– Да. Но надо же чем-то занять пацанов.
– Занятие подыщется. Вот сегодня, например, Киса приглашает тебя с друзьями на банкет в «Большой Урал». Платит он. В кайф такое занятие?
– В кайф, если не шутите, – неуверенно улыбнулся Медведь.
– Вот и ладушки. Подбери из своей команды человек шесть-семь посолидней и к восьми вечера здесь нарисуйтесь. Киса будет вас ждать. А сейчас ступай, облегчи свой пузырь, а то лопнет, не дай Бог.
Когда дверь кабинета за ним закрылась, я повернулся к Кисе, явно сбитому с толку.
– Не вкуришь никак? Это будет вам с Цыпой почетный эскорт. Разведка боем, так сказать. Посмотрите обстановку, с девочками тамошними приколетесь, барменов пощупаете. Преподнесете бритоголовых как новых хозяев кабака. Сами постарайтесь быть в стороне. Если кто из «хромоножек» еще там ошивается, обязательно засветится на разборке с бритоголовыми и тем подпишет себе приговор. Все ясно? Утром доложите, что почем. Цыпа, отвези-ка меня до хаты. Устал от многолюдья, желаю анахоретством заняться.
Как ни странно, во мне мирно уживаются два довольно противоречивых качества: люблю быть в центре внимания, но также обожаю и одиночество.
Впрочем, это, наверно, дает себя знать мой максимализм: кидаюсь из крайности в крайность.
Захлопнув за собой дверь четырехкомнатной резиденции, почувствовал себя приятно-оторванным от всего этого суетного мира. Спустив тяжелые портьеры на окна и включив настольную лампу, добился иллюзии полного одиночества и покоя.
Как сказал поэт: «На свете счастья нет, но есть покой и воля...»
Стальные браслеты пока не украшают мои запястья, следовательно я, если верить Пушкину, счастлив или около того.
После привычного комбинированного душа вернулся в кабинет и устроился в глубоком кресле за письменным столом. В этой комнате душа отдыхала. И вовсе не из-за роскошных персидских и турецких ковров, радовавших глаз ярким многоцветьем, не из-за японской видеодвойки.
Просто в кабинете я чувствовал себя другим человеком, а если точнее – творческой личностью, почти литератором.
А все благодаря старенькой портативной пишущей машинке «Москва» на письменном столе.
По свойственной всем русским привычке к самокопанию, давно задался целью нарисовать на бумаге в художественном изложении свою юность. Первые криминальные шаги, превратившие вполне благополучного во всех отношениях пацана в того, кем я в настоящее время являюсь.
Любопытно покопаться в далеком уже прошлом, может, нащупать закономерность в поступках, разобраться в понятиях «фортуна», «рок», «судьба».
Я почти фаталист, но обидно и муторно думать, что жизнь предопределена и даже Случайность, по философскому постулату, Неизбежная Необходимость.
Зарядил в машинку лист бумаги и напечатал заглавие новой рукописи с претенциозным названием «Лидер». Это станет логическим продолжением уже написанной повести «Игра», в которой рассказывается о моей юности, первом вооруженном налете, приведшем на скамью подсудимых. После четырех лет в зоне рок или стечение обстоятельств опять привели меня в банду, где совершил первое преднамеренное убийство.
Если б не это, возможно, смахивающее на шизофрению хобби, жизнь почти потеряла бы смысл, стержень, который не позволяет мне опуститься до чисто звериного существования вроде Кисы или окончательно спиться, как Могильщик.
Деньги как таковые, как цель, меня не волнуют. Недаром говорится: деньги, что навоз, – сегодня нет, а завтра воз. Азарт, риск, часто смертельный, сопровождающие битву за презренный металл, – вот что влечет неудержимо. Когда каждый день просыпаешься с мыслью, что он может быть последним в жизни или на свободе, невольно смотришь на мир глубже, другими глазами, чувства обостряются до предела. Это пик наслаждения, вечный оргазм, да простится мне данная пошлость.
Но из-за вечного напряжения случаются и срывы в виде стресса и черной депрессии. В такие моменты лучшее, многократно апробированное лекарство – печатная машинка. Для меня она родное живое существо: бывает, даже разговариваю с ней, ласково называя «сестричка». Отношение к «сестричке» такое же нежное и теплое, как и к десятизарядному «братишке».
