Как только они это сделали, высокий рыжеволосый человек в пальто цвета кофе перехватил охранника Этриджа из секретной службы, агента Пикетта, и начал что-to быстро говорить ему в ухо.
Этридж уже почти прошел мимо них, когда агент Пикетт сделал шаг в сторону, вежливо преградив ему дорогу.
— Извините, сэр. Это мистер Лайм из нашей штаб-квартиры.
Высокий блондин кивнул.
— Господин вице-президент, — в углу широкого подвижного рта Лайма двигалась сигарета. У него было дружелюбное бульдожье лицо, дешевая стрижка и большие сильные руки. — Я не хотел бы тревожить вас…
— Но вы вот-вот сделаете это, — улыбаясь, сказал Этридж, чтобы сгладить натянутость ситуации. — Если человек начинает разговор с подобного заявления, это означает, что он собирается лягнуть тебя в живот.
Услышав шутку, Лайм тоже слегка улыбнулся перед тем, как ответить.
— Из этих сообщений, как правило, ничего не следует. Но вас нужно предупредить. Мы думаем, что радикальная группа планирует взорвать бомбу в Капитолии.
— Когда?
Вице-президент встретил быстрый испытующий взгляд Лайма, и нетрудно было догадаться, что он означал. Этридж оставил в стороне все естественные человеческие реакции: «Что? Бомбы в Капитолии? Это возмутительно! Вы не можете позволить им выкрутиться из этой истории?! Кто они такие? Почему вы думаете, что нам угрожает что-либо подобное?» И вместо этого: «Когда?»
— У нас нет надежной информации. Но если они вообще решатся на такой шаг, то это скорее всего произойдет во время сессии палат, — ответил Лайм.
— Другими словами, прямо сейчас?
— Возможно, — допустил Лайм.
— Вы хотите очистить здание?
Видно было, что Лайм колеблется, Этридж сказал:
— Разумеется, я не знаю, что посоветовать вам — мне неизвестно, насколько серьезна угроза.
— В том-то и дело, — признался Лайм. — Мы не знаем, существует ли вообще сама угроза.
— Вы послали людей для поисков внутри здания?
— Да, разумеется.
— Я полагаю, вы не подозреваете кого-либо из членов конгресса в сговоре с одним из подозреваемых вами?
— Нет. Кажется, это небольшая группа радикалов.
— Хорошо, тогда они не смогут пройти в зал заседания или любую из палат. Если они вообще окажутся внутри, они будут в галерее для посетителей, не так ли?
— Да.
— И ваши люди ведут розыски там? Расставлены, чтобы помешать бросить что-либо?
— Насколько возможно, да.
— Тогда я думаю, что нам лучше соблюсти повестку дня, — сказал Этридж. Он посмотрел на часы: 11:57.— Я не хочу показаться черствым, но нам подкладывали бомбы и раньше. Это ни разу не повлекло больших жертв или повреждений. Конституция требует, чтобы этот конгресс собрался сегодня в полдень. И если только у вас нет очень веской причины, я не думаю, что мы должны пытаться эвакуировать Капитолий.
Агент Пикетт, как всегда добросовестный, сказал, растягивая слова на алабамский манер:
— Именно это мистер Лайм сказал и мне, сэр, но я думаю, что во имя вашей безопасности я обязан рекомендовать вам не входить внутрь до тех пор, пока мы все не проверим.
— Это может отнять час, — возразил Этридж. — Церемония начнется через две минуты.
— Да, сэр, — ответил Пикетт, — все же я думаю, что вам было бы неплохо подождать, сэр.
— Мы оставим этот вопрос на ваше усмотрение, — сказал Лайм и, повернувшись, поспешил в здание.
Этридж посмотрел вокруг. Кто-то уже отвлек Фицроя Гранта, и тот исчез внутри здания. Вице-президент коснулся рукава Теда Пикетта:
— Что ж, пойдем, я не хочу опаздывать. — И прошел через высокую входную дверь.
12:05, восточное стандартное время.
