— Хорошо, хорошо, — энергично закивал Сога и протянул костлявую, жилистую руку. — Акира, у тебя есть карточка?
— Да, конечно.
Дзюмондзи достал из кармана визитную карточку и с преувеличенным почтением подал ее приятелю.
— Дзюмондзи, — прочитал Сога. — С каких это пор ты стал Дзюмондзи?
Его настоящее имя было Акира Ямада, но оно всегда казалась ему слишком заурядным, слишком обыкновенным, поэтому он взял имя любимого велосипедиста.
— Звучит немного забавно, — сказал он.
— Забавно? Мягко сказано. Можно подумать, ты какой-то артист или художник… Впрочем, тебе всегда нравилось все необычное. Черт, а почему бы и нет? — Сога рассмеялся и сунул карточку в нагрудный карман пиджака. — Что ж, приятно было встретиться. Теперь будем держаться на связи, чаще видеться.
— Я с удовольствием, — с притворным энтузиазмом сказал Дзюмондзи.
Он с трудом мог поверить, что когда-то они были членами одной банды, гонявшей по городу на мотоциклах.
— Возникнут проблемы с взысканием долгов — обращайся, — добавил Сога. — Всегда поможем. Тебе ведь дополнительные кулаки не помешают, а?
— В случае чего обязательно позвоню, — пообещал Дзюмондзи. — Но суммы у нас чаще всего небольшие, так что в большинстве случаев справляемся своими силами. — Вообще-то основную массу его клиентов составляли мелкие людишки, которые, если надавить на них посильнее, могли просто исчезнуть и оставить тебя ни с чем. Но большинство из них были слабы, а на слабаков давить не стоить — им вполне достаточно мягкого напоминания. Успех в таком бизнесе, каким занимался Дзюмондзи, приходит к тем, кому удается найти правильный баланс между убеждением и принуждением.
— Ладно, поступай как хочешь. Но вот что я тебе скажу: уж больно ты весь чистенький да приглаженный. Даже и не знаю, что с тобой делать. — Сога потрепал его по щеке. — Впрочем, парень с мозгами тоже может пригодиться. Молодежь в наше время совсем тупая, оттого и жизнь чертовски трудная. Ну ничего, за несколько лет в банде все приходят в порядок.
Он кивнул в сторону своих помощников.
— А нет ли у тебя чего-нибудь, на чем можно было бы немного заработать? — спросил Дзюмондзи, возвращаясь в конце разговора к теме, которая всегда была у него на первом месте.
— Узнаю старину Акиру, — усмехнулся Сога и, внезапно посерьезнев, повернулся к своей машине, возле которой его ждали двое: парень с выбеленными волосами, очевидно водитель, и молодой крепыш, выполнявший, судя по всему, роль телохранителя.
Все трое сели в автомобиль и уехали. Дзюмондзи пожал плечами. Пользоваться услугами чужих бандитов он не собирался, но если появится шанс подзаработать, то почему бы и нет? В конце концов, денег слишком много не бывает.
На небольшой улочке за вокзалом Хигаси-Ямато находился полузабытый суси-ресторан, специализирующийся на торговле навынос. Грязный навес, замызганный фургончик, паренек, скребущий туалетной щеткой ведерко из-под риса. Другими словами, одно из тех заведений, которые давно привлекают внимание департамента здравоохранения. И вот над ним-то, если подняться по пропахшей запахами пищи лестнице, находился офис Дзюмондзи.
Он взошел по скрипучим ступенькам, толкнул тонкую фанерную дверь с белой табличкой «Центр миллиона потребителей» и перешагнул порог кабинета, оснащенного одним компьютером и несколькими телефонами. За двумя столами сидели скучающего вида молодой человек и женщина средних лет с торчащими во все стороны волосами, которые популярны у девчонок вдвое меньшего возраста.
— Что нового? — спросил Дзюмондзи.
— Обычное затишье после ленча, — ответил мужчина, которому было поручено попытаться отыскать след мужа Кунико. — Как я и говорил, ничего из этого не получится.
— Если увидишь, что поиски чреваты расходами, брось, — проинструктировал Дзюмондзи, и молодой человек облегченно вздохнул.
Похоже, он с самого начала понял, что дело бесперспективное, и особенно не старался. Женщина, только что рассматривавшая ярко-красные ногти, подняла голову и посмотрела на босса.
