Нетрудно догадаться, кто подослал Коянаги к старику: Синдзиро Мияяма, разумеется. Оябуну нет никакого дела до того, кто будет в городе мэром. У него в жизни только один интерес — деньги. Мияяме пришлось как следует раскошелиться, за какую-нибудь мелочёвку Коянаги работать не станет.
Не совсем понятно только, почему этот бандит пошёл на сделку с Мияямой. Их штабы — в двух конкурирующих кабаре. Киндзи Коянаги обосновался в "Крауне", по слухам, живёт с его хозяйкой и без ограничений пользуется её деньгами. А Синдзиро Мияяма свой человек в "Куинби", главном? конкуренте "Крауна", и самая красивая хостес — его любовница. В смысле денег всё иначе: они текут не в карман Мияямы, а из его кармана. Вот и странно, что Коянаги вступил в сговор со спонсором конкурирующей заведения. Впрочем, в данном случае деньги Мияямы потекли к нему, а на все прочие соображения Коянаги плевать.
Но, как бы ни был уверен Гисукэ в своей правоте, предъявить обвинение Мияяме он не может: доказательств никаких. Мияяма скользок как уж, не ухватишь. И беспримерно подл. Ведь и среди подлецов не каждый подошлёт наёмного убийцу к своему благодетелю.
Самолюбие Гисукэ было уязвлено до последней степени. Он стал просто одержимым в своей ненависти к Мияяме. В буквальном смысле потерял аппетит и сон, думая об одном и том же: как разбить вдребезги честолюбивые замыслы Мияямы. И наконец додумался — Кейсукэ Огава!
Казалось, всё складывается удачно, даже удачнее, чем в прошлый раз. Ведь сам председатель провинциального комитета заинтересовался предложением Гисукэ и поддержал кандидатуру Огавы. "Настоятель" не мог перечить начальству и с елейной улыбкой заявил, что он в восторге и прочее, и прочее.
Следовательно, Мияяме ничего не остаётся, как ретироваться, — Тадокоро при всём желании не рискнёт играть ему на руку.
И всё же оставалось опасение, что Мияяма вновь использует Киндзи Коянаги. Возможность вполне реальная. Гисукэ, пустив в ход всё своё красноречие, умолял Огаву твёрдо стоять на своих позициях, пресекать любые попытки оказать на него давление и не бояться угроз, если таковые последуют. О Коянаги он не сказал ни слова; зачем заранее пугать человека?
Огава, естественно не понимавший, что ему может грозить, очень веско заявил, что ни в коем случае не будет отказываться от принятого решения.
Кейсукэ Огава отказался выставить свою кандидатуру на пост мэра города Мизуо. Всё шло по тому же сценарию, что и с Мицухико Сугимото.
После телефонного звонка Гисукэ помчался в городок на севере провинции, где жил Огава. Хозяина не оказалось дома, он занимался спортом. Гисукэ нашёл его на поле для гольфа.
— Я очень виноват перед тобой, — сказал Огава, — но вся моя семья встала на дыбы. Боятся за моё здоровье, дело, мол, хлопотное, и вообще — мало ли что… В молодости я умел настаивать на своём, и семья была мне не указчик. А в старости с домашними приходится считаться, когда человек уже далеко не молод, чада и домочадцы становятся смыслом его жизни… Так что пойми меня правильно и прости.
В конце концов, не выдержав натиска Гисукэ, он произнёс ту самую фразу:
— Ко мне приходил Киндзи Коянаги…
Они сидели в спортивном домике гольф-клуба. За окном, описав дугу над зелёным полем, пролетел белый шарик, миновал лунку и упал в черневший на краю площадки кустарник. Надежда Гисукэ, как этот шарик, сошла с трассы и рухнула в никуда.
Гисукэ казалось, что он слышит оглушительный хохот Синдзиро Мияямы. Из красного тумана, застилавшего глаза выплыло благообразное лицо "настоятеля", подразнило елейной улыбкой и растаяло.
