Герцогиня вернулась в карету, и кавалькада вновь тронулась в путь. Молине, подсевший на остановке к Маргарет, начал рассказ о недавних событиях, когда здешние земли сотрясали военные действия. Неожиданно послышался шум, карета остановилась, один из всадников, сопровождающих путешественников, показался в окне и попросил герцогиню и находившихся с нею дам не выходить наружу. Ничего не понимая и думая, что речь идет о каком-то очередном приветствии, устроенном местными жителями, Маргарет стала смотреть в окно кареты. Она увидела странное зрелище: вооруженный отряд нападал на ее охрану. Группа была довольно значительной и превосходила по числу ее защитников. Нападавшие были вооружены длинными копьями, с которыми они управлялись довольно ловко.
Но больше всего Маргарет поразило их одеяние. Казалось, что идет не сражение, а шутовское представление, в котором буффоны нападают на рыцарей. На голове у разбойников, а кто еще это мог быть, были нелепые шляпы с огромными полями, еще и украшенные пышными страусиными перьями. Камзолы были разрезаны на груди, спине и рукавах, и из разрезов торчали куски ткани разных цветов. Рукава и штаны были раздуты и имели форму шутовских шаров-буфов. Было очевидно, что для поддержания округлой формы они набиты чем-то изнутри. Но самым кричащим были цвета – рукава, штанины, буфы, торчащая из разрезов ткань, все это было самых разных ярких цветов. Наверное, в их сочетании была какая-то система, но на первый взгляд она была незаметна. Создавалось впечатление пестрой нелепой толпы. Еще и огромной, девушке показалось, что все пространство вокруг заполнено ими.
При виде этого зрелища Молине, схватившись за меч, выскочил из кареты. Жанна успокаивающе взяла ошеломленную Маргарет за руку.
– Не бойтесь, – сказала она успокаивающе, – вам ничего не грозит. Король не зря дал вам в свиту лучших воинов.
Маргарет молчала. Она не чувствовала страха. Только потрясение и опустошенность. Не считая главного события ее жизни, измены короля, все остальные ее беды сводились к смешным мелочам. Она поняла, что прожила свою жизнь в золотой клетке, из которой, конечно, она не могла вырваться, но в которой и ей ничего не грозило. Она не могла оторваться от окна, видела, как падали сраженные разбойники, упал и один из ее конников, потом другой. Она впервые видела, как люди убивали друг друга. Умирали на ее глазах, защищая ее жизнь! Было от чего онеметь.
Казалось, сражение продолжалось бесконечно. Потом стало видно, что конные рыцари теснят пеших разбойников, в конце концов, те собрались и побежали. Преследовать их не стали.
Молине, разгоряченный событиями, вернулся к Маргарет. Она не видела, участвовал ли он в сражении, но настрой у него был самый воинственный.
– Это ландскнехты, приятели вашего отца, – проговорил он возбужденно. – Их сейчас много шатается по этим землям, зарабатывая грабежами.
Маргарет вспомнила про фамильные драгоценности, которые они везли с собой. Ужасно было бы их потерять, это ведь наследство от ее матери.
– Но в данном случае, думаю, у них были более далеко идущие планы. Все знают, что ваш отец хорошо берет в долг, но плохо платит. Простите за дерзость, но его можно было бы назвать «должником всея Европы». Во всяком случае, в нижних землях мало кто остался обойденным его вниманием. Эти воины – его открытие и в каком-то смысле изобретение.
Молине устроился в карете, и они тронулись в путь. Оставалось еще не менее часа, а было совсем темно. Оказалось, что в свите герцогини убитых нет, четыре всадника были ранены, да и то не слишком сильно. Что касается противника, то они забрали с собой тех, кто упал на поле брани, так что их потери остались неизвестными. Молине успокоился и продолжил разговор:
– Эта ландскнехты – наемники, набранные вашим отцом в основном среди жителей Южной Баварии. Они из самых разных слоев общества, в том числе из низов. Это его ответ швейцарским наемникам, которые заключили когда-то договор с Людовиком XI и с тех пор исправно воюют на стороне французов. Именно они погубили вашего великого деда, а не этот жалкий герцог Лотарингский, внук Рене Доброго, вешающий плащ по ветру, приспосабливающийся к сиюминутной ситуации и с легкостью меняющий своих союзников. Сейчас, по слухам, он собрался с королем Карлом в Италию. Туда ему и дорога! Слепой поведет слепого, и оба окажутся в яме.
