Поезд совсем остановился. Стало тихо. Было слышно, как вдалеке лаяли собаки.
Дверь вагона отворилась. В коридор, сопровождаемые встревоженным проводником, зашли двое. Усач кинулся им навстречу.
— Господин инспектор, — отрапортовал он, по-военному щелкнув каблуками и выпятив грудь. — Ваше задание выполнено.
— Хорошо, — коротко сказал один из вошедших и подошел к Максу.
— Мы из полиции. Прошу вас следовать за мной. Вот ордер, — он развернул какую-то бумагу.
— Что за чушь! — воскликнул Макс, даже не взглянув на нее. — Это ошибка.
— Вы думаете? — спросил тот, которого усач назвал инспектором. — Что ж, выяснить нетрудно. Зайдемте-ка на минутку в железнодорожную сторожку… Нет, нет, вещи пусть останутся здесь, — добавил он, видя, что Макс собирается зайти в купе.
Это успокоило Макса. Если вещи можно оставить в вагоне, значит, ничего серьезного нет. Он сейчас вернется.
Сопровождаемый полицейскими, Макс вышел из вагона. Неподалеку была небольшая сторожка. Они зашли туда. На столе у окна, тускло освещая помещение, стоял летучий фонарь.
— Разрешите ваши документы, — вежливо попросил инспектор.
Макс подал ему свой заграничный паспорт. Полицейский небрежно перелистал его.
— Больше у вас ничего нет?
Макс рассердился. Наверное, хотят придраться к какой-нибудь мелочи и не пустить его на конгресс. Не выйдет!
— Есть еще документы, — быстро заговорил он, вытаскивая бумажник. — Вот свидетельство о рождении. Вот документ о прописке, профсоюзный билет… Что вам еще нужно?
Членский билет коммунистической партии Макс предусмотрительно оставил у секретаря партийного комитета завода.
Инспектор собрал все документы Макса в стопку и передал их полицейскому, шепнув ему при этом что-то на ухо. Тот быстро вышел из сторожки.
— Документы у вас в порядке… — медленно произнес инспектор.
Наконец-то! Макс облегченно вздохнул. Значит, можно будет продолжать путь.
— …Они подтверждают, что вы действительно являетесь Максом Гуппертом, то-есть тем уголовным преступником, которого полиция разыскивает в течение долгого времени…
— Наглая ложь! — воскликнул Макс. — Вы выдумали это, чтобы не пустить меня в Венгрию!.. Но попробуйте только…
Он сжал кулаки.
— Взять! — скомандовал инспектор.
Усач, стоявший позади Макса, сделал быстрое движение. Макс почувствовал на запястьях холод металла и в тот же миг ринулся вперед. Щелкнули стальные замки наручников, — но поздно! Ударом в подбородок Макс опрокинул на пол инспектора. Затем он повернулся к двери. Выход загораживал усач. В руке его был пистолет.
— Подними руки, парень!
В это время раздался пронзительный гудок. Паровоз запыхтел. От проезжавших мимо вагонов сторожка затряслась, словно ее лихорадило. Парижский экспресс снова тронулся в путь.
Макс медленно поднял вверх руки. В его распоряжении оставались считанные секунды. Когда усач, по-прежнему держа пистолет, сделал шаг по направлению к Максу, тот неожиданно изо всех сил ударил его ногой. Удар пришелся по руке. Усач вскрикнул и выронил пистолет.
В следующее мгновение Макс уже был за дверью. Мимо сторожки проходил последний вагон экспресса. Макс кинулся за ним, потянулся к поручням и… упал лицом прямо на железнодорожное полотно. Полицейский, относивший документы, успел подставить ему ногу.
Через минуту Макса, скованного наручниками, отвели к легковой машине, стоявшей поодаль. Его поместили между полицейским и усачом. Впереди, рядом с шофером, уселся инспектор. Он то и дело вытирал носовым платком разбитые в кровь губы.
Макс молчал. Было ясно: на конгресс он уже не попадет.
Инспектор обернулся. Его маленькие глазки злобно блестели.
