— Наверное, отучить тебя от глупых вопросов то же самое, что заставить студента в электричке брать билет. И как тебе удается обманывать контролеров?
Вернувшийся следователь выглядел разочарованным. Ксения поняла, что ничего существенного оперативникам найти не удалось. Промозглый осенний вечер мелкой изморосью легко стирал следы, любые следы преступления.
— А где его машина? Попова? — вдруг спросил следователь. — Он же не пешком сюда пришел? Так где машина?
— Кажется, у подъезда, — ответила Ксения.
— Откуда вы знаете?
— Я в окно смотрела. Мне показалось, что там стоит его машина.
— Когда показалось?
— Давно.
— Так. Ну, что Попов был мерзкий тип, я в протоколе могу указать, но что машина убитого стояла у подъезда давно, это звучит несколько туманно. Вы во времени вообще-то ориентируетесь?
— Нет, — ответила Ксения.
— Все понятно: делать вам нечего и время вас не интересует. Вы сами по себе, оно само по себе. Но то, что Попов приехал на машине, — это весьма существенно. Из этого вытекает, что его могли убить либо вы, молодой человек, — следователь слегка поклонился Генке, — потому что знали, что он сюда приедет, Либо тот, кто за ним следил. На машине, разумеется. Пешком за Поповым, имеющим свои колеса, не побежишь. Другая машина к дому не подъезжала, Ксения Максимовна?
— Я не видела.
— Жаль, но будем искать.
Он еще долго не уходил, и в квартире, где жила Ксения, толпились посторонние люди. Они словно ее обживали, и Ксении казалось, что никогда это не кончится. Просто не может кончиться, потому что началась та большая игра, о которой недавно упоминал Герман.
Гейм третий
15: 0
Германа она увидела только через два дня. Выглядел он уставшим, даже зеленые глаза пожухли, словно листва в середине сентября. Еще зеленая, но уже не такая яркая, как ранней весной, когда ей хватает и тепла, и солнечного света. Дозвониться ему Ксения так и не смогла. Герман пришел к ней сам, в тот дождливый осенний вечер, которые начинали Ксению постепенно изводить. Она впервые стала задумываться, зачем вообще живет и стоит ли продолжать. А если стоит, то как изменить жизнь, чтобы она не казалась такой бесцельной. Не обремененная ни детьми, ни работой, она теперь потеряла и то, что долгое время заполняло до отказа ее дни: частые поездки, перелеты, отели, долгие матчи и капризы уставшей подруги. Когда всего этого не стало, Ксения впервые поняла, что надо ценить то, что имеешь, а не то, что можешь иметь.
И когда в квартире появился Герман, она даже обрадовалась.
— Где ты пропадал? — первым делом спросила она.
— А что, во мне есть нужда?
— Меня чуть не убили!
— И у кого поднялась рука на добрейшее в мире существо? — усмехнулся он. В его дернувшемся рте Ксении почудилось что-то жалкое. Да что с ним случилось за эти два дня?!
— Ты есть хочешь? — спросила она.
— Не откажусь.
Потом они вдвоем сидели на кухне, и Ксения заново переживала события того вечера, когда был убит Владимир Попов. Герман слушал ее молча, что-то при этом жевал, и долгое время Ксении казалось, что все сказанное ему глубоко безразлично.
— …Ну и вот. Этот Попов как заорет по телефону: «Я до тебя доберусь!» Представляешь? И я сразу же поняла, что это он убил Женьку, больше некому. Такой гнусный тип! И напугалась страшно. В квартире никого нет, я свет везде включила, но все равно боюсь… Да ты не слушаешь?
— Почти. Еще кофе свари.
Ксения схватила турку, сыпанула туда две чайных ложки ароматного коричневого порошка. Размахивая туркой перед носом Германа, закончила рассказ:
— А Генку все равно отпустили.
— Ты ее на плиту-то поставь, — посоветовал Герман.
— Что? Ах да. Сейчас. — Ксения отвернулась к плите, все еще возбужденная: — Я так рада, что ты пришел! Я тебе в тот вечер звонила, звонила…
— Почему? — Ксения чувствовала его у себя за спиной. Отчего это он сегодня такой нервный?
— Герман, ну к кому я еще могу пойти?
