– Жалобы, заявления есть? – и скользнул пренебрежительно-холодным взглядом по выстроившимся в шеренгу заключенным. Увидев лилово-фиолетовое, распухшее лицо Фрола, усмехнулся: – Вижу, что здесь все в порядке. Дисциплина в камере на должном уровне!
Вслед за Хозяином вышел и Калган для получения возможных инструкций. Вскоре он вернулся в камеру с торжествующей улыбочкой во все лицо.
– Ну что, Молчун, – хлопнул Фрола по спине, – пойдем-ка побазарим.
Лимон с Кузей дожидались своего шефа, сварив пол-литровую банку чифиря самодельным кипятильником, подсоединенным к лампочке и для заземления к оконной решетке.
Если и удивились, что Калган привел с собой Фрола, то виду не подали.
– Чая мы тебе не предлагаем, – усмехнулся Калган, присаживаясь к своим дружкам. – Не заслужил еще. Но с завтрашнего дня, может, и станем давать. В отдельной кружке...
Фрол весь напрягся, начиная понимать, что стоит за напускным радушием «старшего».
– Хозяин доволен проделанной с тобой воспитательной работой. – Калган с явным удовольствием прихлебывал чай между затяжками сигареты. – Но он сильно сомневается, что этого достаточно. Велел тебя перекрасить. Хозяину, вишь, не нравится твой черный воровской цвет... Ну, в красную масть, понятно, не получится, а вот в голубую – без проблем.
Фрол затравленным взглядом обвел камеру. Зеки, как послушные автоматы, занимались сборкой переключателей. На всех лицах маской застыло обреченно-тупое выражение. Было совершенно ясно – на их помощь рассчитывать не приходится. Не люди – овцы.
– Я не мазохист, грубое насилие мне не в кайф, – продолжал Калган. – Другие просто накинули бы на шею полотенце, придушили децал, чтоб не рыпался, а потом и использовали. Но когда по взаимному согласию – это куда приятней. Так что смирись, дорогой, все одно тебе отсюда никуда не деться. От срока-то лишь годишник остался, перебьешься и «голубым». Зато здесь никто больше бить не будет, чай и курево обеспечим, да и сменную норму – побоку. Ну как, подписываешься? Или сначала у тебя надо все здоровьишко отнять?
Другого выхода Фрол не видел – и, по-звериному быстро, схватив с пола железную форму из-под гаек, с отчаянным воплем обрушил ее на голову старшего. Не выпуская форму из рук, попятился и, упершись спиной в дверь, стал остервенело бить в нее ногой, вызывая дежурного. Лимон с Кузей, оцепенев, таращились на беспомощно привалившегося к стене Калгана. Тот выглядел реальным кандидатом в покойники – глаза закатились, по посеревшему лицу сбегали струйки темно-вишневого цвета.
Остальные зеки, бросив работу, наблюдали за происходящим с плохо скрываемой животной радостью.
Дружки Калгана уже немного очухались.
– Бей гада! – завизжал Кузя. – Он против братвы попер!
– Вы не братва, – с ненавистью выдохнул Фрол, поднимая форму над головой, – а пауки в банке!
Готовое вот-вот разразиться кровавое побоище предотвратил влетевший в камеру наряд контролеров с резиновыми дубинками.
Фрола кинули в одиночку, а Калгана вызванные санитары уволокли на носилках в зоновскую больницу.
Через четыре месяца в лагерном клубе состоялся показательный суд. Фролу влепили три года крытки – тюремного режима.
Калган, уже полностью оправившийся, ходил в героях красной масти, награжденный администрацией за заслуги должностью завхоза первого отряда.
Погрузившись в тягостные для него воспоминания, Фрол «добивал» уже третью папиросу из серебряного портсигара. Зрачки его глаз заметно помутнели, голос стал тихим и хриплым.
Я принес из мансарды по паре бутылок пива:
– Освежись, братишка, и выше голову! Про крытку не стоит рассказывать. Отлично представляю, что тебе там пережить пришлось.
Зацепив ногтем большого пальца жестяную пробку, Фрол выщелкнул ее в потолок и жадно припал к горлышку.
– Теперь понятно, зачем тебе эти козлы понадобились. – Я попробовал повторить его фокус с пробкой, но безуспешно. Пришлось воспользоваться банальной открывашкой. – Но к чему сложности такие – сюда их тащить? Легче было на месте кончить. Хотя нет – просекаю! Ты, должно, пытал их перед смертью?
