– Но ведь память возвращается?
– Не всегда.
– Что случилось с вашим пациентом?
– Сначала мы подумали, что он забыл только падение, но он недосчитался и других воспоминаний. Он не помнил своего предыдущего брака, не помнил дома, который однажды построил. И он не знал, что Джон Мейджор был премьер-министром.
– Выходит, он не так уж сильно пострадал.
Джо улыбается:
– Пока еще рано говорить, будет ли ваша амнезия постоянной. Возможно, ее причиной стала травма головы. Большинство зафиксированных случаев сопровождалось физической или эмоциональной травмой. Огнестрельная рана вполне подходит. Приступы могут быть спровоцированы сексуальным контактом или погружением в холодную воду…
– Больше не буду заниматься сексом в бассейне.
Мой сарказм не встречает сочувствия. Джо продолжает:
– Вследствие травматических событий наш мозг радикально изменяет химический состав крови и количество гормонов. Это своеобразный механизм выживания, который заставляет нас драться или убегать. Иногда, после того как угроза миновала, мозг работает в этом режиме еще какое-то время – на всякий случай. Мы должны убедить ваш мозг, что можно расслабиться.
– А как это сделать?
– Мы разговариваем. Анализируем. Обращаемся к дневникам и фотографиям, чтобы пробудить воспоминания.
– Когда вы видели меня в последний раз? – неожиданно спрашиваю я.
Мгновение он размышляет.
– Мы обедали месяца четыре назад. Джулиана хотела, чтобы вы познакомились с ее подругой.
– Редактором из издательства.
– Да, с ней. Почему вы спрашиваете?
– Я у всех спрашиваю. Звоню и спрашиваю: «Привет, что нового? Здорово! Слушай, а когда ты видел меня в последний раз? Да, прошло много времени. Надо встретиться…»
– И что вы выяснили?
– Я недостаточно активно поддерживаю отношения.
– Ясно. Но сама идея хорошая. Нам нужно найти недостающие фрагменты.
– А вы не можете меня просто загипнотизировать?
– Нет. И если стукнуть вас по голове, это тоже не поможет.
Джо тянется к портфелю, и его рука дрожит. Он вытаскивает папку и достает картонный квадратик, обтрепанный по краям.
– Снимок нашли у вас в кармане. Пострадал от воды.
Он поворачивает квадратик, и у меня пересыхают губы.
Это фото Микки Карлайл. На ней школьная форма, она улыбается в камеру, демонстрируя отсутствие переднего зуба, словно ее рассмешило что-то, не попавшее в кадр.
Вместо замешательства я чувствую огромное облегчение. Я не схожу с ума. Это происшествие действительно имеет отношение к Микки.
– Вы не удивлены.
– Нет.
– Почему?
– Вы сочтете меня сумасшедшим, но мне снились сны.
Я вижу, как психолог в нем начинает обрабатывать информацию.
– Вы помните расследование и суд?
– Да.
– Говарда Уэйвелла посадили в тюрьму за ее убийство.
– Да.
– Вы думаете, он ее не убивал?
– Я не думаю, что она мертва.
Наконец-то я дождался реакции. Профессор явно удивлен. Оказывается, не такой уж он непрошибаемый.
– А как же улики?
Я поднимаю руки. Моя забинтованная ладонь сойдет за белый флаг. Я знаю все аргументы. Я сам передавал дело в суд. Все улики указывали на Говарда Уэйвелла, включая волокна ткани, пятна крови и отсутствие алиби. Присяжные сделали свое дело, и справедливость восторжествовала, справедливость, помещенная на один день в сердца двенадцати людей.
Закон взялся за дело Микки и довел его до конца. Умом я соглашаюсь, но мое сердце не может смириться. Я просто не могу представить себе мира, в котором нет Микки.
Джо снова смотрит на фотографию.
– Вы помните, как положили ее в бумажник?
– Нет.
– А можете предположить, почему вы это сделали?
Я качаю головой, хотя интуитивно понимаю, что, вероятно, взял с собой снимок, чтобы была возможность опознать ее.
– А что еще при мне было?
Джо читает по списку:
– Кобура, бумажник, ключи, перочинный ножик… Из ремня вы сделали жгут, чтобы остановить кровотечение.
– Ничего не помню.
