Докладчик за трибуной сменился, но в зале этого никто не заметил.
Незаметно для себя с процентов я переключился на личные проблемы.
Лариса! Вот кто не простит мне испорченных праздников. Одно под одно! Но, может, оно и к лучшему: движение синусоиды вниз не может продолжаться бесконечно. Когда-то она должна достичь дна и начать путь наверх. Быть может, внеочередное дежурство – это знак судьбы, мол, хватит, Андрей Николаевич, фигней заниматься! На Калмыковой свет клином не сошелся. Оглянись по сторонам – вокруг полным-полно блондинок и брюнеток, готовых познакомиться с молодым перспективным лейтенантом.
Калмыковой Ларисе было двадцать лет. Она окончила кондитерское училище и второй год работала на хлебокомбинате в цехе по производству пряников. Лариса была крашеной блондинкой невысокого роста, худенькой, но в нужных местах приятной округлости. Мои отношения с ней развивались стремительно. Не прошло и месяца с момента нашей первой встречи, как я предложил ей зайти ко мне в комнату, «попить чаю».
– Нет, Андрей, – ответила она, смеясь. – В общагу я не пойду, даже не надейся. Давай лучше у меня дома в эту субботу «чай попьем». Часам к четырем ты освободишься? Отлично, я постараюсь куда-нибудь маму отправить, чтобы нам не мешала.
В канун Нового года я объявил родне, что весной женюсь.
– На ком? – недовольно спросила мать.
Я объяснил. У нее подкосились ноги.
– Андрей, ты это серьезно говоришь? Андрюша, неужели ты собрался жениться на пэтэушнице из неполной семьи? У нее ведь одна мать, я правильно поняла?
– Добавлю к портрету моей невесты легкий штрих, – с издевкой сказал я. – Она – крашеная блондинка.
– Боже мой! – Мать в отчаянии схватилась за голову. По ее убеждению, крашеные блондинки все поголовно были потаскухами.
– Андрей, – строго сказал отец, – разве для того мы дали тебе высшее образование, чтобы ты женился на какой-то кондитерше?
– Чего, чего? – взъелся я. – Это какое вы мне высшее образование дали? Вы меня, часом, с Юркой не попутали? Это он, пока в институте учился, у вас на шее сидел, а я с семнадцати лет на гособеспечение ушел.
– Мы тебе в школу милиции деньги отсылали, – не унимался отец.
– Какие деньги, по десятке в месяц? Могу вам их за полгода все до копеечки вернуть.
Узнавший о семейном скандале брат встретился со мной и тоже попытался наставить на путь истинный, но я был непреклонен.
– Юра, как вы надоели мне со своими условностями: «Не женись на пэтэушнице! Не чавкай за столом! Держи вилку в левой руке!» Да мне плевать на эти условности, понял? Как хочу, так и буду жить! Кто вам сказал, что если она работает на заводе, то из нее выйдет плохая жена? А что, высшее образование гарантирует счастливый брак? Ты уверен? А я – нет.
К моему удивлению, будущая теща тоже была не в восторге от нашей женитьбы. Она, видите ли, желала дочке мужа из состоятельной семьи, с квартирой, машиной и желательно загородной дачей. Этакого принца на белом коне. Зашел бы при мне разговор о принцах, я бы спросил, коли она желает такого сказочного жениха, то какого черта у нее дочка на оформлении сувенирных пряников работает, а не в институте иностранный язык преподает? Принцы на принцессах женятся, а не на пэтэушницах.
Но не козни родственников стали препятствием нашему браку. Причина была в нас самих.
Пока я бродил по лабиринтам свих воспоминаний, собрание закончилось. Стараясь не упустить ни минуты, я побежал в свой кабинет покурить.
– Андрей, тебе звонила какая-то Лебедева, – сказали мне коллеги.
– Лебедева? Какого черта ей от меня надо?
– Слышь, Андрюха, твои бабы, ты с ними сам разбирайся.
– Она ничего не просила передать?
– Сказала, что ближе к пяти часам перезвонит.
– Все на совещание! – пошел по кабинетам Игошин. – Окурки тщательнее тушите, не дай бог, райотдел подпалим.
