Постепенно Каттани свыкся с монастырской жизнью. Однажды он заглянул в мастерскую, где низенький, сгорбленный монах тщательно расписывал глиняные статуэтки для рождественских ясель[3]. У него на столе выстроились десятки уже готовых фигурок, а другие были приготовлены для раскраски.
Монаха звали Бернардо. На мгновение его рука с кисточкой застыла в воздухе: он раздумывал, какого цвета взять краску. Выбор пал на красную.
— Мне нравятся яркие цвета, — объяснил он. И не отрываясь or работы, пригласил Коррадо войти, — Помоги-ка мне раскрашивать.
— У меня жена умела делать такие вещи, — ответил Комиссар. — А я никогда не держал в руках кисточки.
— Да это очень легко. Тут нечего уметь: только терпение да твердая рука.
— А у меня дрожат руки. Вот, гляди, мне никак не удержать их неподвижно.
— Наверное, пьешь?
— Признаюсь, в последнее время немного перебирал. Не потому, что мне нравится. Я без этого не мог обойтись.
— Хочешь себя погубить? Жизнь и так слишком коротка.
Коррадо, раздосадованный, метнул на монаха косой взгляд.
Тот продолжал:
— Ох, знаю я, о чем ты думаешь: что я не имею права так с тобой разговаривать, раз живу тут отшельником и не знаю, что за штука жизнь.
— Вот именно, — сухо отозвался комиссар.
— Я тебе признаюсь, до того, как надеть эту рясу, я тоже принадлежал к миру, из которого ты пришел. Потом в один прекрасный день начисто покончил с прошлым.
Каттани изучающе всматривался в его лицо, хотел обнаружить на нем следы прошлой жизни.
— Почему вы укрылись здесь? Из страха или из гордости?
Монах приподнял фигурку волхва, проверил на свету краски и проговорил:
— Жизнь — это поиск… Изо дня в день мы продолжаем искать верный путь. Иногда нам кажется, что мы его нашли.
— Верный путь… — машинально повторил Каттани, — А какой он, этот верный путь, для меня?
— Прощение. Я не хочу читать тебе проповедь. Но только прощение может вернуть в твою душу мир и покой, которые ты ищешь. У тебя же душу переполняет ненависть. Ты думаешь, что единственное средство от нее избавиться — это месть.
Выйдя из мастерской монаха, Каттани еще долго размышлял по поводу этого слова: прощение. Легко сказать — простить. Разве можно требовать, чтобы человек, над которым безжалостно надругались, вдруг взял и сразу обо всем забыл? Разве можно ожидать, что он скажет: давайте предадим все забвению? Красивые слова, без всякого сомнении, но Каттани прежде всего оставался слугой закона, который должен карать за преступления.
Почти ежедневно он заходил в мастерскую Бернардо побеседовать с ним. Иногда он даже брал в руки кисти. Пальцы уже не дрожали, и по ночам больше не мучила бессонница. Как-то утром он заметил машину, поднимавшуюся по дороге к монастырю. Она то появлялась, то исчезала за деревьями. Это был «фольксваген». За рулем сидел тот франтоватый блондин, что однажды вечером уже следил за ним.
— Эй, приятель, — сразу взял быка за рога неожиданный гость. — Хватит тебе сидеть затворником! Ты должен вернуться на поле боя. Пора уже возвратиться к нормальной жизни.
Он говорил с американским акцентом и неизменно хранил на лице веселую улыбку, подбрасывая в воздух серебряные полдоллара. Он извлек книжечку в кожаной обложке и протянул Каттани. Это было удостоверение, выданное правительством Соединенных Штатов.
— Меня зовут Де Донато… Берт Де Донато, — представился американец. Он был агентом ДЕА — службы по борьбе с наркотиками.
Коррадо с недоверием смерил его взглядом. Блондин подбросил в воздух монету левой рукой и поймал ее правой.
— Я нуждаюсь в твоей помощи, — сказал он.
— Говори, в чем дело.
— Я охочусь за одним турком, — пояснил шепотом американец, сделавшись вдруг серьезным и подозрительно оглядываясь по сторонам. — Его зовут Кемаль Юфтер. Тебе ничего не говорит это имя?
— Первый раз слышу.
— Это крупная акула. Он поставляет огромные партии наркотиков и торгует оружием. Весьма неприятный клиент. Он наводнил Соединенные Штаты наркотиками, и теперь американское правительство требует его поимки во что бы ни стало.