Ну что он мог поделать?! Мияяму к ответу не призовёшь — ведь никаких доказательств нет. Этот подонок ещё обвинит его в клевете, в оскорблении личности. Про Тадокоро и говорить нечего — умоет руки и всё… Пойти к Киндзи Коянаги? Но Гисукэ, как и другим, было страшно. В лучшей случае скажет: "Да, был. Хотел поздравить этого уважаемого человека с наступлением весеннего сезона… А что, сенсей вам это не нравится?.. " Голос его прозвучит вежливо, губы тронет лёгкая улыбка, а глаза будут, как два ножа… Насилие вещь страшная. Его нужно изгнать, исключить из жизни. Да. да, необходимо кричать об этом на всех перекрёстках, бить в набат, но… Но сейчас, сегодня, ничего не сделаешь. Ничего!.. Это заложено в самом характере автономного провинциального самоуправления. Предположим, газета "Минчи" начнёт соответствующую кампанию. И что же? Вряд ли горожане придут в восторг: все боятся якудза. И они не замедлят отреагировать. Парни из "Врат дракона" могут ворваться в редакцию, избить служащих, а то и учинить настоящий погром. Ведь надзор полиции — одна видимость.
Возвращаясь от Огавы, Гисукэ не поехал в Мизуо, а сошёл с поезда в Кумотори. На то были две причины. Во-первых, он хотел незамедлительно повидаться с Ёситоси Тадокоро. Разговор, конечно, будет не прямой; хитроумный "настоятель" ничего конкретного не скажет, Мияяму не выдаст, но порой случайно обронённое слово может поведать о многом.
Страстно желая, чтобы Тадокоро как-нибудь проговорился, Гисукэ понимал, что этого не случится. А если бы и спуталось, никакой конкретной пользы всё равно не принесло. Надежды больше не осталось, оба пробных шарика чужой рукой были сбиты с трассы. И всё-таки Гисукэ хотел поговорить с Тадокоро. Быть может, лишь для того, чтобы — ещё раз ковырнув рану — понять, как ему больно.
Когда больно, надо чтобы кто-нибудь приласкал, утешил. В этом и крылась вторая причина, почему он не поехал прямо домой, в Мизуо. После визита к Тадокоро Гисукэ отправится на горячие источники в Намицу. Женская ласка — вот что ему сейчас нужно. Так уж мужчина устроен — потерпев поражение в делах, он ищет утешения у женщины. Любовь — великий целитель. Погрузиться в женское тело, как в омут, чтобы на некоторое время забыть обо всём на свете. Единственное, что его тревожило, — вернулась ли Кацуко из Токио. Впрочем, месяц уже почти прошёл, и Гисукэ надеялся, что она дома. Приехав в Кумотори, он сразу позвонил ей из привокзального переговорного пункта.
Зазвучали длинные — такие равнодушные! — гудки. Гисукэ долго держал трубку, крепко прижав её к уху. Ответа не было. Значит, она ещё не вернулась из Токио… Положив трубку, он всё не уходил из будки. Ему казалось, что Кацуко подошла к телефону в тот момент, когда он дал отбой.
А может быть, она отправилась в магазин за покупками? Уже вечереет, Кацуко, наверное, скоро вернётся. Надо позвонить ещё раз после визита к Тадокоро. К этому времени она наверняка уже будет дома. Он полностью уверил себя, что так и есть на самом деле, и, взяв такси, помчался в особняк Тадокоро.
"Настоятеля" дома не оказалось. Открывшая дверь прислуга сказала, что он уехал в Киото. Гисукэ понял, что она говорит правду. Ведь в тех случаях, когда кого-то не хотят принять, прислуга просит визитёра подождать, уходит в комнаты и возвращается с сообщением, что хозяина, оказывается, нет дома. Как бы то ни было, Гисукэ сдался. Не стал просить разрешения остаться тут до возвращения хозяина. Действительно, что даст ему разговор с Тадокоро? Очередную ложь? Так не лучше ли поскорее покинуть этот дом и мчаться к Кацуко?.. Предвкушение долгожданной встречи с женщиной вытеснило все другие мысли.
Гисукэ не стал перезванивать и прямо поехал в Намицу. Ему казалось, что, если он окажется перед заветной дверью, она обязательно откроется и Кацуко возникнет на пороге. В противном случае это было бы со стороны судьбы чересчур жестоко.
Красный мостик остался позади. Гисукэ попросил таксиста остановиться не доезжая бара. Подкатить к самому входу ему почему-то было неловко.
С началом мая на горячих источниках открылся курортный сезон. Отдыхающих стало больше. В мягких сиреневых сумерках яркими пятнами возникали гостиничные халаты — по аллеям лениво фланировали парочки.
Когда Гисукэ открыл дверь бара, оттуда как раз выходила женщина. Оба притормозили, чтобы не столкнуться лбами.