– Почему у них такой нелепый вид? – Маргарет пришла в себя, хотя и чувствовала слабость.
– О, это тоже заслуга вашего отца Максимилиана. Он освободил их от всех законов, регулирующих ношение одежды. И даже объяснил это, заявив: «Их жизнь настолько коротка и безрадостна, что великолепная одежда – одно из их немногих удовольствий. Я не собираюсь отбирать его у них». Вот они и развлекаются, придумывая самые нелепые одежды. Кое-кому из любителей новизны даже нравятся эти нелепые разрезы и круглые буфы на ногах и рукавах, не удивлюсь, если это войдет в моду. Однако, несмотря на нелепость их одеяния, они весьма эффективны и прекрасно воюют. Они прекрасно организованы, поддерживают дисциплину жесточайшими мерами (грабеж и мародерство не входят в число их провинностей). К тому же их можно набрать любое количество, только плати им деньги. И вот тут мы подходим, я думаю, к причине их нападения на вашу светлость. Максимилиан наверняка задолжал им, и они надеялись, захватив вас, вытребовать с него то, что им причитается.
– Сначала швейцарцы, без стыда и совести, теперь эти буффоны. Что будет с великим искусством войны? – Мадам де Альвен пожала плечами.
– С ним ничего не станется, – отозвался Молине. – Разве вы все не видите, что пришли новые времена, и они требуют обновления во всем, в том числе и в военном деле. Вот уже почти столетие в сражениях используют огнестрельное оружие. Причем все больше и активнее. Оно незаменимо при осаде крепостей, а рыцари в своих доспехах являются отличной и беспомощной мишенью. Эти же воины более подвижны, маневренны, эффективны. Они все еще хранят верность своим пикам, но, думаю, легко будут использовать и другие, новые виды оружия. Они беспринципны, а в этом сейчас огромная нужда.
Маргарет подумала, что если она когда-нибудь станет правительницей, она будет придерживаться старого, традиционного, благородного и красивого. Разговоры о переменах и наступлении нового времени вызывали у нее раздражение. Наверное, так говорят все старики. Еще бы! Для них и правда наступили «новые времена»: немощности, болезней, слабости.
Наконец показался Бушен. Маргарет подумала, что он маленькая копия Камбре: укрепленные стены, башни, все указывало на то, что городок этот издавна был военным укреплением. В нем находился и небольшой гарнизон. Окружала его вода – в этом месте Шельда-Эско сливалась с небольшой рекой Сенсе. Молине объяснил, что здесь находятся дамбы, имеющие важнейшее значение, в том числе и стратегическое, для региона, разливы рек здесь очень сильны, и укрепление дамб является основным занятием местных жителей вот уже несколько столетий.
Маргарет со свитой разместили в верхней, укрепленной части города, нижняя находилась на другой стороне реки, в болотистой равнине, в башне л'Остреван, являвшейся главным украшением города. Маргарет было не до достопримечательностей. Она была рада оказаться в безопасности и тепле.
Городские власти и командование гарнизона из кожи вон лезли, стараясь устроить всех как можно лучше, организовали прекрасный ужин. Но у Маргарет не было аппетита, хотя, стараясь никого не обидеть, она все похвалила и даже что-то съела, хотя и с трудом. Ей подтвердили, что нападения ландскнехтов сейчас – дело обычное, многие остались без средств к существованию, а ведь с ними в чужие края отправляется многочисленный обоз: женщины – матери, жены, сестры, ну и другие тоже, для «всяких нужд», торговцы, ремесленники, занимающиеся их вооружением. Словом, всех надо кормить, а нечем.
Глава 2. Юность Марии
Маргарет рано отправилась спать. «Вот я и дома! – подумала она. – Хорошо же он меня встречает. Смешно было думать, что здесь будет вечный праздник, жизнь в любви, покое и согласии». Почему-то в последнее время все это именно так и представлялось юной герцогине. Возможно, это было навеяно рассказами о Бургундии и ее предках, в которых преобладали роскошь и пиры. Да и надолго ли она здесь? Почему она решила, что обретает дом и покой? Маргарет уже достаточно хорошо разбиралась в политике, чтобы знать, что первое, чем займутся ее родные, – это поисками жениха для нее. Возможно, он уже найден. Как там сказал этот страшный де Брисоне: «В Европе еще много королей». Вот уж воистину. Куда ей придется отправляться в следующий раз?