В его дыхании и движениях возникла странная пауза. Ксения внимательно следила за тем, чтобы кофе опять не сбежал. Неприятный запах, когда коричневая пенка на плите подгорает.
— А твой бывший? — услышала она.
— Он просто трус.
— А я?
— Ты… Подожди, не мешай. Еще одну секунду…
— Так что я?
— Лучше бы ты оказался дома в тот вечер, а не Генка. Мне было бы спокойнее с тобой, Герман!
Она обернулась наконец, дождавшись, когда в турке поднимется доверху густая коричневая пена. Он был странно близко за ее спиной и загораживал стол, куда Ксения хотела поставить сваренный кофе.
— Может быть, дашь пройти? — спросила она и услышала вдруг странный стук. — Герман, что-то упало?
— Не знаю.
Он сел за стол, поставил рядышком две маленькие кофейные чашки. Ксения удивилась тому, как он странно на них смотрит. Белые фарфоровые чашечки, почти невесомые, в его больших руках совсем игрушечные. Но как осторожно трогают пальцы хрупкий белый фарфор!
— Люблю красивые вещи. Скажи, разве можно ее разбить?
И потом:
— Человек — странное существо. Ему не живется по законам логики. И все его проблемы в нем же самом. В том, что он не может так запросто взять и разбить хрупкую фарфоровую чашку.
— Да поставь ты ее на место! — не выдержала Ксения. — А то на самом деле разобьешь.
— Тебе ее будет жалко?
— Тебя. Вот ты странный человек, Герман. Интересно, ты влюблялся?
— Не успел.
— А девочки в классе? Какая-нибудь молодая учительница?
— Учительница… Да… Слушай, добрейшее в мире существо, ты кофе-то мне нальешь?
Ксении показалось, что он успокоился. Во всяком случае, курил он осторожно, не сжигая сразу половину сигареты одной жадной затяжкой. Всё-таки они почти год прожили под одной крышей, и Ксения его неплохо знала. Характер, привычки, быстрые перепады настроения. Было непонятно только одно: почему он не исчез из ее жизни сразу же после того, как убили Евгению Князеву? Уже домывая посуду, она услышала, как Герман негромко сказал:
— Интересно, тебе говорили, что ты чертовски везучий человек?
30: 0
— Останешься? — спросила она, когда ужин был закончен. Мысль об одиноком вечере была страшнее, чем обычная смерть. Каждый раз, засыпая в этой пустой квартире, на огромной постели, Ксения умирала, надеясь на то, что это в самый последний раз.
— Почему нет? — ответил Герман, прислушавшись к мелкому дождику, царапающему снаружи стекла.
После душа он залез к ней под одеяло и несколько минут лежал молча, стараясь случайно не задеть теплое и мягкое чужое тело.
— Холодно сегодня, да? — спросила Ксения. Не услышав ответа, добавила: — И страшно.
— Женькино привидение тебя не беспокоит? — В темноте Ксения угадала его легкую усмешку. Придвинулась, нарушив невидимую границу:
— Можно?
Герман подложил ей под голову руку, другой рукой притянул к себе.
— Черри? А если у нас с тобой сейчас ничего не будет, что ты сделаешь?
— Ничего. Усну.
— А потом? Утром?
— Приготовлю тебе завтрак.
— Странно, но я верю в то, что это правда. Иди сюда.
И она вспомнила наконец, какие у него сладкие губы.
Им всегда было хорошо вместе. Они не старались ни друг для друга, ни для себя. А оттого все, что между ними происходило, не имело ни тени фальши. Ксении не с кем было его сравнивать, кроме как с бывшим мужем. Она понимала, что с Германом все лучше, чем с тем, другим, с той только существенной разницей, что тогда все было по любви. А значит, было все-таки лучше.
Их и нельзя было сравнивать, они жили по-разному и чувствовали по-разному и по-разному сжимали в сильных руках ее мягкое тело. Но и не сравнивать она не могла, потому что и сейчас, с другим, она изо всех сил пыталась найти — и никак не могла — хоть кусочек прежнего счастья. Не было его. Приятно и даже очень хорошо временами было, но ощущение прежнего полета куда-то ушло. Сейчас она не летела, а просто проваливалась в глубокую, душную яму, и там, на дне, вокруг нее кружилось множество приятно покалывающих мелких иголочек, и, втыкаясь в самые чувствительные места, они парализовали разум и волю.