— О-о!
— Вы?!
Женщина оказалась той самой мужеподобной горничной из гостиницы "Коё-со". Загородив вход широкими плечами, она остановилась на пороге, как вкопанная, и с явным изумлением уставилась на Гисукэ.
Наконец горничная заулыбалась.
— Сколько лет, сколько зим, господин! Вот уж неожиданность-то!
— Да, давненько не виделись…
Эта женщина была обыкновенной сводней, но Гисукэ про себя называл её "свахой", и сейчас даже обрадовался встрече: ведь если бы не она, Кацуко не появилась бы в его жизни. И всё же у него появилось лёгкое чувство неловкости. Горничная только что отвела в "женский замок" клиента он шёл туда же, и "сваха" прекрасно понимала зачем.
— Господин… — Горничная чуть ли не вплотную придвинулась к Гисукэ: — Вы идёте к Кацуко-сан?
— Н-да, вроде собираюсь…
— Кацуко-сан нет.
— Нет, говоришь?.. Значит, ещё не вернулась из Токио.
Гисукэ специально упомянул про Токио, чтобы показать свою осведомлённость. Постарался изобразить улыбку и пусть она не думает, что он так уж разочарован. Горничная не сводила с него глаз и наконец сказала:
Господин, Кацуко-сан вообще больше здесь нет.
— Как это — нет? К-куда же она девалась? — Гисукэ вздрогнул, словно его больно хлестнули по лицу.
— Понимаете, она ведь на Кюсю переехала… Уехала, значит, и вам ничего не сказала?..
— На Кюсю?!
— Ну да… У неё ведь возлюбленный есть… Из тех краёв родом. Ну, приехал он и забрал её с собой на Кюсю… Haсовсем вроде бы…
— Когда же это?
— Недели три назад, или чуть больше.
Понятно — именно тогда, когда ему сказали, что Кацуко уехала в Токио. Гисукэ как огнём обожгло.
— Я ведь догадывалась, господин, что вы у неё часто бываете.
— М-м…
— Чего уж теперь скрывать — знала я, всё знала. Кацуко-сан сама мне рассказывала. Я-то радовалась: не зря, мол, вас познакомила… Заботились вы о ней, ничего не жалели, а она — надо же! — какая неблагодарная оказалась… Бессовестная!
Гисукэ словно прирос к месту, даже шевельнуться не мог.
— Пойдёмте к нам в гостиницу, господин! Ночевать-то вам где-то надо. Пойдёмте, я вам всё расскажу.
Притворяться было бесполезно, горничная понимала, в каком он состоянии. Уехать домой?.. Гисукэ всё стало безразлично, и он, как бычок на привязи, поплёлся за ней в "Коё-со".
На этот раз ему дали довольно приличный одноместный номер. Мужеподобная горничная, не допуская другую прислугу; сама обслуживала Гисукэ как личного гостя. Он совсем приуныл и, как ни старался ободриться, ничего у него не получалось. Горничная по-бабьи жалела его, старалась во всём угодить и посчитала своим долгом рассказать всю правду про неблагодарную Кацуко.
Кацуко, оказывается, была из настоящих профессионалок. По рекомендации гостиничных горничных и водителей такси принимала клиентов. Познакомившись с Гисукэ, она отнюдь не собиралась стать его "персональной партнёршей", однако постаралась внушить ему эту мысль. Ввести его в заблуждение не составляло труда. Накануне приезда Гисукэ всегда звонил ей по телефону, и Кацуко в этот день отказывала другим клиентам. А делала она это лишь потому, что Гисукэ давал ей достаточно много денег. Точно так же Кацуко поступала и до него, с более или менее постоянными клиентами, достаточно хорошо оплачивавшими её услуги.
Был у неё и возлюбленный, тот самый, с которым она уехала на Кюсю. Молодой парень, ранее работавший барменом, а в последнее время живший на деньги Кацуко. Она давно мечтала завести свой собственный небольшой бар, и вот наконец вместе с любовником удрала на Кюсю, чтобы открыть заведение подальше от тех мест, где её знали в определённом качестве. Из слов горничной Гисукэ понял, что осуществлению мечты Кацуко в основном помогли его деньги.