Комиссар развел руками, как бы говоря: а при чем тут я? Они шли по аллее между двумя рядами кипарисов.
Американец зажал монету в кулаке, и лицо его приняло суровое выражение.
— Я приехал к тебе, — проговорил он, — решив, что могу тебе довериться. Ты тут зализываешь раны. Но такие люди, как ты, в конечном счете стремятся лишь к одному: реваншу. — Он обнял Коррадо за плечи. — Так вот, я приехал, чтобы предложить тебе возможность отыграться.
— Ты ошибся адресом, приятель, — ответил комиссар. — Я завязал и не желаю больше ни во что вмешиваться. Знаешь, чем я занимаюсь? Делаю фигурки для рождественских ясель.
— Очень трогательно, — ироническим тоном произнес американец. Он держался самоуверенно, словно у него был припрятан козырь. — Пару месяцев назад, — добавил он, — наш турок перенес свою штаб-квартиру в Европу.
— Ну а мне-то что? — спросил Каттани, теряя терпение.
Но американец не отставал и тотчас продолжил:
— И знаешь, кто его компаньон в Италии?
— Мне это неинтересно!
— А я думаю, что очень интересно, — возразил Берт, значительно улыбаясь. — Лаудео!
Это имя отозвалось в мозгу Каттани так, словно его ударили по голове. Нахмурившись, он несколько секунд простоял в глубокой задумчивости, потом достал сигарету и рассеянно закурил.
— Лау-део, — прошептал он.
— Да-да, Лаудео. Еще до того, как попал в тюрьму, он несколько раз встречался с Юфтером. Они вместе разработали планы на будущее. И мне необходимо узнать эти планы. Я должен знать, что замышляет Юфтер.
— Каким же образом ты думаешь это сделать? — Где-то в глубине души у Каттани вдруг зашевелилось острое желание вновь броситься в самую гущу схватки.
— Лаудео надо как следует напугать, — объяснил американец. — И сделать это можешь только ты один.
Каттани был удивлен.
— Я не совсем понимаю…
Приняв сосредоточенный вид, он глубоко затягивался сигаретой. Этот американец начинал ему нравиться.
— Слушай внимательно, — продолжал тот, прислонившись спиной к стволу кипариса. — У меня имеются документы, чтобы окончательно вывести на чистую воду Лаудео. Бумага и отснятая тайком кинопленка. — Он поднял вверх палец, требуя особого внимания. — Ты должен с ним поговорить. Пригрозить, что опубликуешь эти материалы, и объяснить, что это повлечет для него более суровое наказание, будет стоить еще многих лет тюрьмы. Если он…
— Что?
— Если он не примет поставленных тобой условий. Ты заверишь его, что никогда не используешь эти материалы, если он расскажет, какие планы строит Юфтер.
Каттани покачал головой.
— Ты не знаешь этого человека. Нам не удастся выжать из него ни слова.
— Я хорошо все обдумал, — сказал американец, — и уверен, что он расколется. Лаудео не ожидал, что ему влепят пять лет тюрьмы, и побоится, что, если пересмотрят дело и еще добавят срок, от него отвернутся все важные друзья.
Каттани начал чувствовать себя рыбой, попавшей на крючок. Он швырнул на землю окурок и принялся долго и сосредоточенно давить его каблуком.
Берт Де Донато вкрадчивым голосом продолжал:
— Твои враги на свободе. Пройдет не так много времени, и из тюрьмы выйдет Лаудео. Вот увидишь, ему дадут домашний арест. И он снова начнет свои махинации, да еще в более крупных масштабах…
Когда уже казалось, что Каттани вот-вот сдастся, он вдруг снова оказал сопротивление.
— Нет, мне до этого нет никакого дела.
Наступившее молчание нарушили звуки колокола, созывающего монахов на обед.
— Уезжай отсюда, — уговаривал его американец. — Не губи себя здесь. Министерство внутренних дел предоставило тебе длительный отпуск. Ты сможешь не спеша решить, вернешься ли на свое место в полицию. А пока что помоги мне. Жду тебя завтра в восемь вечера на Центральном вокзале в Милане.
— Напрасно прождешь. Я не приду.
— Я уверен, что придешь, — проговорил Берт, подбрасывая в воздух полдоллара.
