– Где ж ты, Катерина Ивановна, всю ночь шлялась? – спросила Авдотья. Как видно, прислуге позволялись вольности.
Катерина Ивановна отняла полотенце. Лицо ее украсил здоровый румянец.
– Не твое дело, старушка!
– Ишь, нашла старушку… Какая тебе старушка… Помоложе других будем…
– Доша, не бурчи! – кухарку ткнули в живот. – Проголодалась, завтракать хочу.
– Давно уж на столе дожидается… Ишь, старушку нашла…
Авдотья закинула полотенце на плечо и, переваливаясь крутыми бедрами, пошла в дом. Катерина Ивановна осталась. Она пребывала в некоторой задумчивости, словно не могла решиться, подыскивая какой-то приемлемый вариант, но никак не находя его. В той же задумчивости стянула летние перчатки, бросила их под ноги, развязала тесемку и сняла шляпку. Все это – механически, взгляд ее блуждал вокруг.
На улице послышался топот. Это ее отвлекло. Несколько городовых пробежали в сторону пляжа. Их догонял пристав на извозчике. Господин Недельский был возбужден чрезвычайно, не мог сидеть, а стоял за спиной извозчика, как адмирал перед битвой, и, не отрываясь, смотрел вперед. Он пролетел так быстро, что даже не кивнул даме.
Катерина Ивановна подошла к заборчику и посмотрела им вслед. Полицейский отряд пропал за поворотом. Тут же явилась Авдотья.
– Приключилось что ль? – спросила она, поглядывая на хозяйку. – Никак, опять буза какая-то… Ну и ладно. А нам и дела нет… Долго тебя дожидаться-то?
– Да иду же, – ответила Катерина Ивановна раздраженно.
Странная тревога овладела ею. Отчего-то захотелось узнать, куда так спешит полиция, но ничего предпринимать она не стала.
Полицейский участок наш, как и полагается в уездном городишке, был скорее клубом городовых и двух чиновников, чем опорой порядка. Задержанных сажать некуда, арестантской не имелось вовсе. Да и задерживать особо некого. Местные обыватели нраву кроткого, а если что и случалось, то виноваты обычно были заезжие дачники: драка или пьяный скандал. Главными бузотерами – рабочими Оружейного завода – занималась фабричная полиция, которая к своим делам городскую полицию не подпускала, но и в ее дела не лезла.
Доставив убийцу под конвоем, пристав выгнал чиновников, лениво гонявших мух, приказал запереть окна, а за дверь поставил двух самых крепких городовых. Так что в присутственной части они с обвиняемым остались вдвоем.
Злодею в подштанниках было разрешено сесть. Сам же пристав не без удовольствия расположился за столом, достал новую папку дела, допросные листки, которыми пользовался давненько, и приготовил перо.
– Запирательства бесполезны. Советую чистосердечно признать вину, чем облегчить свою нелегкую погубленную участь.
– Вы играете дурную комедию или пьяны, – ответил злодей.
– Это мы сейчас посмотрим. Прошу назваться.
– Пожалуйста: Николай Гривцов.
– Род занятий?
– Служу в Петербурге.
– Где именно?
Преступник помедлил с ответом.
– В ведомстве градоначальника, – наконец сказал он.
– Надо же! Вот будет приятный сюрпризец! – Пристав так яростно делал записи, что перышко рвало казенную бумагу в клочья. Он и не замечал мелочей. – Ваш чин?
– Коллежский асессор.
– Вот, значит, как, дослужились… Изволите сделать признание?
– Сначала извольте сообщить, в чем меня обвиняют.
– Извольте, изволяю! Вас, Гривцов, я обвиняю в несомненном убийстве инженера нашего знаменитого оборонного Оружейного завода, несчастного Жаркова.
– Жаркова? А кто это?
Недельский усмехнулся:
– Это дешевый трюк, Гривцов, и вы меня не проведете. Имеются несомненные свидетели, что вчера вечером в ресторане Фомана вы повздорили с Жарковым и, уходя, грозились его убить. Это слышали сотни человек. Так что не запирайтесь…
– Ах, вот что… Это же откровенная глупость.