На инструктивном совещании о задачах сотрудников милиции, назначенных в оцепление улиц, где пройдут праздничные колонны трудящихся, мне было нечего делать. Во-первых, я в школе милиции четыре года простоял в оцеплениях и весь предстоящий инструктаж знал от «А» до «Я», а во-вторых, на Первое мая мне дежурить, так что демонстрация пройдет без меня. Но, соблюдая служебный этикет, я достал блокнот и стал делать вид, что записываю номера приказов Министра МВД СССР, регламентирующих поведение сотрудника милиции в местах массового скопления граждан.
Итак, Лариса. В январе мы стали серьезно обсуждать, где и как станем жить после регистрации брака. И тут моя невеста встала в позу.
– Я не пойду жить к тебе в общежитие, – заявила она. – Ты сам представь, что это за быт: душа нет, туалет на этаже, стирать негде, еду готовить – на общей кухне! А ребенок родится, мы где его купать будем, в комнате? Ведрами будем в ванночку воду носить?
– А как же «с милым рай и в шалаше»? – саркастично спросил я.
– Это поговорка про пещерных людей. Я выросла в благоустроенной квартире и в каменный век возвращаться не собираюсь. Андрей, забудь об общежитии. Я туда – ни ногой!
А я, в свою очередь, не желал жить в одной квартире с тещей. На фиг мне такая квартира, где мне ни водки с друзьями выпить, ни в трусах поутру в туалет пройти?
Оставался обоюдно приемлемый вариант – снять на длительный срок квартиру или КГТ. Но на кой черт мне съемное жилье, если у меня есть своя комната? Не проще ли для этой комнаты выбрать другую хозяйку?
Так синусоида моих с Калмыковой отношений, дойдя до верхней точки, плавно двинулась в обратном направлении: из категории «жених-невеста» мы перешли в разряд «любовники». Следующая стадия – «знакомые». Потом – «бывшие знакомые».
– Андрей, ты что чертишь? – толкнул меня сидящий рядом Елькин. – Я вот цветочки в блокноте рисую, домики, а ты что, в геометрию ударился?
– Это синусоида потребления алкогольных напитков в моем общежитии, – прошептал я. – Смотри, сегодня пятница, и к вечеру синусоида достигнет наивысшей точки – все упьются. Завтра пьянка пойдет на спад, так как в воскресенье всем на демонстрацию. После демонстрации синусоида вновь рванет вверх, до самого предела. Второго числа опять вниз. Мне бы сегодняшний вечер как-нибудь продержаться. Знаю я, что такое, когда вся общага на рогах: до утра то музыка, то разборки, то истерики у баб, которым мужика не хватило.
– Сочувствую! В заводской общаге жить – не сахар!
– Прекратите шум в зале! – призвал к порядку докладчик. – Для тех, кто заступает на усиление в городское и областное УВД, напоминаю: Первого мая ответственным от областного УВД будет полковник милиции Николаенко Евгений Павлович.
Опачки! Его только мне для полного счастья не хватало. А забавно будет подойти к нему в областном управлении и спросить: «Товарищ полковник, не подскажете, какого хрена вы мне весь апрель в кошмарных снах снитесь?» Вот у него челюсть-то выпадет!
Или еще финт, сказать Лариске, мол, все, я согласен на съемную квартиру. Поживем в ней лет десять-пятнадцать, а там свое жилье получим. Она обрадуется, платье белое купит, волосы пергидролем подновит, созовет друзей-знакомых в ЗАГС. А я на вопрос регистраторши: «Согласны ли вы взять в жены Калмыкову Ларису?» – отвечу: «Нет! Я передумал. Она носки штопать не умеет. На фиг мне такая жена нужна?»
На выходе из актового зала меня поджидал помощник дежурного по райотделу.
– Лаптев, собирайся на выезд. У тебя на участке гараж ограбили.
– Ты чего несешь, какой участок? Сегодня в райотделе две оперативных группы дежурят, а ты меня на место происшествия посылаешь?
– Обе группы на выезде. Вьюгин сказал, пока запарка не спадет, всем инспекторам перекрывать свои участки. Давай, собирайся – и в дежурку, следователь уже ждет.
– Кого от следствия отправили?
– Болонку.
Выругавшись про себя, я зашел в кабинет, взял папку с бланками, надел фуражку, плащ и пошел на выезд.
Кудрявой остролицей Болонке, по паспорту Антонине Чевтайкиной, было около сорока лет, замужем она никогда не была и с ее стервозным характером никогда не выйдет. Меня, молодого цветущего мужчину, Болонка откровенно недолюбливала. Я платил ей той же монетой.