– А кто сказал, что они сдохли? – лукаво усмехнулся Фрол, его остекленевшие глаза заметно оживились. – Попал пальцем в небо, Евген!
– Как? Живы? – Я так удивился, что забыл о пиве. – Ты что, неужто отпустил?
– Живехоньки. Но опять промахнулся – я не такой добренький, чтоб отпустить. Сидят у меня, как пауки в банке.
– Где? Я же искал – и ничего!
– Так и задумано, – довольно оскалился Фрол. – Надежно упрятаны. Под сараем яма вырыта. Хочешь глянуть?
Мы вышли во двор. Ущербная луна равнодушно плыла по небу, отбрасывая на землю холодный мертвенный свет. Было тихо, только вдалеке, подвывая, жаловалась на судьбу какая-то собака.
Фрол шел впереди, освещая нам путь допотопным керосиновым фонарем «летучая мышь».
В просторном сарае, рядом с загородкой для свиного семейства, стояла небольшая копна сена. Вооружившись вилами, Фрол несколькими мощными взмахами переместил ее к стене. На освободившемся месте обнаружился квадратный стальной лист.
Общими усилиями сдвинули его в сторону, открыв черный, широкий зев ямы. В нос ударил тошнотворный запах плесени и человечьих испражнений.
При слабом колеблющемся пламени «летучей мыши» я разглядел схрон – метров восемь глубиной и примерно два в поперечнике. Все трое и правда были здесь. Сильно обросшие и грязные, они уже мало походили на людей. Калган, дико вращая белками глаз и изрыгая звуки, смахивающие на плач и на рычание, подпрыгнул, безуспешно пытаясь схватить впущенный Фролом в яму фонарь. Лимон сидел на земле, тупо глядя перед собой, не обращая на нас никакого внимания. Кузя, скрючившись, лежал у стенки, обратив вверх синюшное лицо с закрытыми глазами. На его голой шее я заметил пятна, похожие на кровь.
– Долго еще любоваться будешь? – недовольно поинтересовался Фрол, вставая с колен. – А может, компанию желаешь им составить?
Я мигом вскочил и помог вернуть стальной лист на место. Когда между мной и жуткой ямой появилась надежная преграда, испытал искреннее облегчение. Но все же держался от Фрола на почтительном расстоянии, вдруг остро пожалев, что мой «марголин» остался в мансарде.
В дом вернулись молча. Под предлогом пополнения пивных запасов я поднялся к себе и первым делом сунул десятизарядного «братишку» в наплечную кобуру. Сразу успокоившись, прихватил из ящика последние бутылки и спустился в горницу.
Фрол, попыхивая папиросой, сидел за столом со странной, блуждающей улыбкой на осунувшемся лице.
– Думаешь, Евген, у меня крыша поехала?
– Да нет... На-ка, промочи горло.
Когда Фрол, своим коронным способом откупорив бутылку, утолил жажду, я поделился наблюдениями:
– По-моему, твой Кузя уже отбросил копыта.
– Не, жив еще, – равнодушно отозвался бывший «крытник». – Просто без сознания. Если бы у тебя столько кровушки высосали, и ты б смотрелся покойником.
– Как – высосали?! О чем ты?
– Ну да, – Фрол жестко посмотрел мне в глаза. – Ни еды, ни питья им не даю... Читал «Монте-Кристо»? Он врага-банкира голодом уморить хотел, да не сдюжил – пожалел. Ну, я-то покрепче буду... Так что они у меня на полном самообеспечении... Попервости мочу свою пили, но быстро, понятно, вышла. После и на кровушку перешли. Донором, ясно, стал самый слабый – Кузя. Это что! Ты через недельку глянь, когда оголодают всерьез. Наверняка людоедством займутся. Они же пауки. А когда мух нет, пауки жрут друг дружку!
– Понятно... – Я во все глаза смотрел на собеседника; так, наверное, рассматривает пациента начинающий психотерапевт, решая, какой поставить диагноз. – А что дальше? Чем все кончится?
– Думаю, последним останется Калган. Но на пути в преисподнюю он все одно лишь чуток отстанет от своих дружков.
– Но ведь схрон рано или поздно кто-нибудь обнаружит.
– Навряд ли, Евген. – Фрол зевнул во всю пасть – четвертая папироса его явно укачала. – Как дело завершится, подгоню машину цемента и вбухаю в яму. Все предусмотрено, дорогуша. Ладно, спать пора. По утряне на свиноферму топать. За этими наемными работничками из бывших колхозников глаз да глаз нужон. Коли не проследить, свинки некормленными останутся. Ведь у этих лодырей и пьяниц нет ни капли жалости к бессловесным животным...