– Суду это будете рассказывать. Я жду окончательного признания…
– Во-первых, ничего похожего на угрозу убийства не было. Признаю, был в расстроенных чувствах, а что не скажешь под горячую руку?
– Вот так? Хорошо же… Где вы были после того, как ушли из ресторана?
– Вернулся домой, чтобы почистить одежду. Спросите хозяйку.
– Спросим, непременно и жутко спросим. А затем чем себя развлекали?
– Пошел прогуляться.
– Это в каком же часу ночи вы гуляли, молодой человек? Хо-хо… Нечего сказать – время для прогулок. Можете указать свидетелей ваших прогулок?
– Я… Я бродил в одиночестве, – ответил Гривцов.
– С финским ножом в кармане? И вот тут вы попались! – провозгласил пристав. – Все, сдавайтесь.
Гривцов закрыл лицо руками.
– Хорошо, я сделаю признание… Только дайте напиться.
Пристав был исключительно благодушен. Не поленился встать и пойти за графином, который чиновники держали в дальнем углу, подальше от посетителей. Только он взялся за горлышко, как произошло невероятное. Со звоном и грохотом обрушилось оконное стекло, вынесенное стулом. Недельский еще успел заметить, как в образовавшийся проем сиганул злодей, сверкая подштанниками.
В приемную заглянули городовые. Выронив графин, пристав заорал:
– Схватить! Вязать! Крутить! Бегом!
Городовые бросились в погоню.
Игнатий Парамонович Порхов привык вставать засветло. Когда дело было еще в зачатке, он лично осматривал склады, проверял отправку, не чурался никакой работы. Теперь за всем лично не уследишь, так дело разрослось. Да и не было нужды. Но привычка осталась. День Порхова начинался с того, что он принимал подробный доклад: где, сколько, чего.
Секретарь Ингамов всегда мог ответить на любой вопрос хозяина. Недаром служил во флоте. Выправка и понимание о дисциплине. Незаменимый человек.
Отчитавшись до конца и получив благосклонный кивок, секретарь не вышел, как это полагалась по церемониалу, а стоял с папкой, украшенной золотым тиснением. У Порхова была необъяснимая тяга ко всему официальному и государственному. Папку для доклада украшал герб. Правда, не совсем жалованный, а нарисованный одним местным художником. Но фантазия ведь не преступление.
– Чего тебе, Матвей?
Ингамов замялся с ответом.
– Есть некоторые сведения, – все же сказал он.
И замолчал опять.
Такое поведение идеального секретаря Порхов не одобрил.
– Ну, так говори, что стряслось.
– Не знаю, как это сказать.
– Да что такое, в самом деле! Что за тайны?
– Известное вам лицо… – Ингамов сделал паузу, чтобы патрон понял, на какое именно лицо он намекает. – Сегодня утром найден на пляже.
– Что значит: на пляже? Пьяным, что ли…
– Никак нет. Убит. Говорят, особо изощренным способом.
– Откуда узнал? Сведения верные?
– Везде нужные люди имеются. Передали весточку…
– Жаль человека, – сказал Порхов, разглаживая бородку. – Спасибо, что сообщил. Все, Матвей, не задерживаю.
Ингамов поклонился и вышел.
Игнатий Парамонович задумался так крепко, что потерял покой. Виду он, конечно, не подал, умел собой владеть. Но эта новость ударила как обухом по затылку. Как с ней быть, Порхов не решил. И так, и сяк – получалось хуже некуда.
Гривцов, чтобы уйти от преследователей, бросился в Нижний парк. На Канонерской улице у него не было бы шансов. Скорее всего, его бы не стали догонять, а без лишних слов подстрелили. Гривцов догадался, что некоторые странности пристава – неспроста. Такой палить начнет, не задумываясь. Мертвый убийца куда удобнее живого, который еще может испортить все дело.
Выручали кусты. Не хуже зайца Гривцов петлял и старался как можно дальше нырнуть в зелень. Плохо зная чужой город, он двигался почти наугад, помня, что в определенный момент надо резко повернуть. Главное – не пропустить этот момент. Бежать босиком, да в кальсонах, было больно ступням и стыдно душе. Но если на карту поставлена жизнь, довольно молодая, которой недавно стукнул двадцатый годик, и в награду за успехи был пожалован очередной чин, жалко со всем этим расставаться за просто так. Пришлось Гривцову бежать, и стыдиться тут нечего.