– Не волнуйтесь. Мы еще вернемся к этому. Посмотрим на следы, которые вы оставили: чеки, счета, встречи, дневники… Пройдем по этим следам.
– И я вспомню.
– Или научитесь вспоминать.
Он поворачивается к окну и смотрит на небо, как будто подумывает, не устроить ли пикник.
– Не хотите уехать отсюда на денек?
– Не думаю, что мне разрешат.
Он вытаскивает из кармана пиджака письмо.
– Не волнуйтесь, я приобрел билеты заранее.
Джо ждет, пока я одеваюсь, борясь с пуговицами забинтованной рукой.
– Помощь не нужна?
– Нет, – отвечаю я излишне резко. – Мне надо учиться.
Кибел наблюдает, как мы проходим по фойе, косясь на меня, словно я иду на свидание с его сестрой. Я с трудом подавляю желание помахать ему рукой.
На улице поднимаю лицо к солнцу и делаю глубокий вдох. Аккуратно передвигая костыли, иду по парковке и замечаю знакомую фигуру возле полицейской машины без мигалки. Констебль Алиша Каур Барба (все зовут ее Али) читает учебник, готовясь к экзамену на звание сержанта. Любой, способный запомнить хотя бы половину из этого учебника, заслуживает звания главного констебля.
Нервно улыбнувшись мне, она открывает дверцы машины. У индианок такая красивая кожа и темные влажные глаза. Али выглядит очень эффектно в сшитых на заказ брюках и белой блузе, в вырезе которой виден золотой медальон.
Три года назад Али была самой младшей в отделе тяжких преступлений, и мы работали над делом Микки Карлайл вместе. Тогда она зарекомендовала себя как отличный следователь, но Кэмпбелл не представил ее к повышению.
Теперь она работает в отделе сопровождения – присматривает за послами и дипломатами, а также обеспечивает защиту свидетелей. Возможно, поэтому она сейчас здесь – чтобы защищать меня.
Когда мы выезжаем с парковки, Али смотрит на меня в зеркало, ожидая, узнаю ли я ее.
– Расскажите мне о себе, констебль.
У нее на переносице появляется морщина.
– Меня зовут Алиша Барба. Я работаю в отделе сопровождения.
– Мы раньше не встречались?
– Э… да, сэр, вообще-то вы были моим начальником.
– Подумать только! Это одно из трех преимуществ амнезии: помимо того, что я могу прятать от себя самого пасхальные яйца, я еще каждый день знакомлюсь с новыми людьми.
После долгой паузы она спрашивает:
– А в чем третье преимущество, сэр?
– Я могу прятать от себя самого пасхальные яйца.
Она смеется, и я щелкаю ее по уху:
– Конечно, я помню тебя, Али Баба, гроза разбойников.
Она робко улыбается мне.
Из-под ее короткой куртки видна кобура. Это карабин МР5 А2. Странно видеть ее вооруженной, ведь так мало сотрудников муниципальной полиции имеют лицензию на ношение оружия.
Проезжая на юг мимо Виктории, через Уайтхолл и по набережной Темзы, мы минуем парки и сады, заполненные служащими, которые завтракают, сидя на траве, здоровыми девушками, на чьих юбках играет осеннее солнце и свежий воздух, мужчинами, дремлющими подложив под головы пиджаки.
Когда мы поворачиваем на набережную Виктории, я бросаю взгляд на Темзу, скользящую вдоль гладких каменных берегов. То сужаясь, то расширяясь, она несет свои воды под львиными головами и фигурами горгулий, украшающими мосты, мимо Тауэра к Кэнэри-уорф и Розерсхит.
Али останавливает машину в маленьком переулке возле станции «Кэннон-стрит». Семнадцать каменных ступеней ведут вниз к узкому каменистому пляжу, медленно обнажающемуся под отливом. При ближайшем рассмотрении оказывается, что пляж устлан не гравием, а черепками, обломками кирпича, строительным мусором и осколками стекла, отполированными водой.
– Здесь вас обнаружили, – говорит Джо, перемещая руку вдоль горизонта, пока его палец не упирается в желтый заржавленный буек.
– Мэрилин Монро.
– Что-что, простите?
– Ничего, это я так.