Укладываясь спать, я все же припер дверь мансарды ящиком из-под пива. На случай, чтобы хозяин дома врасплох не застал, если вдруг раскается в излишней откровенности и вздумает сбагрить меня в яму к вампирам.
Утром проснулся чуть не с появлением солнца, но фермера уже не было. Позавтракав без малейшего проблеска аппетита, отправился на прогулку.
Весенний лес встретил запахом хвои и прелых прошлогодних листьев, чириканьем каких-то птах и деятельным перестуком невидимых дятлов, видно, наперегонки старавшихся поскорее заработать сотрясение своих птичьих мозгов.
Натура жаждала полного одиночества, посему путь мой лежал в сторону от деревни. Через час, бродя по почти девственной тайге, вышел к мелкой речушке. Богата земля уральская – на галечном дне недалеко от берега ясно различалось несколько камней-валунов редкостного розового и сочно-зеленого нефрита. Жаль, это не мой бизнес, а то занялся бы ювелирно-поделочным ремеслом. Впрочем, при случае, вполне можно выгодно продать идею заинтересованным лицам...
Люблю, когда листья похрустывают под ногами, как новенькие дензнаки, но земля была влажная и дурацкое. противное чавканье наводило почему-то на мысль о бренности всех дорог, наверное, ведущих лишь в болото.
У устья речушки увидел бревенчатый домишко с единственным окошком. Помесь овчарки с волкодавом, молниеносно выскочившая из-за угла, бросилась на меня даже без предупреждающего рычания. Пришлось ее навсегда утихомирить парой огненных выхлопов из «марголина». Так как «братишка» был с навинченным глушителем, шухера кашляющие выстрелы не произвели – из хибары никто не показался.
Ну, коли гора не идет к Магомету – Магомет идет к горе!
Стараясь по-глупому не попасть в возможный сектор огня из окошка, я крадучись подобрался к избе с тыла (благо забор беспечно отсутствовал) и замер у входной двери из плохо пригнанных нетесаных березовых досок.
Изнутри слышалось какое-то шевеление, но, как показалось, ничуть не опасное для моего здоровья. Вся эта история начинала напоминать прошлогодний визит на собачье кладбище «Приют для друга». Оставалось лишь надеяться, что здесь меня не встретят свинцом автоматной очереди вместо приветствия.
Сжимая успокоительную рифленую рукоять пистолета, я стволом толкнул дверь. К несказанному удивлению, она не была заперта и без скрипа, легко подалась внутрь.
Картина, что я застал, до смешного смахивала на кинофильм «Самогонщики».
Изба, как оказалось, была обычной времянкой – даже пол земляной, а главный атрибут русской избы – печь – заменяла простая чугунная «буржуйка».
На ней стоял двухведерный бак из нержавейки. Тянущийся от него длинный змеевик с водяным охлаждением не оставлял сомнении в предназначении аппарата.
Да и готовая продукция была налицо – у стен стояло несколько десятков ящиков самопальной водки уже с этикетками и пробками.
У «буржуйки», подбрасывая дровишки, суетился голый по пояс тридцатилетний детина с татуировкой семиглавой церкви на спине.
Видно ощутив сквозняк от распахнутой двери, он резко обернулся, не забыв прихватить прислоненный к печке туристический топорик.
Как говаривал один известный мент: «Мысленно я ему аплодировал!»
– И что дальше? – усмехнувшись, полюбопытствовал я, направив ствол в его волосатую грудь. – Перед смертью хочешь сыграть в Чингачгука? Дерзай, я не возражаю...
Детина, верно оценив ситуацию, отбросил бесполезный топорик на кучу дров и опустился на корточки, всем своим видом демонстрируя, что смирился с неизбежным.
– И до меня добрались! – с горечью вымолвил он посеревшими губами. – Ну, стреляй, падла, чего издеваешься?! Думаешь, в ногах валяться стану? Не дождешься!
Было совершенно очевидно, что татуированный тип принимает меня за кого-то другого. Но, верный своему золотому правилу всегда расставлять точки над «i», я решил подыграть уголовнику:
– Время пока терпит. Сам понимаешь – спешить тебе уже некуда... Отмотав семеру в лагере – судя по татуировке, – как ты так прокололся, словно фраер дешевый?