Посещение
Назавтра в Милане с самого утра непрерывно лил дождь. Но к вечеру, когда уже стало смеркаться, дождь прекратился, оставив тонкую завесу тумана. Несмотря на ненастную погоду, Берт минута в минуту пришел на свидание.
Уверенный в том, что ему удалось уговорить комиссара, он быстрым шагом прошел под портиками Центрального вокзала. Берт был в светлом плаще с поднятым воротником, руки глубоко засунуты в карманы. Он прошел мимо длинной очереди на такси. Услышал громкий голос полицейского, который властным тоном требовал, чтобы при посадке таксист и пассажиры строго соблюдали очередь. Американца это позабавило, и он улыбнулся. Все-таки есть уголок Италии, где царят порядок и деловитость!
Когда он поднимался по длинной лестнице, ведущей к поездам, его не покидало хорошее настроение. «Вот в чем сила Америки, — подумал он — Всегда бросаться с головой в новое дело с уверенностью в успехе».
Он не ошибся. Под мрачными металлическими сводами он увидел выходящую из поезда толпу пассажиров. Среди них был Каттани. Казалось, он совершенно преобразился. Комиссар был тщательно выбрит, глаза у него блестели скрытой яростной силой, как у ветерана, почувствовавшего, что в воздухе вновь запахло порохом.
Не поздоровавшись, они вместе вышли из вокзала на освеженный дождем вечерний воздух.
— Сюда, — указал дорогу к своей машине американец. — Я нашел тебе комнату в одном пансионе. Ты немножко там поживешь.
Берт говорил быстрыми, короткими фразами, как человек, не любящий лишних слов и старающийся выразить самую суть. Он протянул Каттани конверт:
— Тут описаны кое-какие факты, о которых ты должен рассказать Лаудео, чтобы его испугать.
Он достал из кармана другой пакет.
— А это деньги. Аванс.
— Мне не нужны деньги, — запротестовал Каттани.
Берт без разговоров сунул пакет обратно в карман. Он распечатал жевательную резинку и начал увлеченно ее жевать. После резкого поворота вправо припарковал машину у тротуара и объявил:
— Приехали!
Светящаяся неоновая вывеска пансиона, казалось, плыла у них над головой в мглистой пелене тумана.
— И последнее, — сказал Берт, протянув узкую полоску бумаги комиссару. — Здесь записан телефонный номер. Если все пройдет удачно, позвонишь и спросишь синьора Торри. А если нет, скажешь, что хотел бы поговорить с синьором Бруски. — Он похлопал Каттани по плечу. — Желаю удачи, дружище.
Комната, заказанная для Каттани, оказалась довольно убогой: зеленоватое, все в пятнах, ковровое покрытие на полу, колченогий столик, узкая кровать с вытертым покрывалом и маленький абажур на лампе с облезлой ножкой.
Но комиссар не обратил на это никакого внимания. Он раскрыл конверт, который дал ему американец, и погрузился в бумаги. Он читал их с лихорадочным вниманием. Вновь проснулся профессиональный азарт, кровь быстрее забегала по жилам, наполняя тело приятным теплом. Закончив чтение, он сжег одну бумагу за другой, спустил пепел в унитаз. Потом выучил на память номер телефона и уничтожил тот клочок бумаги.
На следующее утро он явился в контору адвоката Дилетти, суетливого, лысого толстяка с воловьими глазами. Это был один из защитников Лаудео.
— Мне нужно разрешение на беседу с Лаудео в тюрьме, — сказал Каттани.
— Ах, вам нужно? — едким тоном переспросил адвокат. — Мне кажется, сначала следовало бы спросить, пожелает ли мой клиент с вами разговаривать. После всего, что вы ему устроили!
— Послушайте, — не смог сдержать раздражение Каттани. — Я пришел сюда не для того, чтобы перед кем-то извиняться. У меня имеются новые улики против вашего клиента. Если он не хочет со мной разговаривать, я буду вынужден передать документы судье. Вы назовите ему только одно имя, он мигом все смекнет. Скажите: Кемаль Юфтер.
Толстая физиономия адвоката передернулась, как от тика. Он протянул жирную руку за пером, чтобы записать фамилию.
— Юф-тер, — повторил по слогам Каттани.