— Так мы не закончили наш разговор, молодой человек… Вы знаете, в чем обвиняетесь? В преднамеренном убийстве австрийской гражданки Марты Вебер, — произнес он. И добавил, наслаждаясь произведенным эффектом:
— Могу вас обрадовать. Следствие по этому делу ведут американские оккупационные власти. Мы доставим вас в распоряжение Си-Ай-Си.
Макс всем телом рванулся вперед. Но его крепко держали с обеих сторон.
НА ГРАНИЦЕ
Во время становления народной демократии в странах Восточной Европы, когда там еще кишмя-кишело неразоблаченными врагами народа самых различных мастей, капитану Гарри Корнеру удалось провести в Чехословакии и Венгрии несколько диверсий. В кругу работников Си-Ай-Си за ним прочно утвердилась слава опытного лазутчика. Однако, будучи человеком неглупым, Корнер отлично сознавал, что эта слава никак не гарантирует его от возможных провалов в будущем. Вот почему он готовился к поездке в Будапешт без особого энтузиазма. Дело предстояло нешуточное, и даже сообщение полковника Мерфи о крупной денежной премии, которую капитану предстояло получить в случае благополучного завершения «операции К-6», нисколько не улучшило его настроения.
Втайне Корнер надеялся, что какая-либо непредвиденная случайность сорвет хитроумный план Мерфи. Но дни шли, и надежда испарялась, как дождевая лужа под лучами палящего солнца. Агентура Мерфи работала на этот раз безотказно. Папка с надписью «Дело Макса Гупперта» разрослась до внушительных размеров и содержала подробнейшие данные о личности Гупперта и его окружении. Полковник Мерфи был совершенно прав, когда в день отъезда Гупперта, а стало быть и Корнера, удовлетворенно заметил:
— Ну-с, дорогой капитан, теперь вы так осведомлены об этом Гупперте, что большего и желать нельзя. Успех обеспечен.
— М-да… — промямлил Корнер.
Следуя в машине с инспектором Вальнером к месту предстоявшего ареста Гупперта и еще раз оценив свой шансы, он не мог не согласиться с утверждением Мерфи. Действительно, ни одна его операция не была так хорошо подготовлена. Внешнее сходство с Гуппертом, прекрасная осведомленность о его каждом шаге, отсутствие у Гупперта знакомых в Венгрии — все это давало почти стопроцентную гарантию успеха. Корнер знал все, вплоть до того, где оставлен на хранение партийный билет Макса, в каком вагоне и каком купе он едет, какого цвета волосы у его жены. На капитане был костюм, как две капли воды похожий на тот, в котором поехал Макс…
«А все-таки что будет, если подведет какая-либо случайность!» — подумал Корнер, и у него снова засосало под ложечкой. Он знал, что в народно-демократической Венгрии со шпионами и диверсантами не церемонятся. Тем более, если они везут такие подарки.
Он машинально пощупал брючный карман. Да, она там, эта металлическая водонепроницаемая коробочка, сделанная в виде портсигара. Только лежат в ней сигареты особого сорта…
Когда Гупперта ввели в сторожку, Корнер стоял неподалеку. Вскоре полицейский принес ему документы Макса. Корнер только успел подбежать к вагону и вскочить на подножку, как поезд тронулся.
Проводник-француз приветливо улыбнулся ему.
— Отпустили? — спросил он по-немецки, нещадно картавя.
— Да, конечно!
Корнер небрежно махнул рукой. Сами, дескать, напутали и напрасно подняли шум.
Его очень обрадовало, что проводник принял его за Гупперта. Это был хороший признак. Он почувствовал себя намного увереннее.
Открыв дверь четвертого купе, Корнер бросил быстрый взгляд на лежавшего там человека. От полицейского агента капитан уже знал, что Гупперт в поезде ни с кем не разговаривал, так что за эту сторону дела можно было не опасаться. Но вдруг сосед по купе заметит какую-либо перемену во внешности своего спутника?
Однако тот спокойно спал и видно ничего не знал об остановке. Чемодан Гупперта, его верхняя одежда были на месте. Корнер моментально узнал их по описанию агентов.