— Тебе хорошо? — хрипло спросил он.
— Да, — шепнула она, хотя мысленно сказала совсем другое: «Заканчивай поскорее». Когда приятные покалывания прошли, терпеть на себе его горячее тело уже не слишком хотелось.
Раньше, по любви, это приносило ей особенное удовольствие, когда муж становился вдруг эгоистом и даже делал больно. Но она была счастлива только уже оттого, что доставляет радость ему. А сегодня не смогла удержаться от очередного глупого вопроса:
— Зачем мы это делаем?
— Не знаю, как ты, а я после этого крепче сплю, — ответил Герман и отвернулся к стене.
А Ксении не спалось. Прошлые ночи она часто просыпалась от страха, а сегодня не хотела отключаться, потому что боялась завтрашнего утра. Герману ничто не мешало найти постель, где ему будут больше рады. А ей также ничто не мешает найти того, кто просто воспользуется ее одиночеством.
«А почему бы ему здесь не остаться?» — подумала Ксения и заснула с мыслью, что надо бы за завтраком об этом у Германа спросить.
…Он молча пил кофе и вопроса словно не услышал.
— Герман, ты можешь не снимать квартиру. Это же так дорого!
— Не дороже денег. А деньги — дерьмо.
— Но ты же нигде не работаешь!
— Ты тоже.
— Я — женщина.
— А я мужчина. Половой признак еще не есть клеймо раба. Я хочу оставить за собой право говорить приятные вещи тем, кто мне действительно приятен.
— Но при чем здесь…
— При всем. Работая, ты включаешься в сообщество тех, с кем должен считаться. Ну кто, скажи мне, может в лицо крикнуть своему начальнику, что он идиот?
— Но, если никто не будет работать…
— На другого.
— Что?
— Фразу надо закончить так: если никто не будет работать на другого, то он будет работать на себя самого.
— Хорошо, — сдалась Ксения. — Но почему ты не можешь ко мне переехать?
— Не к тебе. Это квартира Женьки Князевой. А ее убили.
— Ну и что?
— А если это сделал я?
Он улыбался, но Ксении было не до смеха.
— Герман, но зачем?
— А затем, что ты опоздала, девочка Черри. — Ксения не знала, почему ни разу не напомнила Герману о том, что он на целый год младше. — Почему ты не предложила этого в тот день, когда я просил?
— Когда?!
— Когда я предлагал договориться.
— Но я же не знала…
— Ты и сейчас в том же положении. Нет уж, давай каждый останется при своих проблемах.
— У тебя кто-то есть? — спросила Ксения.
— Типично женская логика. Если мужчина не хочет трахаться с ней каждый день, значит, у него кто-то есть. Без вариантов. А вчера я подумал о тебе лучше.
— Я хотела этого для тебя.
— Для меня сделай, пожалуйста, парочку бутербродов. С собой. Только не таких тупых, какие делала Валентина. Положи зелени, огурчика. Прояви фантазию, не как сегодня ночью в постели.
Ксения обиделась и не собиралась больше с ним разговаривать.
— И даже не спросишь, приду ли я еще? — спросил Герман уже в дверях. — Думаю, судьба сведет. Ты, кстати, не знаешь, куда исчез тот парень из общаги? Который заикается?
— А зачем тебе Толя?
— Затем, что ты не поверишь. Несмотря на свою скрытность, Женька один раз была со мной откровенна. Теперь это дорогого стоит. Ну, пока!
30: 15
«Теперь это дорогого стоит», — повторила про себя Ксения, моя посуду на кухне. Она никак не могла зацепиться за одну очень важную мысль. Вернее, не могла сделать правильного вывода из того, что казалось ей подозрительным. Все они говорили о Жене Князевой по-разному. Либо она меняла свой стиль поведения с каждым новым романом, либо кто-то из шестерых врал.
Почему Герман так интересовался Анатолием Воробьевым? Именно им?
Ксения не знала, как построить свой день. Лежать до вечера на диване перед телевизором? Поехать по магазинам? И вдруг подумала с ужасом, что ей не нужна новая одежда. Вообще никакая не нужна, потому что глупо привлекать к себе мужское внимание, если не хочешь случайных знакомств. Немыслимо привести кого-то в эту квартиру, где произошло столько человеческих драм. Ксения чувствовала, что даже воздух ее заразный. Хотелось сорваться наконец и сделать что-нибудь неожиданное, абсолютно нелогичное.