У нас над головой набирают и сбрасывают скорость поезда – на мосту железнодорожная станция.
– Говорят, вы потеряли около четырех пинт крови. Из-за холодной воды процессы в организме замедлились, что, возможно, и спасло вас. Вы также сохранили ясность сознания, позволившую наложить жгут из ремня…
– А что лодка?
– Ее нашли только утром, к востоку от Тауэр-бридж. Припоминаете?
Я качаю головой.
– В ту ночь был прилив. Вода поднялась на четыре фута выше, чем сейчас. Скорость течения составляла примерно пять узлов. Учитывая потерю крови и температуру тела, вы были ранены тремя милями выше по течению…
Плюс-минус тысяча других возможностей, говорю я себе, хотя и понимаю, чего он добивается. Джо пытается вернуть меня в прошлое.
– У вас на брюках были кровь, глина, ил и следы бензина и аммиака.
– Мотор у лодки работал, когда ее нашли?
– Кончилось топливо.
– Кто-нибудь сообщал о выстрелах на реке?
– Нет.
Я смотрю на воду отвратительного коричневого цвета, в которой плавают листья и водоросли. Когда-то здесь были главные ворота города: здесь рождались состояния, сообщества, возникали споры о границах, здесь оживали давняя зависть, былые битвы и старинный фольклор. Жизнь била ключом. А теперь можно застрелить трех человек на расстоянии всего нескольких миль от Тауэр-бридж, и никто ничего не заметит.
К нам приближается бело-голубой полицейский катер. На сержанте оранжевый костюм и бейсболка, а также спасательный жилет, который делает его туловище похожим на бочонок. Протянув руку, сержант помогает мне подняться на борт.
Али нацепила панаму, словно мы собираемся на рыбалку.
Мимо проходит туристический катер, и нас покачивает на волнах. Камеры и фотоаппараты запечатлевают нас в качестве элемента великолепных лондонских декораций. Сержант заводит мотор, и мы, развернувшись против течения, направляемся к Саутуорк-бридж.
Поворачивая, река течет быстрее, спеша мимо гладких каменных стен; волны раскачивают пришвартованные лодки и разбиваются об опоры мостов.
Молодая девушка с длинными темными волосами проплывает под мостом на одновесельной лодке. Ее спина напряженно согнута, на руках блестит пот. Я смотрю ей вслед, потом перевожу взгляд на здания и небо над ними. Высокие белые облака словно нарисованы мелом на голубом фоне.
Колесо Миллениума[18] больше похоже на космический объект, чем на приманку для туристов. Невдалеке на скамейках сидит группа школьников – девочки в клетчатых юбках и синих чулках. Мимо них по набережной Альберта проносятся бегуны.
Не помню, ясно ли было той ночью. В Лондоне из-за фонарей и дыма нечасто видны звезды. Обычно над головой появляется полдюжины бледных точек, да иногда на юго-востоке виден Марс. Облачной ночью некоторые участки реки, особенно те, что находятся напротив парков, погружены в темноту. Ворота в парках закрывают на закате.
Сто лет назад некоторые зарабатывали на жизнь, вылавливая трупы из Темзы. Спецы знали каждый водоворот, каждый омут, где может всплыть утопленник. Им были известны все места швартовок, все лодки и баржи, стоявшие на приколе.
Когда я только перевелся в Лондон из Ланкашира, меня направили в речную полицию. Мы вылавливали из Темзы по два трупа в неделю. Как правило, это были самоубийцы. После подобной работы везде мерещатся потенциальные утопленники: они перегибаются через перила мостов, вглядываются в глубину. Такова природа реки – вода может смыть все твои надежды и стремления или, наоборот, унести прочь все беды.
Пуля, проделавшая дырку в моей ноге, летела с большой скоростью: пуля снайпера, стрелявшего со значительного расстояния. Значит, было достаточно светло, чтобы меня разглядеть, или же он воспользовался прибором ночного видения. Он мог находиться где угодно в пределах тысячи ярдов. С расстояния пятисот ярдов угол отклонения составляет всего дюйм, но этого бывает достаточно, чтобы не попасть в голову или сердце.