Гудок паровоза напомнил Корнеру о близости венгерской границы. Он направился в уборную. Здесь, сняв крышку водяного бака, Корнер вытащил из кармана металлическую коробочку и осторожно опустил ее в воду. Было слышно, как коробочка ударилась о дно бака. Затем он поставил крышку на место.
— Все в порядке, — подмигнул он в зеркало самому себе.
В коридоре ему снова повстречался проводник.
— Венгерская граница. Станция Хедьешхалом. Через десять минут…
Показалось белое здание вокзала. Поезд остановился.
Корнер хотел было остаться в коридоре, но потом передумал. Лучше всего будет, если венгерские пограничники проверят его документы в купе. Он разденется, ляжет и зажжет настольную лампу. Пограничники вряд ли будут особенно разглядывать лицо полусонного человека, являющегося к тому же гостем венгерского конгресса сторонников мира.
Так он и сделал. Долго ждать не пришлось. Через несколько минут в дверь купе вежливо постучали.
Корнер не ответил. Стук повторился.
— Энтре, энтре[5]! — вдруг воскликнул спутник Корнера и спросонья, как был — в нижнем белье — кинулся открывать дверь.
В купе вошел молодой венгерский военный.
— Прошу господ пассажиров предъявить документы, — сказал он по-немецки.
— Пардон, пардон, мосье… — засуетился сосед Корнера. Он накинул на плечи причудливо раскрашенный халат и, порывшись в одном из чемоданов, протянул паспорт.
Старший лейтенант пограничных войск Имре Печи внимательно прочитал первую страницу.
— Анри Роже, служащий французского торгового представительства в Бухаресте?
Француз быстро закивал головой.
Пограничник вернул ему документ и обратился к Корнеру, который довольно искусно симулировал пробуждение.
— А ваш паспорт, господин…
Корнер подал ему свои бумаги. Венгр взглянул на них, затем на Корнера. Взгляд его потеплел.
— На конгресс?
— Да… А откуда вы знаете?
Тот чуть заметно улыбнулся.
— Случайно узнал. — И добавил: — В наших газетах много писали про вас. Суметь собрать в условиях американской оккупации столько подписей — это просто замечательно.
— Спасибо! — растроганно произнес Корнер. От радостного сознания, что все сходит благополучно, он особенно хорошо играл свою роль. — Спасибо!..
Проверка окончилась. Через несколько минут поезд отошел от станции.
Корнер мысленно поздравил себя с удачей. Беспрепятственно проехать венгерскую границу, не возбудив ни малейших подозрений — это уже было полдела.
— Пойдемте в вагон-ресторан, — весело предложил он французу. — Такое событие, как приезд в Венгрию, полагается отметить бокалом токайского.
Но работник французского торгового представительства в Бухаресте посмотрел на него уничтожающим взглядом, лег на свое место и повернулся спиной.
«Что с ним? — опешил Корнер. И тут же догадался: — Ах, да, ведь он меня, наверное, считает коммунистом… Что ж, тем лучше».
Пробираясь в вагон-ресторан, он по пути зашел в уборную и вытащил из бака коробочку.
Добрая порция виски еще больше подогрела его настроение. Теперь он нисколько не сомневался в успехе. Уж если венгерские пограничники, которых в венском управлении Си-Ай-Си основательно побаивались, ничего не заподозрили, то за дальнейшее опасаться нечего.
…А экспресс мчался все дальше и дальше на Восток, к Будапешту.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЕНЕРАЛ КЛИ БЕСПОКОИТСЯ
Генерал Генри Кли был педант. Вся его жизнь была подчинена строгим правилам. Генерал работал, ел, пил, спал по графику. Малейшее вынужденное отклонение от расписания портило ему настроение на несколько дней.
— Мы, военные, — любил говорить генерал, — тем и отличаемся от штатских людей, что ритм нашей жизни точен и строг, как работа хорошего часового механизма.
И он назидательно поднимал худой, длинный палец, как бы приглашая собеседника глубоко вдуматься в сокровенный смысл этих слов, достойных по меньшей мере Юлия Цезаря или Наполеона Бонапарта.