Как и предполагал комиссар, это имя сразу убедило Лаудео в необходимости согласиться на беседу. Перед Коррадо отворилась зарешеченная дверь тюрьмы в Бергамо. Это была образцовая тюрьма, внутри которой заключенные пользовались непостижимой свободой передвижения. Жили они в отдельных камерах, похожих скорее на маленькие гостиничные номера, чем на место заключения.
Лаудео не утратил своего лоска. Начищенный до блеска, как антикварная вещь на продажу, он принял Каттани в домашней куртке. Казалось, он в гостиной у себя дома.
— Чем могу быть вам полезен? — начал он, вставляя сигарету в золотой мундштук. Он оставался стоять, надеясь, что визит Каттани не затянется.
Искоса взглянув на него, комиссар произнес угрожающе:
— Прежде всего, мне хотелось бы рассказать вам о том, что дошло до моего сведения. Тогда вы будете знать, как вам себя вести. Дело в том, что вы с Юфтером заключили сделки на миллион долларов. Совсем не худо.
Лаудео, глубоко затягиваясь, продолжал спокойно курить. Только чуть заметное подергивание верхней губы выдавало, что он нервничает.
— Хотите, могу вам напомнить, — насмешливо продолжал Каттани. — Я назову только некоторые из тех операций, что вы провернули вместе с Юфтером. Например: партии кокаина, переправленные из Колумбии в Соединенные Штаты. Общая стоимость: 32 миллиарда лир. Это не пустые слова, имеются доказательства. А что вы мне скажете насчет отправленных в Иран шестидесяти шести вертолетов «кобра», пятидесяти бронетранспортеров, об огромных поставках туда же взрывчатых веществ? Сколько вы получили за хлопоты? Тридцать миллиардов, не так ли? Хотите, чтобы я продолжил?
Каттани расхаживал по камере. Он был похож на кота, играющего с мышью, прежде чем нанести ей смертельный удар.
— Вы кричите, что вы антикоммунист, но не пренебрегаете сделками со странами Восточной Европы. Благодаря вашему посредничеству пять тысяч «Калашниковых» и уйма тонн взрывчатки попали в одну из африканских стран. Юфтер тоже участвовал в этом деле.
На физиономии Лаудео появилась лисья улыбка. Старый мошенник понял, что приперт к стенке. И его тонкое чутье подсказывало: вести себя надо более гибко. Пока твоя позиция сильна, диктуешь условия ты, когда же слаба — постарайся вырвать хоть какие-то выгоды. Вот главное правило хорошего посредника, а в этом искусстве Лаудео съел собаку.
— Так чем же я могу быть вам полезен? — начал он зондировать почву.
— Я хочу знать, каковы планы Юфтера. Какие он затевает дела?
— Откуда же мне это знать? — воскликнул Лаудео, прикидываясь удивленным. — Я сижу в тюрьме, отрезан от всего мира…
— Бросьте хитрить, это вам невыгодно. Даю неделю срока. И через неделю, если вы не заговорите, передам судье документы о ваших грязных махинациях.
Уже у двери, Каттани обернулся и, наставив указательный палец на Лаудео, повторил предостережение:
— Не позже, чем через неделю, запомните хорошенько!
Неподалеку от тюрьмы был маленький бар. Каттани зашел туда. Как ни сдерживал он свои эмоции, встреча с Лаудео разбередила старые раны; говорить с ним было противно до тошноты.
Жадно выпив кофе, он направился к кассе, вынув из внутреннего кармана бумажник. Взгляд упал на сложенный пополам пожелтевший листок бумаги, выглядывавший из пачки банкнотов. Каттани достал его и от глубокого волнения должен был на несколько секунд приостановиться. Это был детский рисунок — домик, а рядом с ним фигурки мужчины, женщины и девочки. В уголке он узнал свой почерк: «Первый рисунок Паолы: 1-й «Б».
Крепко сжав зубы, вновь сложил листок, расплатился за кофе и спросил, где телефон. Набрал номер, который дал ему американец. Когда на другом конце провода сняли трубку, он сказал:
— Я хотел бы поговорить с синьором Торри.
В трубке раздался щелчок — разговор был окончен. Звонок означал: все в порядке.
У Лаудео же было далеко не все в порядке. К нему сразу примчался тот самый адвокат, чтобы помочь советами и узнать, имеются ли какие-нибудь распоряжения после разговора с Каттани.