— Вы не будете возражать, если я уйду сегодня пораньше, сразу после пяти?
— Никаких проблем, — легко согласился Дзюмондзи.
Он уже давно подумывал о том, чтобы уволить ее и заменить кем-то помоложе, но в конце концов пришел к выводу, что толку от этого не будет. Эта, по крайней мере, умела цеплять клиентов на крючок. Тогда, может быть, избавиться от парня? Некоторое время Дзюмондзи сидел, глядя в окно и представляя себя на месте Кунико. Интересно, откуда она ожидает денег? В последние месяцы он думал только о деньгах, а потому обещание Кунико пробудило в нем любопытство. Рядом с вокзалом, за заросшим травой пустырем, где планировалось возвести новую многоэтажку, опускалось большое летнее солнце.
7
Вслушиваясь в доносящиеся со всех сторон тихие, влажные звуки, напоминающие шелест покачивающейся в тумане травы, но на самом деле издаваемые насекомыми, он думал о том, как не похоже все это на Сан-Паулу, где стрекотание кузнечиков вызывает ассоциацию с разносящимися в сухом летнем воздухе ударами колокола. Кадзуо Миямори сидел в высокой траве, пригнув голову и обхватив колени руками. Над головой снова закружила стайка москитов, но, хотя они уже покусали его голые руки и теперь собирались повторить атаку, Кадзуо не шевелился. Он сам назначил себе испытание и не собирался сдаваться при первых же трудностях. Кадзуо часто устраивал себе самые разные испытания, боясь, что без них быстро превратится в плохого человека.
Просидев без движения некоторое время, он понял, что слышит не только насекомых, но и тихое, спокойное течение воды. Это не было приятное журчание чистого ручейка или стремительный бег горной речушки; звук напоминал глухое клокотание плотной, густой, темной жижи. Кадзуо знал, что звук доносится из закрытой сточной канавы, по которой, ворча, движется мутный поток, несущий мусор и даже тела мелких зверьков.
Трава вдруг зашуршала от налетевшего порыва ветра, и ржавый ставень за его спиной застучал, задребезжал, как будто ожил. Этот одиночный звук напомнил, что там, в темноте, скрывается за ставнями пустое здание заброшенного цеха. Вчера он прижал ее к ставню… От одного лишь воспоминания по спине Кадзуо покатились капли холодного пота. Что он наделал? В какое чудовище превратился? Стоило только отказаться от испытаний, ослабить контроль — и он стал совсем другим человеком, гадким, отвратительным. Кадзуо сорвал стебелек лисохвоста и щелкнул по нему пальцем.
В 1953 году, когда возобновилась прерванная войной эмиграция, отец Кадзуо Миямори покинул префектуру Миядзаки и двинулся через океан в Бразилию. Благодаря содействию уже жившего там родственника, он получил работу на расположенной в пригороде Сан-Паулу ферме, принадлежащей выходцу из Японии. Отец Кадзуо мечтал сколотить состояние. Довольно скоро иллюзии рассеялись, и стало ясно, что между японцами, получившими образование в относительно либеральной послевоенной Японии, и более традиционалистски настроенными довоенными иммигрантами, испытывавшими в Бразилии настоящие страдания, есть большая разница. Проникшийся духом свободы отец Кадзуо оставил ферму и устремился в Сан-Паулу, где у него не было ни друзей, ни даже знакомых.
В Сан-Паулу он обратился не к соотечественникам, японским иммигрантам, а к бразильскому парикмахеру, который и принял его на работу в качестве ученика. К тридцати годам отец Кадзуо не только вступил во владение парикмахерской и полностью освоился в новой жизни, но и женился на красавице-полукровке, которых в Бразилии называют мулатками. В скором времени у пары родился сын, Роберто Кадзуо. Все шло хорошо, но в год, когда Кадзуо исполнилось десять, отец погиб в дорожной аварии, так что мальчик не успел ни научиться языку далекой родины, ни познакомиться как следует с ее культурой. Пожалуй, единственным, что оставил отец сыну, было японское гражданство и имя.