До глубокой ночи самозабвенно отдавался любимому делу, выстукивая одним пальцем текст «Лидера». Сколько ни пытался научиться печатать профессионально, вслепую – ничего путного не выходит. Слышал, есть японские электронные машинки, сами печатающие с голоса. Надо поискать на досуге.
Не выключая ночник, забрался под одеяло. Дурацкая привычка спать при свете – печать долгих лагерных лет. В зоне круглую ночь в спальных секциях бдительно горят синие контрольные лампы.
Засыпая, надо думать о чем-то приятном. Проверенный способ, чтоб не приснилась какая-нибудь бодяга.
Кошмары меня не преследуют, но есть сон, который повторяется с непонятной периодичностью. После него на душе весь день какой-то мутный осадок.
Иду я с неизвестным попутчиком по ночному лесу. Тишина, лист не шелохнется. Полная луна проглядывает сквозь клочковатые облака. Вдруг замечаю неподвижно сидящие под деревьями темные человечьи силуэты. «Кто это?» – спрашиваю у сопровождающей тени. «Они все убиты тобой», – глухим голосом отвечает неизвестный. Его лицо мне никогда рассмотреть не удается – какое-то черное пятно, и по голосу не узнаю. На этом сон прерывается.
Одного в толк не возьму: там этих сидячих мертвецов сотни. Нереально. Я ведь не Леня Пантелеев – это за его бандой числилось двести девяносто трупов. Меня подобные рекорды не вдохновляют – отсутствует садистская жилка, хоть и мизантроп по складу характера.
Поужинаю-ка завтра «У Миши». Зеленоглазую Мари увижу, если повезет. Фигурка у нее, конечно, бесподобно аппетитная. И бюст в наличии, что выгодно отличает ее от большинства доскообразных гимнасток.
На этой игривой ноте я и заснул, в предвкушении свидания с зеленоглазкой.
Разведка боем в «Большом Урале» прошла бескровно. Киса с Цыпой в сопровождении бритоголовой кодлы Медведя произвели там должное впечатление. «Хромоножки» если и присутствовали, то высовываться не рискнули. Нахрапистый Киса моментально взял в оборот метрдотеля, курировавшего местных жриц любви. Дипломатически выражаясь, они нашли общий язык и пришли к нужному нам знаменателю. Что и следовало ожидать. Любой здравомыслящий человек предпочтет отдать часть, чем весь куш в придачу со здоровьем, а то и с самой жизнью.
– Андрюха – пацан что надо. Нашего разлива. – Киса поощрительно похлопал по плечу сидевшего на своем вчерашнем месте Медведя. – Пивка выпьешь?
– Нет, нет, – заулыбался новый Кисин приятель. – Пока даже глядеть на него не могу. Увольте.
– Михалыч, что, если его на работу взять? – вступил в разговор Фунт. – Конечно, статью за тунеядство из кодекса выкинули, – безработица, но все ж приличнее пристроенным быть.
– Что это тебя, Фунтик, на благотворительность потянуло? – удивился я. – Да и что он может?
– Андрюха степ бьет. Сам наблюдал. Он поддатый был, но чечетку сварганил, прям как Буба Касторский.
– В натуре?! – обрадовался Киса. – А ну-ка, изобрази, Медвежонок!
Несмотря на тяжелую комплекцию, Медведь со своей задачей справился мастерски.
– Если каблуки усилить подковами, а на пол фанерку кинуть, смотрелось бы в десять раз лучше, – закончив номер, сказал немного запыхавшийся Андрюха.
– Михалыч! – На детском лице Кисы появилось капризно-умоляющее выражение. – Возьми его! Он меня научит чечетке, я с детства мечтаю.
– Заметано. Петрович, оформишь артиста на полставки. В середине зала убери пару столиков и постели лист нержавейки – она посильнее фанеры звук даст. Доволен, Медведь? Жесткого графика выступлений перед публикой у тебя не будет. Скажем, так – ежедневно с тебя пять выходов по десять минут. Покатит? Ладушки. – Я вынул из бумажника пару пятидесятитысячных купюр. – Держи аванс. На подковки.
Когда Медведь ушел, я вызвал в кабинет Ксюшу.
– Слушай сюда, девочка. Андрюха тобой интересуется?
– А мне без разницы. – Ксюша жеманно надула губки. – Я им не интересуюсь. Шпана дворовая.
