– Мы тоже склоняемся к версии о междуусобице. Насчет таинственной третьей силы – завиральная идея. Оперданных о наличии таковой не имеется. Нет сейчас в городе до того обнаглевшей зверюги, что рискнет воевать сразу на два фронта. Это неразумно и, значит, нереально. Мне непонятно одно – зачем «каратисты», если это они, внаглую расстреляли Хромого? На их месте я бы, например, устроил обычный несчастный случай. Разборка на этом благополучно бы завершилась, и органы не встали бы перед необходимостью копаться в этом уголовном дерьме. Нелогично. Может, на «каратистов» нас просто наводят?
– Не исключено. – Я сделал вид, что задумался. – Но с устройством несчастного случая не так легко, как ты, майор, думаешь. Хромого всегда сопровождал телохранитель, да и сам он весьма опасен и не подпустил бы к себе чужих. О его тросточке у нашей братии легенды ходят.
– Ты о чем? – не понял опер. – Какая такая тросточка?
– Хромой в своей палке прятал стилет, которым, поверь, весьма ловко умел пользоваться.
Майор отставил недопитый бокал и потянулся к телефону. Я кивнул на дверь смежной комнаты. Инин махнул рукой, – оставайся, мол, какие там секреты.
– Петро? – Майор уже говорил по телефону. – Какое-нибудь оружие на трупе Немцова обнаружено? Нет? Хромой ходил с тростью: проверь, не с секретом ли. Через полчаса буду у себя. И еще, капитан, кто состоял при Немцове телохранителем? Завьялов? Ясненько... Все. Отбой.
Опер взял свой бокал и, в нарушение своих привычек, залпом выпил содержимое.
– А тебе что известно об этом телохранителе? – закусывая долькой лимона, спросил он.
– Почти ничего, самый децал. Слыхал, что молодой качок. В недавнем прошлом инструктор по кикбоксингу в ТОО «Каратисты Урала».
– Как так? – искренне удивился старший опер. – Телохранитель Хромого раньше работал на Батю?! Ясное дело, Хромой об этом наверняка не знал! Похоже на ниточку... Ладно, если что узнаешь конкретное, выходи на срочную связь. Я потопал. – Уже взявшись за ручку двери, он внезапно остановился и хитро мне подмигнул: – Есть сигнал: в пивнушке твоей не только анашой, но и опием балуются. Смотри, не зарывайся. Опий дело серьезное, в случае провала отмазать тебя будет сложновато. Ну, пока.
«Торговлю маковой соломкой придется прикрыть, пока не выявим, откуда утечка информации, – решил я, защелкивая за майором входную дверь. – Но какие козлы! Не найти даже стилет! Работнички! Сейчас они, наконец, обнаружат кровь Синицы в палке Хромого, и машина все же завертится в нужном направлении».
День выдался по-уральски двуличным. То солнечно, то пасмурно. Кучевые облака оккупировали небосвод и периодически заслоняли солнце. Но в этом присутствовали и позитивные моменты: не так душно было в такси, которое я нанял до озера Балтым, что располагается по Тагильскому тракту. Хотел по пути навестить маму, но вовремя вспомнил, что воскресенье и она наверняка уехала на собрание баптистов-евангелистов в молельный дом на окраине Екатеринбурга. Администрация города явно тоже страдает двуличием. С одной стороны, государство всемерно поддерживает распространение в России христианства, правда, на словах в основном, а с другой стороны, практической, выделяет участки для строительства церквей и домов для собраний верующих в самых неудобных для паствы отдаленных местах, обычно в частном секторе, где сильную крупную общину создать если не невозможно, то, по меньшей мере, весьма и весьма непросто. Тот факт, что движение евангельских христиан-баптистов самое мощное во всем цивилизованном мире, чиновники во внимание, естественно, не берут. Брать они предпочитают наличные за предоставление хороших участков с коммерческих структур, которые не скупятся на взятки: магазин или офис в престижном центре – половина успеха предпринимателя. Все это логично и понятно в нашей раздрызганной стране, но этот повсеместный беспредел, и не только в вопросах строительства, меня просто бесит. Рвачи и хапуги, а не лучшие представители народа. И многие ведь облечены депутатской неприкосновенностью. Вот они и есть настоящая мафия. Поголовная коррупция золотыми цепями сковала Россию, только-только освободившуюся от кандалов коммунизма.
