– Да… – у него и так по жизни ужасно гнусавый наркоманский голос, а при пробуждении, вообще жуть.
– Хэ-хэ-й Мульт! Буэнос! – весело и громко сказал я.
– Тебе чего? Головой стукнулся? В такую рань звонить?
– Есть немного. Ну, эт самое… Давай встретимся, ты мне нужен.
– Я сейчас не могу. Только лег недавно…
– Надо сейчас, сейчас старичок. Выручай…
Паша ничего не сказал. После паузы я продолжил:
– Мне совсем хреново. Из окна чуть недавно не выпрыгнул, ты прикинь… Психоз нереальный. Паническая атака.
Мне показалось, что из трубки я слышу его сопение.
– Ты че там блин, уснул что ли дебил? – повысил я голос на Пашу.
– Не… не… не… – явно оправдывался он и громко зевнул. – Ну ты реально, сранья с такого меня беспокоишь…
– Короче… Это твоя работа… Эт самое… Давай поднимай свою раста жопу и дуй во двор ко мне. Я на качелях буду ждать.
– Ну ты упертый! Ну ты упертый! – нервно сказал Пабло и сбросил трубку. – Хрен с тобой!
Сам виноват, не показал мне свой адрес. Живет он здесь на районе, рядом, но где именно, в каком доме, не знаю. И никто ничерта не знает. Паша хорошо шифруется. Занимаясь такой профессией, я быть может, тоже так бы действовал.
Я выключил телевизор, бросил пульт на кровать и прошел на кухню. Открыл там шкафчик и забрал оттуда пачку маминых сигарет. Не люблю тонкие дамские, но выбора нет, курить то что—то надо. Я живенько накинул пальто с погонами, обул убитые в хлам мокасины, затем взглянул на себя в зеркало. Передо мной стоял высокого роста паренек, слегка замотанный. Под бледно-голубыми глазами лежали темные круги, а на голове стоял кверху шухер темных волос. Этот парень совсем на меня не похож. Я стал редко заглядывать в зеркальный мир, потому, что перестал себе нравиться. А ведь когда то в школе меня одноклассницы называли Джеймсом Дином, голливудским красавчиком из 50-ых. Оторвавшись от своего двойника, я пулей выскочил на улицу.
Через несколько минут, я уже был на детской площадке и уселся на раскрашенные в желтый и красный цвета качели. Достав из кармана пальто, зажигалку и сигаретку, я закурил, медленно покачиваясь на детских качелях. Подняв глаза на темно-серое небо, которое изливало на меня капельки своих слез, я вспомнил случай, который произошел со мной, когда я был стационирован в клинику для душевнобольных.
Мне безумно нравилась там одна медсестричка, которую звали Катя. Признаться, у меня всегда срабатывал на девушек в белых халатах. Такая у меня страсть. Внешности, Катя была модэльной, красивые длинные ноги, маленькая попка. В общем, все, что мне нравиться в девушках, было в ней. Я же не знал тогда, какой конченной шлюхой, она является и наградит меня целым букетом зараз. Я решил признаться ей в любви, но только не в обычной форме, как это делают другие. А как люблю делать это я.
Был жаркий июньский день. Все вышли на прогулку, и пациенты, и медсестры, и врачи. Я обнаружил ход на крышу нашей больницы, забрался на нее, посмотрел вниз и стал искать глазами Катю. Она стояла с одним из пациентов алкоголиков, у которого по синьке случилась белочка, и что-то ему втирала. Я увидел ее, и решив показать ей свой эксгибиционизм, снимаю больничную одежду, носки, тапки и трусы, громко крича на всю округу:
– Катюня! Ты самая сексуальная из медсестер и самая топовая тян! Выходи за меня!
Катя, увидев голого Адама, была, как и вся толпа психов, шокирована таким признанием, округлив глаза.
Сумасшедшая старуха семидесяти лет, по имени Пестинея, которая считала себя женой Сталина, произнесла, злобно нахмурив морщинистое лицо:
– У таких уродов нет будущего!
Я не стеснительный, и мне плевать, что обо мне подумают. Главное то, что я произвел впечатление на возлюбленную. Теперь она точно никогда не забудет такого признания в любви. Она будет помнить все другие обывательские признания от других парней, например букет красных роз или кольца с бриллиантами, но мой болтающийся болт между ног вряд ли когда-нибудь забудет.