Сегодня с девяти часов вечера, согласно расписанию, у генерала Кли должен был начаться «час свободных ассоциаций». Дежурная стенографистка, молоденькая студентка из Нью-Джерси, приехавшая в Австрию заработать немного денег для продолжения занятий в университете, сидела в приемной и, сильно волнуясь, ожидала вызова. Она всего лишь несколько дней работала в штабе и опасалась, что хмурый, желчный генерал останется недоволен ее работой.
Из рассказов других стенографисток она уже знала, что представляют собой эти «свободные ассоциации». В течение целого часа генерал расхаживает по комнате и говорит обо всем, что ему взбредет в голову. Обязанность стенографистки заключается в том, чтобы зафиксировать все эти изречения и к следующему утру передать их генералу уже в напечатанном виде.
Ей пришлось ждать довольно долго. Наконец, дверь кабинета бесшумно отворилась, и показалась сухопарая фигура генерала. Его выцветшие водянистые глаза, обшарив комнату, остановились на стенографистке.
— Вы ко мне, мисс… э…
— Хаггард… Джен Хаггард, — бледнея от испуга, пискнула девушка.
— Стенографистка? — И не дожидаясь ответа, генерал бросил: — Если у вас нет другой работы, то вы свободны. Сегодня заниматься не будем.
Дверь кабинета снова затворилась.
Девушка схватила папку с бумагами и, подпрыгивая от радости, бросилась в гардеробную. Все ее страхи оказались напрасными.
Она ведь не знала, что отказ генерала от «часа свободных ассоциаций» был из ряда вон выходящим событием, о котором завтра, не веря своим ушам, ее десятки раз будут расспрашивать все стенографистки…
Генерал Кли имел серьезные основания изменить в этот вечер своим привычкам. Сегодня произошло множество неприятных вещей, нарушивших его душевный покой.
Начать хотя бы с того, что случилось утром, здесь, у него под носом. Когда генерал вышел из своего «Гудсона» и направился медленным, размеренным шагом к подъезду (после еды он избегал резких движений: они мешали правильному пищеварению), сзади послышался громкий смех.
Он обернулся. Смеялись австрийцы, собравшиеся на другой стороне улицы.
— Туземцы! Дикари! — процедил сквозь зубы генерал и, еще выше подняв голову, зашагал по ступенькам.
Вдруг он вздрогнул… Прямо перед ним, на сверкающих белизной дверях штаба было намалевано черной краской:
«Убирайтесь домой!»
— Часовой, часовой! — что было силы заорал Кли.
Из подъезда выскочил прыщавый молодчик в армейской униформе. На спущенном ремне у него болталась кобура. Увидев разъяренного генерала, солдат застыл на месте, растерянно приоткрыв рот. Выражение его лица было таким, что генерал махнул рукой; не имело смысла ругать его.
— Часового снять с поста и арестовать! Надпись уничтожить, — коротко приказал Кли подоспевшему коменданту.
Проведенное дознание ни к каким результатам не привело. Настроение генерала, таким образом, испортилось уже с самого утра.
А дальше пошли другие сюрпризы, один неприятнее другого. Толпа австрийцев вырвала из рук МП арестованного ими юношу, распространявшего листовки в защиту мира. При этом была перевернута американская полицейская машина.
Советский верховный комиссар неведомыми путями узнал местонахождение группы русских детей, которых нужно было вывезти в США для специальных целей. Он категорически потребовал их возвращения к родителям в Советский Союз.
В довершение всего пришло известие о полном разгроме крупной банды диверсантов в Чехословакии. На эту банду руководители, американской разведки возлагали особые надежды, и Кли знал, что теперь ему придется выслушать кучу упреков. Он, де, «недостаточно обеспечил», «плохо снабдил», «не предусмотрел» и так далее.
Кли твердо верил, что неудачи следуют одна за другой, сериями. Человек здесь ничего не в состоянии изменить. Когда наступает полоса неудач, лучше всего отказаться от каких бы то ни было начинаний и ждать, пока судьба перестанет злиться и снова станет благосклонной.