Через час с мелочью такси доставило меня до озера. Зеленовато-голубая гладь вод, искрящаяся в преломляющихся лучах солнечного потока, смоляной запах елового бора сразу меня успокоили и взбодрили, настроив по-мальчишески на беззаботную волну. Здесь нашей конторе принадлежало полгектара земли, обнесенной узорчатым ажурным чугунным заборчиком; слабая имитация каслинского литья, но все равно впечатляюще. Много нервов и времени потребовалось, чтоб получить этот участок под строительство малого предприятия «Приют для друга». Пришлось идти старым русским способом – подарков и подношений. Рассчитывался не по старинке – коньяком и шоколадными наборами, а в ногу со временем – свободно конвертируемой валютой, долларами. «Не подмажешь – не поедешь». Этот афоризм русский человек всосал с молоком матери, и, думаю, он останется с ним до конца жизненного пути. Впрочем, каждый делает бабки как умеет. Диалектика.
Но, на мой взгляд, деньги честнее отобрать, а не вымогать с лицемерной доброжелательной улыбкой, пользуясь служебным положением.
По периметру кладбища для животных на длинных цепях бегали четыре звероподобных волкодава, радостно завилявших обрубками хвостов при моем появлении. Овчарок я с зоны терпеть не могу, психическая на них аллергия.
Толчком для организации такого своеобразного предприятия послужил тот факт, что у мамы скончался от чумки любимый карликовый пудель по кличке Малыш. Для мамы это был сильнейший стресс; чтобы как-то смягчить его, я предложил похоронить собаку цивилизованно, по западному образцу. Там кладбища для собак дело привычное. Высокий уровень жизни и нравственности, что тут скажешь.
Выбил место и схоронил пса, как человека, даже памятник поставил в виде пуделя во весь рост. Спасибо Могильщику, который стал на кладбище и сторожем и скульптором. Работал он с гипсом, покрывая его нитрокраской под цвет почившей собаки, и бесцветным лаком.
Правда, некоторые шизанутые состоятельные старушки требовали для своих любимцев памятник из мрамора или чугуна. В таких случаях приходилось заказывать его на стороне. К моему удивлению, «Приют для друга» оказался вполне рентабельным, и я уже подумывал о его расширении.
По документам владельцем места упокоения домашних животных являлся Вадим по прозвищу Могильщик, бывший боевик нашей группы.
Я вовремя заметил, что он стал спиваться, и дал ему это дело. Пусть расслабится на свежем воздухе, авось стресс у него и пройдет. Вадим установил в своей сторожке компактный самогонный аппарат и, кажется, был вполне доволен нынешним положением.
У сарая, где Могильщик творил скульптуры для надгробных памятников, стояли наши «Жигули». Все три окна бревенчатой сторожки были распахнуты, и оттуда неслись незамысловатые аккорды «Лесоповала». Киса в своем репертуаре. Гуляет братва.
Я решил подшутить над ребятишками, а заодно проверить их реакцию. Подойдя к запертой дощатой двери, грохнул в нее ногой, встал за косяк и гаркнул:
– Выходи по одному! Дом окружен!
Автоматная очередь чуть не разнесла дверь в щепки. Крупнокалиберные пули, рикошетя о надгробные плиты, сложенные штабелями во дворе, с противным визгом разлетелись кто куда. «Цыпин «стечкин», – определил я и решил закончить опасный эксперимент, вспомнив о хранившемся на чердаке ящике с противопехотными гранатами. Если мальчики начнут швырять их в окна – от осколков мне не уйти.
– Кончай палить, оглоеды! Это Монах, а не группа захвата!
С той стороны долго возились с замком – от многочисленных безобразных дыр дверь повело и, должно быть, замок просто заклинило. Наконец дверь распахнулась, и показалась бордовая от смущения или алкоголя физиономия Кисы.
– Евгений Михайлович! – радостно-облегченно заулыбался он. – Ну и шуточки у тебя! А если бы зацепило?!
– Ничего страшного. Сгонял бы в город за хирургом, а после операции захоронил его по соседству с какой-нибудь болонкой...
В комнате, против ожидания, был сравнительный порядок. На середине стола, покрытого белой скатертью, высилась батарея разнокалиберных бутылок в окружении холодных закусок в виде чесночно-сырного паштета, овощного салата и вскрытой полукилограммовой банки с красной икрой.
