше, чем просто физиология. Это самоутверждение и миропознание. Я бы даже сказал – миросотворение. Кончая, мужчина чувствует себя создателем и господом миллиардов миров, которые вращаются и живут только потому, что он их породил, сотворил, и которые рухнут и исчезнут в небытии, как только он, творец и создатель, перестанет пребывать в том божественном состоянии, столь же скоротечном, сколь и прекрасном.
Почему я оказался в гребаной Турции, в этом отеле, с этой женщиной и в этой кошмарной ситуации? Потому что я хотел секса. Но не банального, скучного, семейного, повторяющегося и пресного. Нет, я хотел, чтобы он был ярким, острым и волнующим, чтобы к обычному комплексу физиологических и моральных ощущений добавились еще и другие, которые, как драгоценные крупицы заморских специй, превращают нехитрый набор ингредиентов в оригинальное блюдо.
Я имел не просто женщину. Это была чужая женщина. Женщина, с которой я не должен был бы спать. Мы оба переступали через мораль, и это одно уже выводило все мои ощущения на новый уровень.
Любовнице не надо врать, перед ней не надо изображать заиньку-паиньку и волноваться, не испугается ли она твоих новых идей. Любовницы конкретны и предметны. Они точно знают, чего они не хотят: они не хотят скуки, не хотят банальности, они хотят новых впечатлений и эмоций.
По большому счету, что такое жизнь, как не последовательность эмоций, самые яркие из которых и являются нашими воспоминаниями? Раньше люди жили в усложненном мире, где даже признаться себе в некоторых вещах было невозможно. Зато мы живем в такое время, когда можно честно и откровенно сказать себе: я живу для удовольствий. Я хочу получить максимальное количество эмоций, желательно приятных. Поэтому мы ломаем шеи на лыжных спусках, ныряем в акульи бездны, пьем, курим и трахаемся. Поэтому трахаемся с чужими женщинами – чтобы, куря и выпивая с ними до, после и во время запретного и такого сладкого секса, почувствовать себя совсем не так, как чувствуешь себя, целуя в лобик законную, любимую и единственную женщину после честного семейного секса. Мы хотим эмоций, и мы их получаем.
Запах и вкус чужой самки – это что-то очень древнее, из приматских еще времен, из животного восторга от обладания женщиной вожака: пока он там самоутверждается и принимает почести от подданных - убежать за кустик с его самой любимой и молодой женой и там почувствовать себя альфа-самцом и не только. Даже если он никакой не вожак, а просто другой… Другой, целующий красный зад вожака, пока мы тут, в кустиках, целуем друг друга в те уста, которые… Но это уже детали.
А что нужно самке, если рассуждать по-нашему, по-обезъянски? Может быть, ничего не нужно. Может быть, ею движет простая невостребованность? Желание получить неучтенную порцию ласк и удовольствий? Почувствовать себя свободной и хитроумной, чтобы потом, вычесывая из своего законного самца законных вошек, шептать ему на ушко: дурачок ты мой, глупенький маленький мальчик!
Мы плохо знаем мир, в котором живем. Я о мире людей, а не о Вселенной, которую мы тоже почти не знаем, если уж честно.
Известно, что в определенном возрасте ребенок вдруг осознает, что он один из многих других. Это ужасное открытие для умных людей становится первым шагом на большом пути самопознания и познания мира. Глупые так и живут всю жизнь с мыслью, что уж они-то – особенные, даже если работают охранниками в овощном ларьке.
С одной стороны, мы искренне верим, что знаем что-то о других людях. Особенно забавно все обстоит именно с сексом. Маркиз де Сад искренне полагал, что его причудливые интересы, вроде щипания пинцетом и тому подобного, разделяются всеми вокруг, просто люди себе в этом не признаются. С другой стороны, попадаются некоторые скромные люди, которые искренне полагают, что в рот берут только проститутки, анальный секс - удел гомосексуалистов, а все остальное - и вовсе следствия тяжелого психического недомогания. Но это, конечно, крайности. Маркиз, может, потому и остался в памяти человечества, что не постеснялся вывалить свои фантазии на публику.