В меня стрелял не простой наемный убийца. Не многие обладают такими возможностями. Обычно киллеры убивают с близкого расстояния, из засады, или, например, стреляют через стекло, когда машина стоит на светофоре. А этот действовал иначе. Он лежал, распластавшись, не двигаясь, прижавшись лицом к прикладу, поглаживая курок… Снайпер похож на компьютерную систему, ему нужно учитывать расстояние, скорость и направление ветра, температуру воздуха. Он наверняка прошел обучение – возможно, в армии.
Оглядывая неровную линию заводов, подъемных кранов и жилых кварталов, я пытаюсь представить себе, где прятался стрелок. Скорее всего, он находился выше меня. Попасть в цель на воде нелегко. Порыв ветра или качание лодки могли вызвать промах. А вспышки от выстрелов обнаружили бы его местонахождение.
Отлив продолжается, река словно усыхает, обнажая островки ила, где чайки дерутся за какие-то объедки в тине, и остатки старых опор, торчащие из дна, как гнилые зубы.
Профессор явно чувствует себя не в своей тарелке. Думаю, скорость и вода – не его стихии.
– Почему вы были на реке?
– Не знаю.
– А вы подумайте.
– Я с кем-то встречался или за кем-то следил.
– За кем-то, у кого была информация о Микки Карлайл?
– Возможно.
Зачем встречаться на лодке? Странное решение. Хотя ночью, когда заканчиваются все развлекательные поездки, река – пустынное место. Здесь можно легко скрыться.
– Зачем кому-то понадобилось в вас стрелять? – спрашивает Джо.
– Возможно, вышла ссора или…
– Или что?
– Или же прятали концы в воду. Мы не нашли тел. Возможно, этого и не предполагалось.
Господи, как же это изматывает! Я хочу засунуть пальцы в черепную коробку и надавить на ее содержимое. Мне нужен ключ к разгадке, а он спрятан во мне.
– Мне нужно видеть лодку.
– Она в Уоппинге[19], сэр, – отвечает сержант.
– Так отвезите меня туда.
Он небрежно поворачивает штурвал и прибавляет скорость, отчего корпус судна погружается глубоко в воду и нас окатывает фонтан брызг. Капли летят на ресницы Али, и она поглубже надвигает панаму.
Через двадцать минут, пройдя милю вниз по течению от Тауэр-бридж, мы оказываемся в штабе отдела содействия водным службам.
Моторная лодка «Шармэйн» вытащена на сушу, водружена на деревянные балки и окружена лесами. Издали сорокафутовая лодка выглядит очень опрятной: рулевая кабина из лакированного дерева, медная отделка. При ближайшем рассмотрении обнаруживается, что окна разбиты, а палуба выщерблена. Бело-голубая полицейская лента натянута между перилами, маленькие белые флажки отмечают следы от пуль и другие примечательные детали.
Али объясняет, что заявление об угоне «Шармэйн» от набережной возле ботанического сада Кью в Западном Лондоне поступило спустя четырнадцать часов после того, как меня обнаружили. Она сообщает мне об объеме двигателя, пробеге и максимальной скорости. Она знает, что я люблю факты.
Дежурный офицер в белом комбинезоне появляется из рубки и, согнувшись, продвигается по корме. Измеряя рулеткой борт, она заносит результаты измерений в блокнот и поправляет теодолит, стоящий рядом на штативе. Повернувшись в нашу сторону и прикрыв глаза от солнца, она узнает сержанта.
– Это офицер Кей Симпсон, – представляет он ее.
Ей слегка за тридцать, у нее короткие светлые волосы и пытливые глаза. Она смотрит на меня, как на привидение.
– Что именно вы пытаетесь установить? – осторожно спрашиваю я.
– Траектории, скорость пули, угол наклона лодки, цель, расстояния, погрешности и следы крови… – Она замолкает на середине фразы, поняв, что мы за ней не успеваем. – Я пытаюсь установить, с какого расстояния и с какой высоты производились выстрелы и как часто стрелявший промахивался.
– Это он ранил меня в ногу?
– Да, но, возможно, он целился вам в голову. – Она молчит, потом добавляет «сэр», на случай, если я вдруг обиделся. – Снайпер использовал установку для стрельбы по водным объектам со скоростью полета пули две тысячи шестьсот семьдесят пять футов в секунду. Таких нет в свободной продаже, но теперь из Восточной Европы можно получить все, что угодно.