Закончив среднюю школу в Сан-Паулу, Кадзуо поступил на работу в типографию. Однажды он увидел постер такого содержания: «ТРЕБУЮТСЯ! РАБОЧИЕ В ЯПОНИЮ! ОГРОМНЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ И ОТЛИЧНЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ!» Ему уже говорили, что бразильцам японского происхождения не требуется въездная виза и они сами могут определять срок нахождения в стране предков. Говорили, что тамошняя экономика на подъеме, что рабочих остро не хватает и устроиться не составляет труда.
Не спеша бросаться в омут с головой, Кадзуо порасспрашивал знакомого о положении в далекой Стране восходящего солнца и узнал, что Япония — наиболее динамично развивающееся государство в мире. В магазинах полным-полно самых разнообразных товаров, а недельный заработок больше месячного в Бразилии. Кадзуо всегда гордился своими японскими корнями и мечтал о том, чтобы когда-нибудь, если представится возможность, посетить родину отца.
Прошло еще несколько лет, и однажды Кадзуо случайно повстречал того самого знакомого, рассказывавшего ему о Японии. Тот только что вернулся в Бразилию, отработав два года на японском автозаводе, и теперь разъезжал по Сан-Паулу на новеньком сверкающем автомобиле. Кадзуо сразу проникся завистью к счастливчику. Экономическое положение в Бразилии было хуже некуда, и признаков улучшения не наблюдалось, так что, работая в типографии, о новой машине оставалось только мечтать. Кадзуо тут же решил, что отправляется за океан. Продержавшись два года, можно купить себе автомобиль, а если задержаться дольше, то и покупка собственного дома уже не будет казаться только мечтой. К тому же есть шанс пожить на родине отца.
Беспокоило лишь то, что мать может быть против такого приключения, но, когда Кадзуо рассказал ей о своих планах, она одобрила их без раздумий. Пусть он не знает ни языка, ни культуры, но в его жилах течет и японская кровь, и, конечно, соотечественники примут его как своего. Ей казалось, что все должно быть именно так — ведь это естественно. Да, конечно, есть бразильские японцы, которым удается посылать своих детей в колледжи, обеспечивая для них место в здешней элите, но у Кадзуо положение совсем другое. Он — сын парикмахера из бедного района города, и кому, как не ему, искать счастья за границей, чтобы потом, поднакопив деньжат, вернуться в Бразилию и добиться успеха уже здесь. Таким образом он пойдет по стопам человека, чей дух независимости живет в его крови.
Кадзуо попрощался с типографией, в которой отработал шесть лет, и спустя шесть месяцев сошел с борта самолета в аэропорту Нарита. То был знаменательный момент; он думал о своем отце, девятнадцатилетнем парне, приехавшем когда-то в совершенно незнакомую, далекую южноамериканскую страну. Кадзуо едва перевалило за двадцать пять, когда он прибыл в Японию с двухлетним рабочим контрактом.
Очень, очень скоро выяснилось, что на земле предков никому нет дела до того, какая кровь течет в его венах. Везде, начиная с аэропорта, на него смотрели как на гайдзина,иностранца, чужака, и такое отношение возмутило его. «Я же наполовину японец, — хотел крикнуть он. — Я гражданин Японии». Но для этих людей своим мог быть только тот, кто имел такие же черты лица и разговаривал на их языке.
В конце концов Кадзуо решил, что японцы вообще склонны судить о вещах по их внешним признакам и идея дружбы и братства, воспринимаемая его матерью как нечто само собой разумеющееся и включающая в себя родство или, по крайней мере, близость духовных основ, находит отклик и понимание лишь у немногих. В тот день, когда Кадзуо понял, что лицо и телосложение навечно обрекают его на статус гайдзина,сладкий дым надежд, связанных с Японией, развеялся. Ко всему прочему, и работа на фабрике оказалась еще менее интересной, чем работа в типографии в далекой Бразилии. Тяжелая, механическая, изнурительная, эта работа не только выматывала силы, но и подтачивала дух.
В поисках выхода Кадзуо решил рассматривать свое пребывание в Японии как духовное испытание — двухлетнюю проверку характера на прочность. Он поставил перед собой цель — скопить денег на машину. Его мать была истовой католичкой, но Кадзуо придерживался иной духовной дисциплины. Силы ему даст не Бог, а его собственная воля, самоконтроль, стремление к достигнутой цели. И все же прошлым вечером, впервые за долгое время, самоконтроль подвел его. Он сунул в рот травинку и поднял голову. По сравнению с Бразилией в небе почти не было звезд.