– Лаптев, – сказала она у дежурки, – транспорта для нас нет, так что иди лови машину.
Я вышел на дорогу и взмахом руки остановил первый попавшийся легковой автомобиль.
– Командир, я вроде бы ничего не нарушил, – стал оправдываться шофер.
– С наступающим вас праздником, товарищ водитель! Подвезите нас с коллегой на улицу Коминтерновскую. Как доехать, знаете?
Водитель, молодой, рабочего вида парень, облегченно выдохнул:
– Знаю, конечно! Садитесь, я вас мигом домчу.
В гаражном кооперативе нас дожидались участковый, потерпевший, человек пять зевак и стайка пацанов, забравшихся на крыши гаражей противоположного ряда.
Потерпевшим был старик лет семидесяти, одетый в поношенную болоньевую куртку и старомодную, попорченную молью беретку. Во рту его не хватало передних зубов, на левой скуле рос шишак величиной с голубиное яйцо.
– Вот, товарищи, – сказал он, показывая на вскрытый гараж, – обокрали меня. Все подчистую, суки, вынесли. Как дальше жить, ума не приложу!
– Вы давно обнаружили кражу? – спросила Чевтайкина.
– Да меня с зимы тут не было, а сегодня, перед праздником, решил проверить, а тут такое дело! Что украли? Запасное колесо к мотоциклу, набор гаечных ключей, банку малинового варенья… Или нет, варенье я еще с осени домой унес. Остальное все вроде бы цело.
С места происшествия я вернулся в райотдел после шести часов вечера. Повторный звонок от Лебедевой, естественно, пропустил. Да и черт с ней, надо будет, найдет!
Глава 4
Общага
Когда я возвращался домой, уже смеркалось. Мелкий нудный дождь, ливший с небольшими перерывами почти весь день, прекратился.
От остановки до общежития мой путь пролегал вдоль жилого микрорайона, пользующегося дурной славой: грабежи и драки в нем случались через день да каждый день. Благо микрорайон относился к Центральному РОВД, и состояние преступности в нем меня не касалось.
В преддверии праздника из открытых форточек и окон гремела музыка. В основном старые записи «Бони М», реже советские исполнители: Алла Пугачева, «Машина времени», «Динамик». Какой-то эстет выставил на балкон колонки от стереосистемы и на всю округу крутил «Битлз», музыку древнюю и малопонятную.
Этой зимой мне случайно удалось ознакомиться с закрытым письмом ЦК ВЛКСМ. В преамбуле документа приводился социологический обзор популярности у советской молодежи различных эстрадных исполнителей. Первое место, с большим отрывом, занимал квартет (так в тексте письма) «Бони М». Вторым по популярности была шведская «АББА», ближайший советский ансамбль отставал от лидеров процентов на тридцать. Официозных советских певцов слушало только два-три процента опрошенных.
После прочтения письма я сказал комсоргу райотдела, что нашему правительству давно пора объявить «Бони М» русским народным ансамблем, а участников его представить к государственным наградам: Фрэнку Фариану присвоить звание Героя Социалистического Труда, Лиз Митчелл и Бобби Фаррелла наградить орденами Ленина.
– Кто такой Фрэнк Фариан? – серьезно спросил наш комсомольский вожак.
– Известный борец за права негров из ФРГ, основатель «Бони М», друг советского народа.
В конце марта комсорг пригласил меня к себе и показал директиву Секретариата ЦК ВЛКСМ о запрещении к публичному воспроизведению на территории СССР ряда зарубежных исполнителей.
– Полюбуйся, – негодовал комсорг, – партия запретила песню «Бони М» «Распутин»! А ты мне лапшу на уши вешал, мол, они о мире между народами поют.
– Откуда я знаю, о чем они поют! – контратаковал я. – Только ты затычки из ушей вытащи, выйди на улицу и послушай – из каждого утюга «Распутин» звучит. Как им всем рот заткнуть собрались, не объяснишь?
– Лаптев, – перебил меня комсорг, – ты недавно школу милиции окончил, ты должен быть примером для комсомольцев райотдела, а ты за какой-то паршивый «Бони М» агитируешь.
– Я согласен быть примером! Я ретроградом быть не желаю.