Пресс-корпус в Вашингтоне насчитывал более двух тысяч аккредитованных корреспондентов из Соединенных Штатов и тридцати иностранных государств. Снабженные пресс-карточками, источник которых Страттен не разглашал, Боб Уолберг, его сестра и трое остальных получили доступ в Капитолий и его две галереи для прессы за полчаса до этого. Все прошло гладко, в точности так, как и предполагал Страттен. Вчера Уолберг и другие сбрили бороды, подстригли волосы и подобрали себе строгие костюмы, в которые они сейчас и были одеты. Страттен заполнил их бумажники всеми типами фальшивых удостоверений.
Далее Страттен основательно проинструктировал их. Ранее в Капитолии бомбы взрывались дважды. В 1915 году немец-инструктор из Корнеллского университета в знак протеста против американских поставок оружия союзникам взорвал устройство в приемной комнате сената, но это не причинило большого ущерба. В 1970 году радикалы взорвали бомбу в крыле сената — это была мощная взрывчатка, установленная в мужской уборной на первом этаже. Всего одна бомба, но она разрушила семь комнат: повалила стены и сорвала двери с петель. Пластиковая взрывчатка, которую нес Боб Уолберг, была еще более мощной, а у его напарников бомбы были в четыре раза больше. В этот раз угроза представлялась неизмеримо серьезнее: в 1970 году взрыв произошел рано утром, когда в здании почти никого не было. Сегодня конгресс заседал, и Страттен охватил оба крыла: трое в палате представителей, двое в сенате. Все здание должно было взлететь на воздух.
Пора, подумал Боб Уолберг. Вокруг него кружились репортеры, которые постоянно садились и вскакивали, толпясь в проходах галереи для прессы. Нетрудно было различить агентов секретной службы в их деловых костюмах, старающихся уследить за всеми. С бесстрастным видом он поднял портфель на колени и со щелчком открыл его. Он знал, что охранники наблюдают за его движениями, но его портфель уже осмотрели на входе, и бомба не была обнаружена. Поэтому они и не старались найти ее сейчас. Вряд ли кто-нибудь мог ее обнаружить, пока не будет слишком поздно.
Вдоль заднего ряда галереи для прессы стояли несколько мужчин в форме. Но Страттен предупреждал, что они не представляют опасности. Это были люди из отряда полиции Капитолия, и большинство из них являлось случайными людьми — студентами, нанятыми на полдня.
Вытащив блокнот и карандаш, он защелкнул портфель. Затем взглянул на часы: 12.10. Начало затягивалось, как всегда. Когда он ставил портфель вниз, под сиденье между лодыжками, он коснулся заклепки под латунной защелкой и таким образом включил механизм отсчета времени. Его всегда можно было остановить — в этом состояло преимущество секундомера перед обычными часами.
Но теперь он отсчитывал секунды, и Боб Уолберг знал, что у него есть тридцать минут на то, чтобы убраться отсюда.
Его ноздри расширились, и он начал потеть.
Галереи заполнялись людьми.
В дальнем конце галереи для прессы он увидел Сандру Уолберг, выглядевшую вполне профессионально с открытым блокнотом на коленях и занесенным над ним карандашом.
Внизу конгрессмены устраивались в полукруглых рядах кресел. Из двери позади трибуны спикера появился сам спикер палаты представителей Милтон Люк. Привратник сопровождал сановников к центральному проходу и усаживал их. Место Боба Уолберга было в третьем ряду галереи для прессы, над трибуной и несколькими ярдами левее ее; он окинул критическим взглядом расстояние и подумал, что взрыв должен снести добрую часть левой стороны кресел палаты представителей.
Кто-то устанавливал микрофон и дул в него для проверки; эти звуки раздавались эхом из динамиков. На трибуну взошел священник палаты представителей, и усилители донесли до Боба Уолберга его старческий, потрескивающий голос: «Благословен народ, живущий в Господе…» — и в голове Боба автоматически всплыло: Псалмы, стих 33, строфа 12. На мгновение он вспомнил субботнюю школу при храме в Калвер-Сити и раввина, говорившего добрые, разумные слова о добродетели Божией и людской. Он вспомнил также, как он, тринадцатилетний еврейский мальчик, прошел обряд инициации и отец подарил ему по такому случаю велосипед. В сущности, его отец был глупым и лицемерным буржуа, который притворялся либералом, держал зловонный гастрономический магазин и делал взносы в фонд Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения.