Маргарет почувствовала, что ей холодно и неуютно. В темноте ей послышались шорохи, скрип и какие-то шаги, незнакомая комната с высоким потолком показалась страшной. И что это там, в углу? Она промучилась еще какое-то время, а потом решилась и разбудила мадам де Альвен, которая спала с ней в одном помещении. Та проснулась легко и быстро, как это свойственно пожилым людям. Позвала служанок, затопили камин, принесли факелы и свечи. Маргарет устроилась в кресле, ее укутали покрывалом, Жанна рядом с ней. Появилось сладкое теплое вино и теплое пиво, обильно приправленное специями. Это оказалось любимым напитком дамы де Коммин, что выяснилось только на родине, до этого она этот факт замалчивала.
– Вы переволновались, ваша светлость, ничего страшного, отдохнете, и все пройдет. Конечно, вы ведь очень молоды, а на вас столько всего свалилось. Сначала тяжелое бремя королевского звания, потом его потеря и предательство, долгая дорога, неизвестность впереди, а тут еще эти глупые голодные шуты, чтоб им было пусто! Они и правда много сделали для вашего отца и для сохранения наших земель, так что и проклинать-то их негоже. Других-то защитников почти не осталось.
– Жанна. – Пожилая дама уже давно попросила, чтобы Маргарет звала ее по имени. – Вы что-нибудь знаете о моем будущем? Что меня ожидает?
– Дитя мое. – И Жанна позволяла себе вольности, пользуясь положением старой воспитательницы ее матери. – Разное обсуждали. Конечно, вам подбирают достойного жениха. Думаю, долго ждать не придется. Но, простите меня, не мне вам об этом рассказывать. Я слишком долго была при дворе, чтобы не выучить некоторых правил. Одно из них – не вмешиваться не в свое дело. Думаю, ваша бабушка, отец и брат, которые занимаются сейчас этим вопросом, предпочтут сами поговорить с вами.
– Это вы меня простите, Жанна, я совсем потеряла голову и задаю ненужные вопросы. Все хорошо. Я была слишком радужно настроена, надо вернуться на землю. Только спать мне совсем не хочется. У нас так мало было возможности поговорить с вами.
– Да уж, если рядом наш поэт, то рта никому открыть не удается. Слова – это его хлеб, не станешь же у него его отбирать.
– Я давно хотела расспросить вас о матери. Мадам де Равенштейн рассказала о своем отце Филиппе, Изабелле, моей прабабушке, Карле, моем деде, но остановилась на рождении моей матери. Де Коммин и Молине много говорили о Бургундии и моих предках. У меня есть поэма Молине на смерть Марии. Но я все еще ее не представляю, какая она была, что любила. И как жила? Чем ближе мы к современным событиям, тем неохотнее все делятся своими знаниями. Вы ее воспитательница, кому, как не вам, Жанна, знать ее.
Мадам де Альвен помолчала. Она отхлебнула своего пива, помешала огонь в камине, он осветил ее старое, по-фламандски тяжелое лицо, с крупными чертами, но добрым выражением.
– Понимаете, моя дорогая герцогиня, мы ничего не скрываем, нам-то особенно нечего скрывать, мы и сами далеко не во всем разобрались. Но смерть вашей матери во цвете лет была таким ударом для нас, причем двойным, мы потеряли и нашу дорогую девочку, и наш прекрасный мир, давайте смотреть правде в глаза, он окончательно рухнул с ее смертью. Гибель ее отца, тоже внезапная, сильно его расшатала, но он устоял, во многом благодаря ей. С уходом Марии, боюсь, закончилась та Бургундия, которую мы знали, которую любили и которой служили. Вот поэтому нам очень трудно говорить о вашей матери, рана еще свежа, это вам сейчас в вашем юном возрасте кажется, что десять лет – это вечность, а у меня чувство, что это случилось вчера.
Маргарет молчала и ждала. Она согрелась, успокоилась, но сна не было ни в одном глазу. Она видела, что Жанна настраивается на рассказ, собирается с мыслями и воспоминаниями.