Далее было совсем не весело. Меня за этот случай схватили крепкие санитары, привязали к шконарю и обкололи реланиумом. Инквизиторы продержали меня на растяжке целую вечность. И ещё этот ублюдок Виктор, чаще всех меня навещавший, вкалывал в меня лошадиные дозы этой лечебной дряни. Я после, абсолютно потерял ощущение времени. Меня посещали жуткие мысли, что я умираю. Всех тех ужасов, что представлял себе мой разум и не описать…
Да, я безусловно, думаю, и поступаю не так, как окружающие меня люди. Я индивид, и не стоит из-за этого закрывать меня в лечебницу, связывать, колоть дрянью, от которой у меня совсем крыша слетает. Но, так устроен этот мир, точнее обыватели его так устроили со своими законами и таким, как я, предрешено быть изгоями, непонятыми и отрезанными от общества.
Мои воспоминания и размышления перебил долгожданный Пабло. Приятель шел со своей белой крысой, которая сидела у него на правом плече синей ветровки. На голове у него была радужная полосатая шапка, какие носят обычно растаманы. Его мать, которая работает ночной путаной на Арбате, произвела его на свет в тринадцатилетнем возрасте. Его отец был против его рождения, требовал аборт, не желая брать на себя такую ответственность, потому, что сам едва стал совершеннолетним. Мульт обоих своих предков ненавидит и никогда с ними не встречается, живет отдельно, зарабатывает на жизнь, торгуя запрещенной химией. Продавец амфетаминами, молча присел на соседние качели рядом со мной, снял крысу с плеча, кажется ее звали Винт, и принялся гладить ее средним пальцем. Я выплюнул дотлевшую дамскую сигаретку и произнес, глядя на него:
– Ну чё, принес?
– В первый и последний раз я открываю для тебя магазин в такое время. В следующий раз, если не можешь успокоиться, прими фенозепам.
Я промолчал. Не стал комментировать его нравоучения.
– Нал при тебе? – спросил он, уставившись на крысу.
– Эт самое… Ты мне в долг запиши, как только лавэшку подниму, сразу отдам. Оке? В клуб сегодня идешь?
– Не пойдет… – покачал головой Мульт.
– Ты пойми, я в такой жопе сейчас…
– Мы все в жопе. Стас, это не мои проблемы. Будет нал – будет товар.
Паша, держа в ладонях Винта, встал с качелей и пошел обратно в свою нору.
– Вот значит как мы заговорили. – громко кинул ему вслед я, спрыгнув с качелей. – Ради денег, друга кинуть готов… Стой ты, меркантильный жлоб!
Мульт остановился. Я подбежал к нему и ткнул ему в лицо правую руку, показывая фак, средним пальцем. На нем красовался золотой перстень. Подарок моего отца. Единственное, что он подарил мне за всю жизнь.
– Зацени. Перстень моего папаши. Я решил его заложить в ломбарде. Будет тебе нал. Сегодня же, вечером в «заводной обезьяне». – произнес я и опустил свою руку. – Так что сделай одолжение… Сын проститутки, твою мать…
– Чё? – опешил Мульт.
– Ладно… Извини бро!
Мульт покорно приподнял к заду левую ногу и достал из кроссовка пакетик. Не сказав ни слова, Паша вручил его мне. Внутри я узрел три красненькие капсулы с барбитуратами. То, что я всегда заказываю. Муль ушел, а я состроил идиотскую улыбку ему на прощание. Мое настроение резко улучшилось.
3.Макс
Четыре часа с лишним, мне пришлось простоять, пока не подошла моя очередь. На пункте приема переливания крови сегодня особенно много народа. Молодых студентов всегда приходили толпы, как и беженцев с Украины, так еще и не поленились ведь, в такую непогоду припереться, старики пенсионеры, почетные доноры. За моей спиной стояли в очереди ребята, моего возраста и шумно болтали. Я услышал их разговор.
– Слушай, а где у нас в Москве сперму сдают? Я денег хотел поднять… – говорил один.
– Я не в курсе. Смотрел в интернэте, искал, искал. Без понтово. Я и сам бы не против такого заработка.
– Эт чушь всё на самом деле. – вмешался в разговор парней я, повернувшись к ним. – Я узнавал, катался в одно место. Там мне объяснили, что для этого нужно как минимум, двух детей иметь, а еще набрать кучу справок. И нифига за это не платят. Малафью берут безвозмездно…
– Капец… – произнес один из парней, огорчившись. – Ну и пошли они тогда!