— Господи Всемогущий, — произносил нараспев священник, — в первый день этого Девяносто пятого конгресса мы обращаем к Тебе взоры и благодарим Твою счастливую заботу о нас…
В то лето, когда Боб Уолберг прошел обряд инициации, в местечке Уоттс был погром, и он вспомнил, как отец заряжал дробовик со словами: «Хей, посмотрим, как эти ублюдки пойдут по моей улице!» Это был его отец, произносивший банальные социалистические фразы и первым в округе купивший цветной телевизор, плативший жалкие гроши черным и мексиканцам, которые косили газоны, чистили магазин и убирали в доме Уолбергов, пока те проводили уик-энды в Лас-Вегасе, и посылавший Боба и Сандру в лагеря и школы для «трудных» детей буржуа.
— …Твою мудрость и Твое милосердие на этот новый конгресс, и мы будем восходить на этот священный для нашего народа Холм с молитвой о том, чтобы Ты ниспослал всем, кто служит Тебе в этих стенах, благородство духа и помыслов. Во имя Спасителя, аминь.
Преподобный Мозли спустился с трибуны, и вслед за этим к микрофону приблизился секретарь палаты представителей.
Боб Уолберг взглянул на часы.
— Господа представители, избранные в Девяносто пятый конгресс, сегодня день, определенный Двадцатой поправкой к Конституции и указом номер 94–643 Девяносто четвертого конгресса как день открытия Девяносто пятого конгресса Соединенных Штатов. Как предусмотрено законом, секретарь палаты подготовил официальный список избранных народом представителей. Были получены верительные грамоты от четырехсот тридцати пяти районов, которые должны быть представлены в Девяносто пятом конгрессе…
Бессмысленно было говорить правду этому старому лицемерному чурбану. До него ничего не дойдет, даже если ткнуть его носом.
Посылать помощь Израилю и держать деньги в банке, ведущем дела с Южной Африкой, — его не заставишь даже понять это.
Сейчас клерк зачитает список.
— Штат Алабама, господин Прайс…
12:16, восточное стандартное время.
Еще восемь — десять минут, и нужно уходить. Это не должно выглядеть, будто ты спешишь. Спросить у охранника, стоящего у дверей, дорогу в мужскую уборную.
— Штат Миссисипи, господин Бейли…
Он почти ощущал тиканье часов между лодыжками. Наручные часы показывали 12:19. Взрыв должен был произойти в 12:40, все бомбы одновременно. Выйти в двенадцать двадцать пять, подумал он. Это даст мне пятнадцать минут на то, чтобы убраться отсюда. Линк должен поставить готовый автомобиль на углу нового здания управления сената, а Дарлин будет стоять с «олдсмобилем» на авеню Теннесси, так что мы сможем поменять машину: если какой-нибудь идиот запомнит номер первой, когда они начнут блокировать дороги, мы будем на пути к Балтимору.
«Мученичество, — это дешевка, — вдалбливал в них Страттен. — Любой идиот может быть мучеником. Вы должны доказать, что вы можете сделать это и выкрутиться. Это самое главное, верно? Главное — не просто то, что вы можете нанести удар правительству, а то, что правительство бессильно что-либо сделать в ответ на это».
Агент, сидящий по соседству с Бобом Уолбергом как-то странно посмотрел на него. Боб придал лицу дежурное выражение и сделал вид, что стенографирует что-то в блокнот, лежащий на его коленях.
— По оглашении списка четыреста двадцать семь избранных представителей откликнулись на свои имена. Кворум имеется. Следующим пунктом повестки является избрание спикера палаты представителей Девяносто пятого конгресса. Прошу выставлять кандидатуры… Президиум дает слово господину Брекениэру от Луизианы.
— Господин секретарь, как представитель фракции демократов, я, выражая единогласную волю этой фракции, представляю к переизбранию на пост спикера палаты представителей Девяносто пятого конгресса имя почтенного Милтона К. Люка, представителя, избранного от штата Коннектикут.
— Президиум дает слово господину Вуду от Калифорнии.
— Господин секретарь, в качестве председателя совещания республиканцев и выражая полномочия, указания и единогласную волю этого совещания, я представляю для избрания на пост спикера палаты представителей Девяносто пятого конгресса почтенного Филиппа Крейли, избранного представителя от штата Нью-Йорк.