Обычно же люди думают: вот я какой грязный извращенец – люблю, когда девушка шлепает меня ремнем, к примеру. И живет человек, упивается собственной извращенностью, думает с замиранием сердца: знали бы люди вокруг, чем я занимаюсь! Вздрогнули бы! Между тем как его ближайшие друзья, приличнейшая семейная пара, практикуют групповые садомазохистские оргии, а благообразный друг детства вполне может оказаться раскованным трансвеститом – просто эта, вторая жизнь, обычно существует параллельно первой. Только немногие представители богемы смешивают два мира и два образа жизни в один, изумляя обывателей. На самом деле это глупо и нерационально, ну да ладно.
То, что прощаешь себе, ужасает в других. Любой человек рассуждает примерно так: нет, ну мой-то случай исключительный, я не делаю ничего плохого, у меня все прилично, даже когда я занимаюсь чем-нибудь общественно порицаемым. Потому что я особенный, я – это я, поэтому мне-то можно, но почему - они? Неужели и они тоже?
В том-то и дело, что и они тоже. И все - тоже. Потому что наше время дало миллионам людей возможность предаваться тому утонченному и разнообразному разврату, который еще недавно был доступен лишь богачам или богеме, а остальные могли только фантазировать.
Сегодня просто надо иметь выход в Интернет. И все получится.
С изменами, в общем, примерно та же самая ситуация. Люди сплошь и рядом делают это, но искренне полагают, что их половины – ангелы. Хотя все чаще и чаще по умолчанию гуляют обе стороны – это уже из личных наблюдений.
Конечно, все это явления последних десятилетий. Раньше было хуже с помещениями, ресторанами и клубами. И главное – не было Интернета. Вместе с ним появилась возможность анонимно откровенничать с людьми, знакомиться и реализовывать свои фантазии, не прибегая к услугам работников почты, телефонной станции и других посторонних. Удобно, анонимно, конфиденциально.
- Гриша, только у меня месячные… Тебя это не смутит? – Ленка затушила сигарету и с какой-то непонятной мне полуулыбкой посмотрела на нашего мучителя.
- Ну… я не знаю… Я читал, что все равно можно же… - было видно, как трудно ему даются такие взрослые темы.
- Можно, конечно, если крови не боишься… - Она встала из-за стола и, опершись на спинку стула, спросила:
- Ну и когда начнем?
- Давайте я к вам приду… И потом пойдем на пляж. Да? – Гриша явно уже все придумал, и от его решимости и оптимизма мне сделалось неуютно.
- Хорошо, заходи.
Мы молча пошли к себе. Сказать было нечего. Я поймал себя на странном равнодушии к происходящему. Немного неловко было только оттого, что отдуваться придется Ленке. А я буду при ней исполнять неблагородную роль как бы сутенера.
17.
Мы зашли в номер. Ленка задернула шторы и попросила включить кондиционер. Аппарат с противным гулом заработал. Она снова закурила, присев на краю кровати.
- У тебя не сильно бежит? – проявил я заботу, хоть прозвучало это крайне неуместно.
- Бежит как обычно… В конце концов, надолго этого козленка не хватит, потрется минут пять и кончит. Если ему не станет противно и он вообще не откажется от всей этой затеи. – Она встала и налила себе виски.
Мы закупились в беспошлинном магазине с размахом, но за прошедшие дни выпили мало. Зато в последние сутки расход алкоголя резко увеличился. Подумалось даже, что с такими темпами нам может и не хватить до отъезда.
Я налил себе и включил телевизор. Все-таки ситуация была совершенно неловкая.
- А мне что делать? Тут или как? – спросил я ее, действительно не представляя себе, как надо себя вести.
- Это уж как Гришенька скажет, любовничек… - Ленка открыла духи и растерла несколько капель за ушами и на груди.
Повисла пауза. Я столько всего передумал за последние сутки, что любая попытка осмыслить ситуацию выбрасывала меня на другой конец сознания.
…Я вспомнил, как лишался девственности. Может быть, где-то есть счастливые ребята, у которых первый раз был романтичным и приятным, но лично я таких не знал и себя к таковым отнести не могу.
Мою первую женщину мне нашел мой лучший друг. Не знаю, что это была за девушка и что их вообще связывало, но, в общем, как-то он с ней договорился.