– Да не при делах я вовсе! Братуха никогда со мной не откровенничал. С детства Гарик замкнутый был. Так что зазря меня кончаете. Кстати, слыхал, перед тем, как лоб зеленкой намазать, раньше приговоренному сигарету и стакан водки давали...
– Нет проблем, земляк! Я гуманист по натуре – кури, можешь и выпить. Зелья здесь, как погляжу, на целый полк смертников наберется!
Урка, видно, всерьез опасаясь, что я вдруг передумаю, ударом ладони о донышко ловко вышиб пробку из бутылки и жадно присосался губами к горлышку.
Я его вполне понимал – наверняка он был убежден, что эта выпивка последняя радость в его забубенной жизни.
Когда бутылка опустошилась на две трети, я высказал некоторое беспокойство:
– Земляк, ты ж отравишься этим ядовитым суррогатом, хоть на нем и красуется этикетка «Экстра».
– Ха! – Глаза урки осоловели, из них исчез налет отчаяния и страха. – Тройная очистка! Даже сивушный дух испаряется! На, глотни, коли не западло выпить со своей жертвой. А может, ты профи и работаешь исключительно по-трезвяне? Кстати, почему Барс чужого не учуял? Хотя, пес-то старый, негодный уже к сторожевой службе. На покой пора отправлять.
– Уже сделано. И не греши зря на верную псину – ее клыки были всего в полуметре от моего горла – еле успел проделать ей дырку промеж глаз. Да не пожирай глазенками – я несъедобен! Барс твой ничуть не страдал, сдох еще в прыжке.
Хозяин погибшей собаки вновь приложился к бутылке.
– Разреши могилу Барсику отрыть. А после делай, что собрался. Можешь нас вместе и закопать. Есть смысл: раз моего тела не найдут, не будет и уголовного дела... Просто зачислят в пропавшие без вести...
– Ты начинаешь утомлять, браток, своей навязчивой идеей. Убивать тебя и в мыслях не держал. Как кличут?
– Иваном.
– Ладно. Допустим. Меня можешь Михалычем звать. В этих дебрях очутился случайно, но ты мне симпатичен – сам не пойму из-за чего – и хочется тебя выручить. Рассказывай! Сначала о брате. В какое дерьмо он вляпался?
– Гарик, в натуре, в дела свои не посвящал. Месяц как откинулся со строгого. Все в елочку катило. Пристроился удачно – в службу безопасности Европейско-Азиатской Корпорации. Но, по ходу, сунул храповик не туда, куда можно. Шмальнули его третьего дня на загородном шоссе вместе с приятелем, тоже охранником. Причем жестоко. Голову начисто отстрелили... Из дробовика, видать. Вот я и подумал, что ты по мою душу нарисовался. Но на пару с Гариком мы никогда не отрабатывались. Честно, гадом буду! У него был свой бизнес, у меня – свой.
– Ладненько. Водяра – самая твердая на Руси валюта. Процветаешь?
– Какое там! Ни газа, ни электричества нет. А на дровах, сам понимаешь, какая выработка. За тару с этикетками три шкуры дерут!
– Но зато и ментов здесь не наблюдается. Так что нет худа без добра. А с топливом... Советую на уголек переходить. Рентабельнее.
– Сам понимаю. Но это последняя партия, – вздохнул Иван, кивнув на ящики. – Свертываю лавочку. За продукцией заказчик из Екатеринбурга вторую неделю не заявляется. Должно, спалилась его точка. ОМОН, слыхал, в городе прямо свирепствует.
– Пустяки. Очередная показушная кампания! Отныне твой покупатель я. Дважды в месяц мои люди будут забирать товар. Сколько за месяц гонишь?
– Ежели сильно постараться – до полусотни ящиков. При условии, что со снабжением проблем не будет.
– Ладушки. Пара «лимонов» в месяц, полагаю, тебя устроит?
– Договорились, Михалыч! – Простоватое лицо Ивана буквально излучало искреннюю благодарность.
Посему я счел пистолет уже совершенно ненужным аргументом и сунул его в кобуру под курткой.
Правда, должен признаться, что вечная подозрительность неотъемлемая часть моей натуры – поэтому на предохранитель «братишку» все же не поставил.
– А за безвременную кончину Барсика прости. У меня не было выбора... Давай-ка увековечим твою зверюгу. Тут недалеко по тракту у озера есть кладбище для собак «Приют для друга». Барсу там настоящую могилу с памятником сварганят.