— Мне надо прогуляться. Просто прогуляться, — сказала Ксения пухленькой темноглазой девушке в зеркале, беззвучно приоткрывшей несколько раз ротик-вишенку. — Согласна ты со мной или нет, но мы сейчас будем одеваться.
Повторяя ее движения, темноглазая натянула на себя джинсы и свитер. Нахмурилась, застегивая молнию, и осуждающе зашевелила губами:
— Есть надо меньше.
Хотя Ксения знала, что против природы не пойдешь. Она, Вишенка, никогда не будет похожа на худющую узкобедрую подругу-теннисистку. И чудных длинных ног не будет, даже если вовсе не слезать с диет. Но бывший муж любил Ксению именно за то, что она относилась к себе и окружающим очень просто, принимая без зависти достоинства других и прощая им различного рода недостатки, не заставляя при этом прощать свои. Бывают у людей такие вот неконфликтные характеры. Казалось бы, у таких людей все должно быть хорошо, но почему-то получалось наоборот. Судьба сталкивала Ксению с самыми жестокими эгоистами, словно проверяя на прочность. И в итоге делала ее несчастной.
— Ну и пусть! — махнула Ксения рукой черноглазой, оставшейся в прихожей, в небольшом круглом зеркале возле входной двери.
Она шла по улице, заглядывая в витрины. Кто-то нуждался в красивых вещах, продавая для этого другие красивые вещи. «Как жаль, что мне ничего этого не нужно!» — подумала Ксения. Сама она разлюбила красивые вещи после того, как ради них от нее ушел любимый муж. И Ксении даже сейчас не хотелось их иметь, она боялась за этими вещами затеряться. Знала, что слишком наивна для того, чтобы хорошо разбираться в людях. Те могли охотиться за красивыми вещами, используя ее в качестве посредника.
Не заметив как, Ксения оказалась у знакомого общежития. Вроде бы приехала, чтобы еще раз подняться пешком на пятый этаж и прочитать надпись горелой спичкой: «А пошли вы все на…»
«Ну уж нет», — подумала Ксения и нажала пальцем на оплавленную кнопку. И только тут подумала, что Анатолий на работе.
— Тю! Опять эта фея! — Мужик в грязной тельняшке, казалось, не нуждался в том, чтобы зарабатывать себе на кусок хлеба. Основательно заправленный спиртным, он был в прекрасном расположении духа.
— Извините, я ошиблась, — попятилась Ксения.
— Э, нет! — Мужик погрозил ей пальцем. — Я по-омню! Поищем смысл жизни, а? На брудершафт? — В последнем слове заплетающимся языком он оставил меж редких зубов половину согласных.
— Анатолий на работе? — все еще стоя на пороге, спросила Ксения.
— Почему на работе? — Мужик всей пятерней залез в спутанные волосы: — Работа не волк, каши не просит. Или это: с миру по нитке — люби и саночки возить.
— Баба с возу — всей птичке пропасть? — улыбнулась Ксения.
— Молодец, девка! Заходи! — Мужик широким жестом пригласил ее войти в прихожую».
— Так он дома? — Дальше порога она пройти не решилась, замерла, зацепившись каблуком за грязный половик. — Если не на работе — значит, дома?
— Не-а-а. Уехал. В турр-рристическое пут-шест-вие.
— Какое еще путешествие? Он что, разбогател или сошел с ума?
— И то, и другое грозит небом в клетку, — тут же нашелся мужик, выразительно сложив крестом волосатые пальцы.
— Послушайте, вы можете мне все внятно разъяснить? Где Анатолий?
— А я что говорю? Внятно: море, пальмы, стройную креолку он увидел на песке…
— И когда уехал?
— Вчера. Утром. Сумасшедшие бабки, между прочим, заплатил. Чтобы побыстрее. А то милиция бы его не отпустила.
— Какая милиция? Почему?
— А кой хрен мужик из прокуратуры меня спрашивал, где Воробей был во вторник, в девять часов вечера, а, девка?
— Когда спрашивал?
— Позавчера. Воробей-то от мужика будто прятался. А вчера за бугор слинял. В туррр-рристичес-кое пут-шествие.