Он слышал погоню – городовые хоть и потеряли его из виду, но не отставали. Повизгивания пристава невозможно было спутать даже с паровозным гудком. Они подгоняли не хуже кнута.
Проскочив зеленый массив, Гривцов сиганул через проулок, повернул под прямым углом и припустил через Средний парк. Он старался не думать, что произойдет, если маневр его разгадают и там, куда он стремится, будет засада.
Гривцов одолел парк, распугав гуляющих дам непотребным видом, и пересек рельсы железной дороги. Впереди виднелись безымянные насаждения, куда более жидкие, чем парки. Другого выхода не было. Перебежав через Пешеходный мост, поставленный в узком месте речки Заводская Сестра, он еще раз свернул. Если бы пристав способен был думать на бегу, он наверняка бы понял, куда стремится беглец. Гривцову оставалось совсем немного. Но самое трудное.
Обогнув православное кладбище и церковь Св. Николая, что было хорошим знаком, он проскочил мимо богадельни и оказался в сердце города. Теперь только скорость могла выручить. Юноша в нижнем белье, бегущий босиком по мостовой, привлек всеобщее внимание. В головах горожан немедленно родилась удивительная история, как муж вернулся и застал жену, ну, и так далее… Раздались даже приветливые выкрики. Его подбадривали «молодец!» и «давай-давай!». Когда же внизу улицы появился отряд изнуренных городовых во главе с приставом, у которого от непривычки к бегу глаза выкатились из орбит, восторгу публики не было предела. Население еще не привыкло к спортивным состязаниям, воспринимая спринтерский бег как отличное развлечение.
Силы у Гривцова заканчивались. Но у полицейских они закончились давно. Городовые еле-еле волочили сапоги, пристав держался только на характере, орать не мог, а дышал распахнутым ртом. На последний поворот и Крещенскую улицу Гривцов выскочил уже, плохо разбирая дорогу. Глаза туманила усталость. Но главное увидел: вывеска «Телеграф».
Начальник почтово-телеграфной конторы, господин Иванов, только заступив на службу, изучал вчерашнюю газету. Дверь распахнулась, и в приемное отделение ввалился молодой человек в кальсонах и разодранной рубахе. Он дышал так, словно за ним гнались, а вид имел слегка ненормальный, если не сказать очумелый.
– Что вам угодно? – только и смог, что спросить господин Иванов.
Страшно захрипев, словно в легких сидел кинжал, юноша выкрикнул:
– Срочная депеша! Сыскную полицию!
– Что-с? – пробормотал начальник телеграфа.
– Враги в городе! Я – секретный агент полиции! Быстро!
Лик посетителя был столь безумен, а слова настолько выходили за понимание господина Иванова, что он бросил газетку и покорно взялся за телеграфный аппарат.
– Извольте диктовать…
Юноша наговорил краткую телеграмму. Как только он произнес: «Подпись: Гривцов», дверь снова распахнулась, впустив чуть не весь полицейский участок в полном составе. Как показалось Иванову, городовые сыпались, как опята из лукошка.
Пристав говорить уже не мог. Дрожащей, но твердой рукой он навел револьвер. Войско его, сбившись в кучу, торопливо доставало оружие, щелкали ударники, приводя наганы в боевую готовность. На Гривцова нацелилось шесть дул. Шесть курков были на взводе, стоит только дернуться.
– Не стреляйте! Все, все, сдаюсь! – сказал он, поднял руки и повторил для верности: – Господа, я сдаюсь! Целиком и полностью…
Его примеру на всякий случай последовал и начальник телеграфа, задрав руки так, что ворот черного мундира укрыл уши. Мало ли что, если враги в городе.
Недельскому страстно захотелось разрядить в беглого негодяя, так подло обманувшего его доверие, барабан. Курок призывно ласкал палец. Так и подмывало нажать, но храбрости не хватило.
3
Персидский принц
Паровичок дал свисток и тронул состав от платформы дачного Стародеревенского вокзала ровно без четверти десять. В последний миг на подножку прыгнул опоздавший. Был он налегке, без корзин и свертков. Перемахнув через ступеньки, вошел в тамбур и огляделся. В вагоне второго класса было свободно. Меж деревянных спинок виднелись редкие головы, дамские шляпки и ситцевые платочки. Он наметил свободное место рядом с входом, как вдруг что-то привлекло его внимание. Он двинулся по проходу.