Я сдал стандартные 433 миллилитра и стал наслаждаться легкой приятной эйфорией, которая меня накрывает после каждой сдачи. Сзади меня, с грохотом полетел, потеряв сознание на пол один из доноров. Обернувшись, я увидел, как ребята поднимают с пола молодого тощего паренька лет девятнадцати, моего ровесника.
– И как таких задротов только к сдаче допускают? – сказал мне какой-то пацан в кепке.
Парень, получивший обморок, действительно был очень худым. При росте метр восемьдесят, весил килограмм шестьдесят, а может и того меньше. На самом деле это ненормально. Другое дело я. При таком же, как у него росте, вешу семьдесят семь килограмм. Меня и врачи все время хвалят, говоря, что такие парни им и нужны.
Простояв еще одну очередь, теперь за деньгами, я почувствовал дикую вонь. Это был не первый раз за сегодняшний день. От некоторых парней исходил отвратный запах. Наверное, они являлись какими-нибудь дегенератами тунеядцами, которые не ходят на работу, живут в доме, напоминающем свинарник, нигде не учатся и донорство, их единственный заработок. Хотя, если разобраться, больше половины людей, что сюда сегодня притащились, так и существуют.
Получив свои кровно заработанные деньги, я умчал домой. Доехав на метро до своей станции, я просто зверски захотел есть. Овсяной кашей с утра я не наелся, но перед сдачей не рекомендуется много есть, особенно всякие бутеры. Решив срезать путь до дома, я пошел гаражами, накинув на лысую голову капюшон. Дождь опять начинает накрапывать. Периодически, мое внимание привлекали рисунки и надписи граффити на воротах гаражей. Руку, приложившую к некоторым рисункам, я узнавал. Местный районный дилер Мульт, бесспорно талантливый граффитчик. Иногда мне хочется его убить, за то, чем он занимается, а именно за наркотики, но нельзя мочить гениев, их и так ничтожно мало на свете.
Неожиданно, я услышал сзади знакомый моему уху голос:
– Опа-опа-опа-па! Эй животное! Свали с дороги!
Я машинально отошел в сторону. По левую сторону со мной поравнялась битая черная мазда, в которой сидел Доберман и двое его дружков. Автомобиль ехал медленно, на скорости, равной моему шагу. Один из приятелей Добермана сидел за рулем, а сам он, открыв полностью окошко, зырил на меня. Ублюдок был в черных очках-каплях. Он частенько в них ходит, скрывая свои убитые глаза, красные от принятия дряни, которую он ворует у себя в ментуре из хранилища для вещ. дока.
– Чего не здороваешься? Не рад меня видеть что ли? Ты че, язык в жопу засунул? – говорил Добер.
Я молчал, надо держать себя в руках.
– Я к тебе обращаюсь, сын шлюхи! Лезбиянки с зоны.
Я продолжал молчать, плотно стиснув зубы.
– Молчишь… – не унимался Доберман, нахально улыбаясь. – Ну ты хоть вякни чего-нибудь, очкун. Неинтересно с тобой.
– Пошел ты! – выпалил я, не выдержав.
А не стоило бы.
– Ты как с полицейским разговариваешь? А?
– А когда ты интересно был полицейским? – сказал я и взглянул на Добермана. —А?
Менту надо было зацепиться хоть за что-то. Я знал это, но потерял над собой контроль. Не смог умолчать.
Мазда рванула вперед, обогнав меня, проехала метров пятнадцать и резко тормознула, противно заскрипев тормозами. Все трое, что сидели в ней, повыскакивали наружу и спешным шагом пошли на меня. Один из друзей Добера, с белым узорчатым платком на голове, как и он, являлся служителем закона. Я его узнал. Другой был с быдловатой рожей, в фуражке в клетку.
Мой инстинкт самосохранения бил тревогу. В голову полезли мысли сбежать, ведь это единственная возможность избежать хороших звездюлей, которых я сейчас огребу по полной. Но, я проигнорировал инстинкт и никуда не сбежал. Я так делаю часто.
Ублюдки выбрали отличное место для разборки. Вокруг ни души.