Цыпа сосредоточенно защелкивал патроны в обойму пистолета-пулемета, явно избегая моего взгляда. Ясно, ждал нагоняя. Еще бы – чуть не пришил своего хозяина.
Могильщик, в одних джинсовых шортах и домашних тапочках на босу ногу, вооружившись совком и веником, кружил по комнате, сметая с пола еще горячие стреляные гильзы. Ну прямо рачительный домохозяин, – если бы не синие татуировки: на спине – церковь о восьми куполах– луковках, говорящая о количестве лет, проведенных за решеткой, а на груди – Божья матерь с младенцем, на блатном языке означающая – «тюрьма мой дом родной». А торчащая рифленая рукоять нагана из заднего кармана шорт не оставляла уже и тени сомнений на его счет.
– Ну чисто воровская яма. В натуре контроль потеряли?! Киса! Собери все волыны и загаси в тайник-могилу сенбернара. И ящик с лимонками туда же. Перебьете ведь под кайфом друг дружку, психи! – Я уселся за стол и насмешливо оглядел понурившуюся троицу. – Вадик, Цыпа, цепляйте в сарае два листа фанеры и приведите в божеский вид дверь – не выношу сквозняков.
Вечером, чтоб ребятишки вконец не закисли, организовал рыбалку: благо до озера рукой подать. Природа в любых видах и проявлениях – моя слабость. Почти треть жизни среди каменных стен, решеток, колючей проволоки и остервенелых овчарок невольно выработали во мне трепетное чувство к фауне. Даже примитивный легкомысленный одуванчик вызывает умиление, не говоря уже о розах и сиреневых кустах.
На старости лет, если не пришьют, куплю бунгало где-нибудь у водоема, и чтобы под окнами непременно цвела сирень. От ее пряного аромата тащусь в натуре, как от чуйской травки.
Вообще-то к рыбной ловле у меня отношение двойственное. С одной стороны, астрологически рожденный под созвездием Рыб, я должен вроде воспринимать их как нечто родственное, если не святое, а с другой – мое любимое блюдо – жареная или залеченная в майонезе рыба.
Но, как говорится, если нельзя, но очень хочется, то можно. Это один из немногочисленных моих принципов.
Безрезультатно просидев с удочками на бережку, ребята явно заскучали. Предвидя возможность неудачной рыбалки, я запасся беспроигрышным рыболовным средством. Оно заключалось в бутылке из-под шампанского, наполненной взрывчаткой собственного изобретения: марганцем, желтой серой и алюминиевой пудрой в равных пропорциях. А сверху в горлышко была насыпана окись натрия. Плотный пыж из ваты запечатывал все это дело, чтобы вода не сразу достигла окиси натрия, мгновенно воспламеняющейся от соприкосновения с влагой и тем самым приводящей в действие взрывчатку.
– Могильщик, волоки резиновую лодку. Сейчас улов будешь собирать.
Размахнувшись, зашвырнул самодельную бомбу подальше от берега, чтобы, случаем, не задело осколками бутылки. Через пару секунд раздался глухой взрыв, взметнувший над гладью озера двухметровый столб воды, в косых лучах заходящего солнца похожий на поток изумрудов.
Могильщик уже сталкивал надувную лодку на воду. Кое-где на ее поверхности замелькали в волнах серебристые брюшки всплывшей оглушенной рыбы.
Улов выдался не бедный – пара щучек, несколько средних окуньков и дюжина подлещиков. Уху сочинили прямо на берегу, разведя костерок под закопченным медным чаном. Вадик выплеснул в пахучее варево бутылку водки, сославшись на старинный народный рецепт. Конченный алконавт. Рецепт, правда, такой существует, но в уху следует добавлять всего несколько столовых ложек спиртного, как специю для духовитости. Разжевывать это Могильщику я не стал, к чему? Уважаю профессора-американца Карнеги, а он в своей книге «Как оказывать влияние на людей» утверждает: «Не мешайте людям врать, если хотите быть с ними в добрых отношениях». Пусть считает себя продуманным и хитрым, а меня доверчивым простачком. Я-то лучше знаю, кто есть кто. Или, как выражался плосковато-шутливый любитель инглиша Михайло Горбачев: «кто есть ху».