– Это ты зря. С сегодняшнего дня он солидный человек – член нашей команды. Будет в баре публику чечеткой развлекать. Короче, ответь ему взаимностью. Когда сойдетесь, прощупай его от и до. Планы, мечты, увлечения, на что способен. Договорились, маленькая?
– Евгений Михалыч, вам, сами знаете, ни в чем отказать не могу. – Ксюша кокетливо взяла под козырек. – Разрешите идти?
– Ступай. Но не форсируй события. Помни разницу между статуей и женщиной.
– А в чем разница? – Ксюша задержалась на пороге.
– Статуя сначала падает, а потом уж ломается. Женщина наоборот. Так что поломайся денек-другой. Желанней будешь.
Когда за окнами зажглись уличные фонари, отправился с мальчиками, как и планировал, ужинать в ресторацию «У Миши».
Как обычно, в залах народу было негусто. На небольшой эстраде ансамбль, явно дворового пошиба, вовсю старался создать атмосферу праздника и веселья.
Мари нигде не было видно. Должно быть, ее номер позже, когда ансамбль, выдав свой небогатый репертуар, начнет выдыхаться. Глядя на потные, полупьяные лица музыкантов, я решил, что ждать уже недолго.
Так и оказалось. Через полчаса вышел на эстраду потрепанного вида конферансье во фраке, явно узковатом для его брюшка, и объявил «Эротическое соло». Музыканты, прихватив инструменты, ушли передохнуть.
Свет в зале притушили, откуда-то сбоку ударил на эстраду желтый луч прожектора, и под магнитофонные повизгивания Мадонны появилась Мари, как и в прошлый раз в розовом, облегающем трико.
Номер был неплохой, но публика явно, бы предпочла, чтобы Мари танцевала в купальнике «лепестки» или вообще обнаженной. Под жидкие аплодисменты шоу-девочка покинула эстраду.
Киса верно понял мой взгляд и тоже скрылся за кулисами. Я заказал «Мадам Клико». Вскоре в сопровождении Кисы появилась Мари, уже переодевшаяся в вечерний костюм сиреневых тонов.
– Здравствуй, Мари. Я подумал, что после выступления ты не будешь возражать освежиться твоим любимым шампанским.
– Вы очень предупредительны, Женя. – Она устроилась напротив меня между Цыпой и Кисой. – Бокал шампанского и правда будет весьма кстати.
В своем успехе у Мари я не сомневался. И не потому, что считал себя неотразимым ловеласом или решил воспользоваться безусловно стесненными обстоятельствами шоу-девочки. Запрещенными, либо не совсем приличными способами я работаю крайне редко; и уж во всяком случае не в отношениях со слабым полом. Конечно, девиз, начертанный на знаменах иезуитов: «Цель оправдывает средства», – близок мне по духу. Но сердце жаждет искренней взаимности партнерши, а не напускной, актерской, когда любовная игра превращается в товар. И чем он качественней – тем требует большего гонорара.
Просто я пришел к убеждению, что ни одна женщина устоять перед моим обаянием не в силах. И совсем не важна тема разговора. Все происходит на флюидном уровне. Моя аура обволакивает «жертву» и притягивает ее, как хищный цветок – беспечную бабочку. Женщина подсознательно чувствует во мне нечто звериное, агрессивное начало, может, даже – кровь. В женщине бессознательно просыпается ее естество, «зов предков», так сказать, – против этого она бороться не умеет.
Кстати, возможно, этим объясняется та популярность, которой пользуется Киса у противоположного пола. Они чувствуют в нем сверхчеловека...
Мари залпом осушила фужер, и я с неудовольствием подумал: «Уж не на алкоголичку ли нарвался?» Умом понимаю, что самые красивые цветы растут на навозных кучах, но не терплю алкоголичек. Они неизлечимы и имеют лишь одну альтернативу – на панель или в петлю.
Киса предупредительно-галантно вновь наполнил ее фужер. Но Мари, казалось, потеряла всякий интерес к шампанскому, азартно расправляясь с дольками апельсина.
– Жажда замучила, – смущенно улыбнулась она. – Вечерами здесь душно и накурено. А кондиционеры починить не на что. У Миши временные финансовые неувязки.
– Как так? – неискренне удивился я. – Центр же города. Публика солидная. Ансамбль и кухня в ажуре. Не говоря уж об «Эротическом соло». Под такое заведение любой банк ссуду даст.