Паровозик набирал ход, вздрагивая на стыках и покачиваясь. Пассажиры покачивались, только господин этот не замечал качки. Шел пружинисто и легко, – так хищник, голодный и полный сил, крадется к беспечной добыче. Остановился он на середине вагона. Пустые лавки слева от прохода были в его распоряжении. Однако он выбрал место с другой стороны. Приподняв шляпу и спросив разрешения, сел напротив барышни с большой корзиной.
Одета барышня была скромно. Молодой человек, а пассажиру было на вид никак не больше двадцати пяти, понравился ей с первого взгляда. Крепок телом, но не толст, как разъевшийся лежебока. Была в его фигуре притягательная сила, на какую женское сердечко отзывается взволнованным трепетом. Лицо его не отличалось красотой, скорее была в нем чуть грубоватая прямота. Густые светлые волосы с непокорным вихром, взгляд озорной и открытый. Еще не могла она не отметить чудесные густые усы.
В общем, барышня смутилась, будто сделали ей предложение глубоко неприличное, но поддаться ему так хочется… Щечки ее зарумянились.
Между тем молодой человек поглядывал не на барышню, а на затылок, торчавший за перегородкой, делая вид, что не заметил, какое произвел впечатление. Барышня же старательно смотрела в окошко, за которым пробегали редкие деревья.
– Пожалели бы себя. Нельзя столько работать. Они все равно будут недовольны.
Это прозвучало столь неожиданно, что барышне потребовались все силы не выдать смущение.
– Что, простите?
– Сколько не перешивай платья, им все мало будет, – ответил он.
– Мы знакомы? И вообще… Почему вы… Да что же это…
– Нет, к несчастью, мы не знакомы. О чем я искренно сожалею. Но если вы не сочтете вульгарным знакомство в поезде, буду счастлив. Вас зовут… Дарья.
Дарья – а барышню действительно звали так – растерялась. Но это было так необычно, так не похоже на примитивное заигрывание, что она не смогла рассердиться.
– Откуда знаете мое имя?
– Это очевидно. Из рукава торчит платочек, на нем вышита буковка «Д», искусно, надо сказать, вышита. И имя подходит к такой очаровательной барышне.
Дарья хотела бы казаться неприступной, но сил не нашлось. Молодой человек был так мил и честен, да и объяснение так просто…
– Ну, а то, что вы модистка, – продолжил он, – смею думать, очень хорошая, мне рассказали… ну, хотя бы кончики ваших пальцев, еще характерная для наперстка вмятинка. Могу продолжить, но это вам уже наскучило.
Барышня спрятала руки. Какой стыд. И как это не вовремя. Ведь давала себе слово следить за руками. И вот так провалилась…
Вагончик сильно дернуло. Господина, что сидел спиной к Дарье, даже отбросило. Он так и свалился на соседа. Тут же отпрянул, извинился и даже встал, чтобы больше не беспокоить солидного господина. Выбирая, куда бы сесть, он заторопился к проходу в другие вагоны.
– Прошу простить, – сказал приятный юноша и вскочил с лавки. Дарья не успела моргнуть, как он исчез в проходе. Она обернулась и увидела, как ее внезапный знакомый настиг какого-то мужчину в штопаном сюртучке. И все поняла: нашел старого знакомого, весь интерес пропал. Что ж, поделом ей, будет следить за пальцами. И ведь даже не узнала, как его зовут.
А молодой человек легонько подтолкнул своего знакомого в тамбур. Да так, что того занесло об стенку. Он стукнулся лбом, но резко обернулся.
– Да как посмел… – в руке, опущенной книзу, пряталась финка.
– Здорово, Чиж, – сказал молодой человек. – Гляжу, на гастроли явился? Сезон открыл?
– Кому Чиж, а кому кишки вон… Кто таков?
– Разве не знаешь? Так ведь никогда не поздно познакомиться…
– С клифтом[3] знаться – не в чести быть… Иди своей дорогой, пока цел, убогий.