Вчера у него был выходной. На фабрике действовал пятидневный рабочий цикл — четыре рабочих дня и один выходной. Такой непривычный график сбивал внутренние биологические часы, настроенные на полноценный отдых в субботу и воскресенье. С нетерпением ожидая перерыва, Кадзуо одновременно испытывал сильное желание провести весь свободный день в кровати. Усталость давила еще и потому, что он впервые переживал дождливый сезон в Японии. Воздух был такой влажный, что даже густые курчавые волосы Кадзуо становились липкими, а смуглая кожа казалась безжизненной. Вывешенное для просушки белье оставалось сырым, а отсыревший дух бессильно жался к земле. В конце концов он решил съездить за покупками в городок, известный как Маленькая Бразилия и находящийся на границе двух префектур, Гунма и Сайтама. Быстрее всего добраться туда можно было бы на машине, только вот у Кадзуо не было ни машины, ни водительских прав. Оставался поезд или автобус, но поездка на них занимала почти два часа.
На Плаза-Бразилия Кадзуо заглянул в книжный магазин и долго стоял в проходе между стендами, листая спортивные журналы. Потом купил кое-какие продукты, чтобы приготовить дома бразильскую еду, и отправился в видеосалон. Когда пришло время возвращаться на фабрику, им уже вовсю овладела тоска по родине. Кадзуо скучал по Сан-Паулу, скучал по всему, что осталось там, по всему бразильскому. Решив задержаться еще немного, Кадзуо зашел в ресторанчик на углу и взял бразильского пива. Знакомых по фабрике здесь не оказалось, но он сидел с людьми, которые говорили на португальском, спорили о футболе, и чувствовал себя почти так же, как в каком-нибудь баре в его родном городе.
Для иностранных рабочих при фабрике имелось общежитие, в котором на двоих выделялась комната с крохотной кухней. Кадзуо жил с парнем по имени Альберто, но когда он, изрядно охмелевший после нескольких выпитых бутылок пива, возвратился около девяти вечера, приятеля не было. Наверное, Альберто вышел поужинать. Чувствуя приятную расслабленность, Кадзуо забрался на верхнюю койку и попытался уснуть.
Примерно через час его разбудили приглушенные звуки. Похоже, Альберто вернулся не один и теперь развлекался внизу с подружкой. Может, они и не заметили, что наверху кто-то спит, а если и заметили, то его присутствие нисколько не охладило их пыл. Кадзуо давненько не слышал стонов охваченной страстью женщины, и к тому времени, когда бедняга заткнул уши, было уже поздно — фитиль желания успел вспыхнуть. Он потратил немало сил, стараясь уберечь порох от случайных искр, но так и не сумел избавиться от фитиля. И как только тот поймал огонь — все, взрыв стал почти неизбежен. Кадзуо лежал на верхней койке, безуспешно пытаясь закрывать то уши, то рот, ворочаясь, потея и проклиная все на свете.
Подошло время собираться на работу. Альберто с подружкой поднялись, оделись и, не переставая смачно целоваться, вышли из комнаты. Кадзуо выждал еще несколько минут, потом спустился и, подгоняемый жаждой приключений, отправился на поиски женщины. Никогда в жизни он не испытывал такого возбуждения; желание переполняло его, распирало, кипело, требуя немедленного выхода. Пугало еще и то, что все налагаемые им на себя ограничения, все испытания твердости, все проверки стойкости и силы воли только усугубили положение и способствовали накоплению горючего материала. И все же каким страшным ни казался надвигающийся неумолимо взрыв, Кадзуо уже не мог остановиться.
Он шел по плохо освещенной улице, ведущей от общежития к фабрике. Улица представляла собой пустынную дорогу, с одной стороны от которой тянулись корпуса заброшенных предприятий, а с другой дешевые муниципальные дома. Мелькнула мысль, что если подождать здесь немного, то можно встретить кого-то из спешащих на работу женщин. Кадзуо знал, что большинство из них далеко не молоды, но сейчас это не имело никакого значения. И все же время шло, но никто не появлялся. Какая-то часть его испытала облегчение, но другая почувствовала острое разочарование, напоминающее то, которое охватывает упустившего дичь охотника. Он уже собирался повернуть назад, когда вдруг увидел торопливо идущую женщину.