— Я ведь, господин, когда познакомила вас с Кацуко-сан, считала вас разовым клиентом… Ну а потом узнала, что вы к ней часто приезжаете и тратите большие деньги. И — хотите верьте, хотите нет — почувствовала себя виноватой. Если бы вы хоть раз остановились в нашей гостинице, я бы открыла вам глаза, из каких женщин Кацуко-сан. Но вы в "Коё-со" не заходили, и у меня не было случая поговорить с вами.
Горничная была права. Гисукэ действительно ни разу не останавливался в "Коё-со" и других гостиницах Намицу. Если не заставал Кацуко дома, что, кстати, случалось чрезвычайно редко, сейчас же возвращался домой в Мизуо.
— Так уж я переживала, что даже подумывала написать вам письмо… Да навредить боялась. Попади такое письмо в руки вашей супруги, скандал ведь был бы, большие вам неприятности. Вот и не написала…
— Написать письмо? Мне домой? — Гисукэ изумлённо уставился на горничную. Ведь тогда осенью, остановившись в "Коё-со", он в книге приезжих написал вымышленную фамилию. — Послушай, откуда ты могла узнать мою фамилию и адрес?
Горничная хитровато улыбнулась:
— Господин, вы же депутат городского собрания Мизуо?
Гисукэ только рот разинул.
Я это узнала от одного клиента, который у нас останавливался. Из Мизуо приехал. С женщиной…
18
… Приехал из Мизуо, с женщиной… Услышав это, Гисукэ начал догадываться, о какой парочке идёт речь.
Наверняка — Гэнзо Дои и О-Маса. Ведь хозяйка ресторана говорила, что они ездили на горячие источники. А Намицу недалеко, и потом это самый крупный, самый известный курорт в провинции. Почему бы им не выбрать Намицу для своих тайных развлечений?..
Гисукэ начал описывать внешность обоих, подробно останавливаясь на чертах лица. Горничная на каждое его слово кивала головой:
— Точно вы их описали, всё сходится. Мужчина крепкий такой, коренастый, лицо неприветливое, надутое или сонное что ли. А женщина, не скажешь, что красивая, подбородок великоват, но кокетливая, что-то в ней есть… На профессионалку не похожа… Не знаю уж, чего она с таким-то неинтересным поехала. Из-за денег, может, а там разве разберёшь сразу-то…
— Ну и что же? Какое у тебя от них впечатление?
— Да как сказать… Всем распоряжалась женщина, от кавалера не отходила, уж и ластилась, уж и ухаживала! А он-то пень пнём, молчит да смотрит в одну точку.
Конечно, Дои! Портрет абсолютно точный. Завелись денежки, подцепил бабу и махнул на горячие источники. Подумав, откуда у Гэнзо эти деньги, Гисукэ разозлился.
О-Маса, значит, не отходила от Гэнзо. Прилипла прямо… Только не к нему, а к деньгам она прилипла, к немалым, надо думать. Да ещё к ворованным. Не могла же О-Маса влюбиться в этого увальня!
— Знаете, господин, мне кажется, что эта женщина не только из-за денег так вокруг него прыгала, — словно угадав мысли Гисукэ, сказала горничная.
— Да откуда ты можешь это знать?
— Я ведь в гостинице много лет работаю. Всякого насмотрелась. Парочки-то ой какие разные бывают! Видно ведь, когда женщина от души старается, когда деньги отрабатывает.
— Ты вот всё говоришь — она ухаживала, ухаживала… Как же она так особенно ухаживала?
— Как? Да всё за него делала, пальцем не давала пошевелить, словно он князь какой-нибудь. Только что не чесала там, где у него чешется, а может, и чесала! — горничная ухмыльнулась.
— Ну, это ведь естественно, когда женщина хочет обольстить мужчину.
— Да не только это… Очень уж они пылали, вот что главное. И особенно женщина. Видать, прямо сгорала от страсти.
Горничная хихикнула, и Гисукэ передёрнуло.
— Вот, что я вам скажу, господин… Молоденькие, они часто стеснительными бывают. А бабы постарше, у которых их прелести вот-вот увядать начнут, прямо-таки звереют, дорвавшись до мужика. Чего только в постели не выделывают!.. Да вы, господину сами ходок по этой части, так что понимаете…
— Нет, не понимаю.
— Ну, например, как мы, в гостинице-то, определяем, страстная была парочка или нет… Посмотришь на постель, у одних — вроде бы тут два младенца спали, а у других — аж страшно делается! — всё перевёрнуто, чуть ли не в клочья изорвано.