– Кто такой ретроград? – простодушно спросил комсорг.
– Тот, кто Зыкину добровольно слушает.
Из подворотни у продовольственного магазина на улицу вышли трое подвыпивших парней, увидели человека в форме и юркнули назад, дожидаться темноты. Время шакалить еще не наступило.
На проходной сегодня дежурила баба Нюра, с которой я любил иногда поболтать за жизнь.
– Добрый вечер, Анна Ефимовна! – поприветствовал я старушку. – Я заметил какую-то беготню на заводе. Там ничего не случилось?
– Андрей Николаевич, это наши, заводские мужики засиделись после смены. Выпивали. Сейчас домой пошли, а тут ты в форме. Они спьяну не разобрали, кто пришел, вот и разбежались по цехам.
У вахтерши на подоконнике стояло небольшое зеркало, чтобы она могла, не вставая с места, контролировать и заводскую площадь, и вход на лестничный марш в общежитие.
В этом зеркале вначале я заметил женские ноги в джинсах, потом легонькие курточки, потом трех девушек, спускающихся на первый этаж. Две первые девушки – это Галька-парикмахерша и ее подруга с мукомольного цеха. За ними шла светленькая практикантка, та самая, о которой утром вздыхал кривой грузчик Николай. Заводилой в их компании была парикмахерша. Она была еще молодая, не больше двадцати пяти лет, с узким, вытянутым книзу лицом, крохотным ртом и кудрявыми волосами. По каким-то необъяснимым причинам я с детства не любил кудрявых женщин.
– Стоп! – скомандовал я, когда они оказались у меня за спиной. – Куда собрались?
– Погулять, куда еще? – с вызовом ответила парикмахерша.
Мои отношения с ней всегда балансировали на грани открытой неприязни. Возможно, ей не нравился мой тип мужчин.
– Погулять? – Я повернулся к ним лицом. – Куда, если не секрет? Куда вы собрались пойти на ночь глядя в нашем районе?
Я говорил с девушками с точно такой же интонацией, какой мой начальник распекает опоздавших на развод инспекторов.
– Где здесь гулять? – жестко спросил я.
Практикантка, смутившись, опустила голову. Парикмахерша сверлила меня злобным взглядом, но пока молчала.
– Там, – я показал рукой в сторону объездной дороги, – там пустырь, за заводом – промзона. А вон там – жилой массив, где нет ни кинотеатров, ни кафе. Идти туда сегодня вечером можно только с одной целью – чтобы вас избили, ограбили и изнасиловали. Сегодня пятница, предпраздничный день. Сегодня вся мразь выползет на улицу приключения на свою задницу искать. А вы куда идете, к ним в гости?
Практикантка посмотрела на меня. В ее взгляде были восхищение, страх и восторг одновременно. Она смотрела на меня, как ребенок смотрит на Деда Мороза, достающего из мешка долгожданный подарок: ту ли игрушку он принес? не обманет ли? настоящий это Дед Мороз или нет?
– Разворачивайтесь и идите назад, – жестко велел я. – Завтра днем гулять будете.
– Вы, Андрей Николаевич, не указывайте нам, когда идти гулять, а когда нет! – начала было парикмахерша, но я властно перебил ее:
– Комарова! Еще слово, и я завтра напишу директору хлебокомбината докладную записку, что ты не только сама ведешь антиобщественный образ жизни, но и подбиваешь к нему остальных жильцов общежития.
Она в растерянности открыла рот, но я только усилил нажим.
– Галина! Еще хоть одно слово, и я поставлю тебя на место. Ты, Галя, не заводская. Ты тут живешь на птичьих правах, так что посмеешь мне перечить – и вылетишь из общаги, как пробка из бутылки.
Парикмахерша, пробормотав мне пожелания «приятного» вечера, развернулась и пошла с подругой наверх. Запуганная практикантка – следом. Наверняка она представила разгромную характеристику по итогам практики: «…в быту вела себя развязно, правила социалистического общежития не соблюдала». С такой характеристикой немудрено до последнего курса не доучиться.
– Так их, Андрей Николаевич! – одобрила вахтерша. – А то совсем распоясались! Ладно, Галька пошла хвостом вертеть, ей, курве, терять нечего, а эта новенькая, ссыкуха, куда намылилась? Ей хоть восемнадцать-то есть?