— Почтенный Милтон К. Люк, избранный представитель от штата Коннектикут, и почтенный Филипп Крейли, избранный представитель от штата Нью-Йорк, приняты как кандидатуры для голосования. Есть ли другие кандидатуры?.. Так как другие кандидатуры отсутствуют, секретарь должен назначить счетчиков голосов. Секретарь назначает господина из Огайо мистера Блока, господина из Иллинойса мистера Уэстлейка, госпожу из Калифорнии миссис Ладлэм и госпожу из Вермонта миссис Моррисон. Счетчики должны выйти вперед и сесть за стол перед трибуной спикера. При зачитывании списка те, кто будет отзываться на свои имена, должны назвать фамилии кандидата, выбираемого ими, — Люк или Крейли. Сейчас клерк начнет чтение списка.
— Штат Алабама, господин Прайс…
Боб Уолберг посмотрел на часы, затем перевел взгляд на другой конец галереи. Сандра смотрела на него. Момент наступил. Он поднялся, бормоча вполголоса извинения даме, сидящей рядом с ним; он положил свой портфель на сиденье, будто бы для того, чтобы взять его, вернувшись, и выбрался в проход, задевая колени сидящих дам, а затем повернул в заднюю часть галереи. Охранник в форме наблюдал за его приближением. Боб прошептал вопрос в ухо охраннику, тот показал пальцем и прошептал что-то в ответ, что, Уолберг не уловил, но, кивнув, поблагодарил охранника и выскользнул за дверь.
12:30, восточное стандартное время.
Двери восточного портика представляли собой наилучший выход из Капитолия, потому что можно было сразу попасть на Мэриланд или Пенсильвания-авеню, не рискуя запутаться в шоссейных переплетениях Молла. Отлично представляя это, Дэвид Лайм расположился рядом с патрульной машиной на Ист-Капитоль-стрит сразу за портиком, где он мог видеть лица всех, кто выходил из здания. Успех этой затеи был сомнителен; безусловно, было сомнительно все, что здесь делалось.
Он подавил в себе желание немедленно залезть в машину, схватить микрофон и рявкнуть в него:
— Нашли что-нибудь?
Если они что-нибудь найдут, ему дадут знать.
Он еще раз огляделся, повернувшись кругом на каблуках, и тут его внимание привлек щеголеватый зеленый «плимут», который остановился у нового здания Управления делами сената. За рулем сидел молодой нескладный негр, а от выхлопной трубы отлетало белое облачко газа. Лайм автоматически записал в кармане его номер и тотчас потянулся к микрофону.
— Диспетчер, это Лайм.
— Слушаю вас, Лайм.
— Вы поставили патрульную машину на Мэриланд-авеню между нашим постом и площадью Стантон?
— Минуточку… Машина пятьдесят девять, вы на Мэриланд? Где именно? О'кей, оставайтесь там… Хелло, Лайм?
— Я здесь.
— Утвердительный ответ на ваш вопрос.
— Прошу вас держать машину на Мэриланд до новых указаний с моей стороны.
Он слышал, как диспетчер передает поручение машине пятьдесят девять и вновь испытал раздражение, которое всегда чувствовал, когда участвовал в автомобильном патрулировании: вы можете поддерживать связь только с диспетчером и ни с одной из других машин, и поэтому любое сообщение должно было транслироваться диспетчером. И хотя это был единственный имеющий смысл способ, он надоедал.
Лайм сказал в микрофон:
— Сообщите это, пожалуйста, машине пятьдесят девять. «Плимут-72», четырехдверный, сине-зеленый, номерной знак Нью-Джерси SBD три-три-четыре. Если эта машина поедет по Мэриланд на север и в ней будет больше одного человека, я хочу, чтобы ее остановили.
— Принято, Лайм… Машина пятьдесят девять…
Лайм отдал микрофон водителю и повернулся, чтобы взглянуть на лестницу Капитолия. Шед Хилл спускался вниз, перепрыгивая через две ступеньки, не из-за того, что спешил, а просто потому, что ему нравился такой способ передвижения. Когда Лайм попросил о переводе из Национального агентства безопасности, они направили его в секретную службу, и ему не удалось перетащить с собой никого из своих людей. Он был вынужден подыскивать помощников среди чужаков. Взяв Шеда Хилла, он никак не мог найти благовидного предлога, чтобы отделаться от него; хотя Хилл обладал феноменальной способностью доводить его до белого каления: спаси нас Бог от исполнительных дураков.