– С чего же начать? Говорите, вам рассказывала о детстве Марии мадам де Равенштейн? Замечательная дама! Немного заносчивая, гордится своей герцогской кровью. Не хочется злорадствовать, но герцог Филипп многим в наших краях дал повод для гордости. Конечно, не все так высоко поднялись, но многие, он никого из своих прижитых на стороне детей не обидел. К тому же у герцога был благородный вкус: он выбирал себе дам из приличного общества, так что все его дети и правда благородного происхождения. Я была главной воспитательницей Марии, а Анна была приставлена для образования и обучения. На самом деле мы просто обе практически все время неотлучно находились при ней и – слава богу! – уживались друг с другом.
Своих детей Господь Анне не дал, вот она и перенесла всю свою нерастраченную любовь на племянницу. Впрочем, вам, наверное, уже не раз рассказывали, что у Марии была странная судьба – ее любили. Бесполезно искать причину, не все подвластно нашему разуму. Может быть, это была последняя любовь Бургундии? Может, какие-нибудь чары, вокруг нее происходило много странных вещей. Не знаю, но это факт.
Мадам де Равенштейн, как и я, всю свою жизнь провела при дворе и только сейчас стала все чаще удаляться в свой замок, печально знаменитый Вейнендале, недалеко от Брюгге. Когда-то в начале века герцог Бургундии Жан Бесстрашный отдал его герцогу Клевскому в качестве приданого за свою дочь, на которой тот женился. А позже он перешел к младшему сыну герцога Клевского Адольфу, лорду Равенштейну. Красивое место, хорошие охотничьи угодья, но для меня оно навеки связано со случившейся трагедией.
Всю свою жизнь мадам де Равенштейн любила Лодвига де Грютюза. Это все знали. Так случается. А ее сначала выдали замуж за этого зануду Адриана ван Борселя, из тех, кто все время критикует существующие порядки, а сам при этом успевает набивать свои карманы. Потом же, после того как она овдовела, ее пристроили за вдовца Адольфа де Равенштейна. Не знаю, была ли она с ним счастлива, но я уважаю его. Может быть, он не столь интеллектуален и образован, как де Грютюз, не так хорошо разбирается в искусстве и литературе, но он был мудр, спокоен и надежен. И он остался верен вашему дому до последнего дня. Хотя это и было непросто.
Я знаю, что вы встречались с моим кузеном Филиппом де Коммином. Его не слишком жалуют в наших землях. Беда в том, что он не просто предал герцога Карла, таких было немало, но он, самый близкий и доверенный советник, предал в тот момент, когда удача стала отворачиваться от его господина. Такого не прощают. Вот Филипп де Круа: он сбежал вместе со всеми де Круа, когда, как они утверждали, над их жизнью нависла угроза, к тому же Карл их не выносил. Но Филипп вернулся к битве при Нанси, когда Карл уже был обречен. Он участвовал рядом с ним в последней битве, был взят в плен, освобожден, вернулся ко двору Марии, наследницы Карла, и с тех пор больше не покидал его.
Так вот, как бы там ни было, я считаю своего кузена незаурядным человеком, умным и проницательным. Он сейчас пишет мемуары, и мы с ним несколько раз переписывались. В одном я с ним не согласна: он считает, что те, кто остался в то ужасное время рядом с вашей матерью, имели виды на какие-то выгоды и привилегии. Конечно, когда служишь при дворе, все это важно, но все-таки есть и такие понятия, как порядочность и преданность. И они проявляются в минуты кризисов.
Адольф де Равенштейн многое получил и от Филиппа, и от Карла, и от Марии, и даже в нынешнее сложное правление. Но, повторюсь, он был из тех, кто остался предан вашему дому. Да, в общем-то, и Грютюз. Не говоря уже об Анне де Равенштейн. Так они втроем и были опорой его, не единственной, но мощной. А ведь было непросто: захват земель, войны, восстания жителей, отсутствие средств, в конце концов, просто угроза жизни. Многие не снесли головы в это смутное время, которым было ознаменовано начало правления вашей матери. К тому же были трудности и морального характера: не все могли принять и ужиться с вашим отцом. Он был другим. Одно дело – ваша мать, наследница бургундской крови. Другое дело – немец, юнец, к тому же заносчивый, которого многие считали проходимцем, и может быть, не без оснований. Он – другой. Он мог легко нарушить слово, обмануть, схитрить. А главное – он чужак, хотя и пытался подражать столь понравившемуся ему бургундскому стилю.