– А! – отмахнулась Мари. – В том-то и беда, что ссуду Миша уже взял полгода назад. Ремонт сделал, ансамбль нанял – думал, дело, наконец, пойдет. Ан нет. Только-только на ноги вставать стали. А ссуду уже на этой неделе возвращать с процентами... Если отсрочку Миша не выпросит – все, погорели мы. Заведение накроется, и придется мне снова работу искать. А может, в Тагил домой подамся.
– Ну не все же банкиры шакалы, – стал я утешать зеленоглазку. – Возможно, и ваш не последняя сволочь – даст отсрочку, никуда не денется.
– Ты, Женя, по себе судишь. – Мари, стараясь сделать это незаметно, промокнула глаза ажурным платочком. – А эта Европейско-Азиатская Корпорация давно на наш ресторан облизывается. Но Миша надеется: он с их генеральным директором, кажется, в неплохих отношениях.
– Ну и ладненько. – Я поспешил переменить тему: – Что мы все о грустном? Давай о тебе поговорим. Ты сегодня еще выступаешь?
– Нет, – вздохнула Мари. – У меня всего один выход за вечер. Я уж с отчаяния предлагала Мише стриптиз работать, чтоб публике потрафить. Но он пуританин, не от мира сего.
– Мне его искренне жаль, – я улыбнулся. – Он пошлый ханжа. Но нет худа без добра. Появилась плодотворная и перспективная идея: дело в том, что мой компаньон, господин Киселев, – я указал на Кису, самозабвенно уплетавшего пиццу, – загорелся идеей открыть фешенебельный ночной клуб. Уже штат подбирает. Вакансия исполнительницы стриптиза пока не занята. Оплата – миллион в месяц. Если у тебя есть готовый номер, советую пройти пробу. Твои внешние данные выше всяческих похвал, вопрос только в одном – таланте.
– А когда проба? – От волнения Мари даже забыла о фруктах.
– Да хоть сегодня...
– Как? Но не здесь же?
– У меня рядом четырехкомнатная резиденция, офис, так сказать. Аппаратура японская, записи на любой вкус. Решайся... Да, чтоб ты за шутку не приняла... – Я вынул из бумажника сто баксов. – Если проба пройдет удачно – это станет авансом, а если нет – небольшой компенсацией за потерянное напрасно время. И не бойся, мы люди деловые и серьезные. Домой тебя отвезет мой второй компаньон господин Цепелев. – Кивнул в сторону Цыпы.
– Но, мальчики, будет только стриптиз или... – Мари настороженно всматривалась в наши лица своими чудными глазами-изумрудинами.
– Никаких «или». Мы джентльмены. Поехали. Ты права – здесь и правда невыносимо накурено.
Моя гостиная словно нарочно обустроена для подобных мероприятий. Тридцать квадратных метров покрывает зеленый ковер с длинным пушистым ворсом. В углу музыкальный центр, от которого под ковром тянутся провода к трем стереоколонкам и настенной установке светомузыки. Диван, три кресла и бар на колесиках скомпонованы таким образом, что оставляют достаточно свободного места.
Мари сразу прошла к музыкальному центру и с видимым интересом стала перебирать компакт-диски.
Я с ребятами расположился на диване. Киса подкатил к нему бар и по моему знаку наполнил четыре бокала сухим мартини.
– Надоели западники, – Мари повернулась к нам. – Можно я под Марину Журавлеву буду работать?
– Хозяин – барин. – Я протянул ей наполненный бокал. – Освежись.
Люстру погасили, комнату освещало лишь загадочное разноцветье всполохов светомузыки.
В попсе я далеко не дока, но голос Журавлевой кажется оригинальным и самобытным, нежно-агрессивная тональность задевает какие-то тайные струнки даже в моей заскорузло-мохнатой душе.
Мари не делала вид, что это поет она, в отличие от жалких потуг стриптизерок «Шах-клуба», а просто с улыбкой, правда, несколько деланной, легко закружилась в странном смешении румбы, ламбады и танго.
От своего сиреневого костюма Мари освободилась довольно быстро, оставшись в черном ажурном нижнем белье, состоящем из узких плавок, бюстгальтера и комбинации-мини. Весьма эротично изгибаясь, она вынырнула из комбинации, открыв восхищенным взглядам роскошное тело.