Доберман приблизился ко мне максимально близко, и с ходу, что было сил, въехал мне с правой в челюсть. Обливаясь кровью, я рухнул на землю. На лице открылись раны, которые я получил в отделе позавчера. Даже самому перед собой стыдно, что упал с первого удара. Явно был еще не в форме. Попытаться встать у меня не получилось. Все трое принялись яростно отхаживать меня ногами. Я старался закрывать голову руками, катался по земле, чтобы увернуться от ударов. Но, нападавших было много на одного, и большинство их ударов попадали в цель. Я терял последние силы. Быдловатого вида, мужик, достал мобильный телефон.
– Чего лицо прячешь? – произнес он, снимая на камеру смартфона моё избиение. – Улыбнись мудила для моего сэлфи! В отделе заценят!
Сознание мое помутнело и я почти перестал чувствовать боль от беспрерывных пинков.
Тот, что работал с Доберманом в одном отделе, перестав меня колотить, произнес глядя на него:
– Доберман! С него хватит! Ты че, озверел что ли?
Другой мужик перестал меня снимать на видео и убрал гаджет в олимпийку. Один лишь Добер продолжал пинать ногой мне по бокам.
– Успокойся, ты придурок! Ты опять все испортишь! Мало тогда тебя начальство отымело за его братца? – сказал парень с повязанным платком на голове, оттаскивая неугомонного Добермана. – Успокойся!
– Я спокоен… Я спокоен… – отмахнулся он, жадно глотая воздух.
Он и его друзья рванули к машине.
То, что сказал парень в платке Доберману, повергло меня в дикий шок. Неужели этот садист и погубил моего брата?
Дело в том, что мой брат по имени Илья, был скинхедом. Он не раз ввязывался в драки с приезжими гостями Столицы. Этим летом, его мертвое холодное тело обнаружили в нашем парке. На нем не было живого места. Мы подумали, что гуки подстерегли его в парке ночью и навалившись толпой, забили до смерти, отомстив за свою родню. Оказывается, это дело рук совсем других людей и причастным в этом оказался некто иной, как Доберман!
Битая мазда рванула с места. Я, собравшись с последними силами, что у меня еще остались, приподнялся на ноги и упёрся об ворота гаража с граффити. Все внутренности дико болели. У меня напрочь пропал какой-либо аппетит. Я сплюнул сгустком алой крови на землю.
«Мало наверное внутри меня ее осталось…» – подумал я. Весь грязный, с окровавленным лицом, я смотрел вслед уезжающему автомобилю и думал о том, что вскоре, я обязательно заставлю лечь в гроб ненавистного мною жандарма и после приду плюнуть на его могилу.
Сегодня наступил первый день, когда во мне проснулся очень, очень, ну очень «плохой Макс!»
4.Данила
Мелодия из репертуара известного мертвого черного рэпера Тупака Шакура, заставила меня поднять голову с подушки. Надрывался мой айфон, я догнал тут же. Немного отряхнувшись ото сна, я протянул руку за телефоном, который лежал на холодном полу, вибрировал и мигал. На дисплее горел номер любимой девушки. Приложив аппарат к уху, я произнёс:
– Speak…
– Милый привет… – произнесла Аня.
О, этот нежный, приятный моему слуху голосок. Утро начинается в прекрасном настроении, когда я его слышу.
– Привет моя девочка. – произнес я ласково.
– Ты чего делаешь?
– Только проснулся… Видел тебя во сне. – сказал я, затем встал с кровати и съежившись от холода, скорее бы пустили по батареям отопление, в одних трусах подошел к окну, на улице было все так же пасмурно. – Я так соскучился по твоим алым губкам…
– И я соскучилась. – слегка смущенно, сказала Анечка. – Приедешь сегодня?
– Ты меня приглашаешь? Конечно приеду… Ты одна?
– Одна… Через сколько будешь?
Вот он! Настал тот самый момент, которого я так долго мучительно ждал. Может, я раньше времени радуюсь, а может это и есть оно, то самое. Я потёр ноющее, изголодавшееся по женской особи, интимное место рукой.
– Я буду у тебя в течении часа.
– Хорошо…
– Не остынь только.
Аня не услышала последней, произнесенной мною фразы, сбросив трубку.
Комната, в которой мы с соседом жили, была в запустении. Здесь не было ремонта с того времени, когда президентом в нашей стране был Горбачёв. Потолок осыпался и трескался, на стенах – старые выцветшие обои, на них ковры с васильками.