Кашу маслом, а уху водкой не испортишь. Посему ужин вышел на славу, аппетитно-вкуснятистый.
Ребята расслабленно растянулись на траве, подставив многочисленные татуировки на оголенных волосатых торсах свежему ветерку с озера. Кретины – столько особых примет. Менты, уверен, лишь для понта в тюрьмах и зонах выступают против наколок. Те ведь являются своеобразным удостоверением личности уголовников, а значит, облегчают оперативникам работу по их опознанию и розыску на воле. Правда, и я не совсем избежал дани зековской традиции – мое правое плечо уже более десяти лет украшает латинский афоризм, утверждающий: «Человек человеку волк».
– Завязываем, мальчики. – Я встал и накинул на себя легкую шведскую куртку. – На работе понятно, но на отдыхе-то к чему здоровьем рисковать? Холодает, продует, не ровен час.
Мы собрали манатки и гурьбой вернулись в сторожку. Киса врубил компактный переносной телевизор – скоро должен был начаться по четвертому каналу шереметовский «Тик-Так» – самое объективное изложение новостей из всех семи каналов, что ловит приставка ДМВ.
И на этот раз «Тик-Так» оказался на высоте. Показали даже сгоревшую дачу с останками телохранителя Хромого. Рассказал Шеремет и об убийствах Бати, Синицы и Хромого, высказав предположение о начавшейся разборке двух мафиозных группировок – «центровых» с «уралмашевцами».
– Весьма логично, а следовательно, правдоподобно, – резюмировал я, – сейчас каждая «шестерка»-боевик из их банд уверен, что между ними и правда война. Возможна самодеятельность, и это нам весьма на руку.
– А помнишь, Монах, – вдруг развеселился Киса, – как в прошлом году Цыпа предлагал налет на Шеремета? Когда тому премию в баксах дали как лучшему телеведущему новостей? А ты запретил?
– Помню. Журналистов и ментов шевелить надо только в крайнем случае. Крупный хипиш выгоден лишь амбициозным придуркам. Овчинка выделки не стоит.
Могильщик растопил печку, к ночи похолодало. Потрескивающие березовые полешки вносили атмосферу домашности и уюта.
– Вадим, а тебе не страшновато одному в лесу, да еще по соседству с погостом, пусть и для животных? – поинтересовался я.
– Ни на децал, – усмехнулся Могильщик. – Это среди двуногих зверей, готовых порвать любого за копейку, страшно. А здесь я как Робинзон, и на душе покойно. Если сдохну от цирроза печени, просьба к тебе – похороните здесь. Полянку я уже подобрал.
– С тобой ясно. «Чем больше узнаю людей, тем больше нравятся собачки»?
– Вроде того. А за что любить людишек? Из грязи вышли, в грязи живут и уйдут в грязь. Как бы ни пыжились – все дерьмо.
– А ты, оказывается, философ-мизантроп и анахорет в одном лице.
Могильщик оскорбился на непонятные ему слова и замолк. Хотя мизантроп – человеконенавистник, а анахорет – отшельник. Всего-то.
Цыпа снова наполнил бокалы.
– Предлагаю «ночной колпак» – рюмочку перед сном. Между прочим, чисто английская традиция.
– Да, – согласился я. – Многовековая, еще у Диккенса «ночной колпак» встречается. И ведь не спились, сволочи, как мы, русские.
– У саксов психика сильнее, – вставил свое мнение Киса.
Ну, тут все на поверхности. Киса незаконнорожденный сын горничной престижной гостиницы и заезжего английского туриста. Мать внушила ему преклонение перед англосаксами, хотя, по теории, логичнее было бы наоборот. Все-таки женщин нелегко понять мужским примитивно-прагматичным умом.
В настоящее время Киса сирота – пока он чалился в лагере, мать, спившись, умерла, не оставив ему ни кола ни двора. Естественно, из гостиницы бдительный коллектив ее выпер еще до рождения ребенка за аморальное поведение, порочащее чистый облик советской гражданки. Последние восемнадцать лет она работала дворником; это с ее-то идеальным знанием трех европейских языков. Зашоренная совдепия, что тут скажешь. Как говорится, слов нет, остались только слюни. Конкретного человека, в которого можно плюнуть, не знаю; посему плевать приходится на наше совковое общество в целом.