— Боюсь, они подумают, что ты просто меня покрываешь.
— Ой, Эрнесто, не будь таким мрачным! Эти вообще думать не умеют.
Основной проблемой по-прежнему было то, что не существует других подозреваемых. А полиция у нас действует все хуже и хуже. Хватают первого, на кого им укажут, и больше ничего не расследуют. Так что единственный подозреваемый, ясное дело, находится не в самом приятном положении.
— Нужно придумать еще нескольких подозреваемых, создать их, — предложила я.
Эрнесто был против, он сказал, что мне всегда приходят в голову безумные идеи, что если мы начнем такое придумывать, то потом это может обернуться против нас, что ни в коем случае не надо ничего такого делать. Так он говорил. Но на его лице было написано совсем другое. Так что я настаивала:
— У этой девушки были какие-нибудь враги?
— Нет, ее все любили.
«Кроме ее племянницы», — подумала я.
— Кто унаследует ее имущество?
— Не знаю, наверное, родители, у нее же не было детей.
«Зато была племянница», — снова подумала я, но ничего не сказала.
— То есть, в принципе, если исключить денежные мотивы и личные счеты, то остается только преступление на почве страсти. — Мои слова прозвучали как фраза из криминального телесериала.
— Тут-то я и попадусь, — поторопился добавить Эрнесто.
— Потому что ты один. Нужно приписать этот мотив еще кому-то.
Третья сторона равнобедренного треугольника. Третья лишняя. Или четвертая? Чаро была идеальным вариантом. Она ее не любила (покойницу), могла претендовать на часть ее денег и вступила в связь с любовником своей тетушки, любовницы моего мужа. Превосходно, Эрнесто должен сложить два и два и признать это. Но оказалось, что он не так уж силен в математике.
— Все вокруг знают, что у Алисии не было другого мужчины, — произнес он таким тоном, будто это могло что-то значить.
Так что теперь меня беспокоило не только то, что до Эрнесто все доходило куда медленнее, чем того требовали обстоятельства, но и то, что эти две женщины со своими свидетельскими показаниями вдруг стали «всеми вокруг».
— В общем, если мы захотим придумать еще одного мужчину, то никто в это не поверит, — добавил он.
Я поправила его и, кажется, выдала себя с головой:
— Придумаем еще одну женщину.
Эрнесто взглянул на меня почти удивленно.
— Женщину, которая бы сходила по тебе с ума настолько, что захотела бы уничтожить Алисию.
Эрнесто пробормотал:
— Это безумие.
Думаю, он сказал именно так. Словом больше, словом меньше…
— Такую, что могла бы слать тебе письма, подписанные «Твоя»… — продолжала я.
— Ты рылась в моих вещах, — отважился сказать он.
— Ту, что фотографировала тебя голым.
— Инес, я не могу в это поверить, — пробормотал Эрнесто.
— Ту, что могла бы отправиться с тобой в Рио на выходные.
— Нет, нет, ничего подобного, — все еще пытался сопротивляться он.
— Остается только собрать все вместе и передать куда надо.
— Нет, — повторил он, теперь уже не так уверенно.
И я закончила наш разговор решающей фразой:
— Ты способен сесть в тюрьму ради нее?
Эрнесто не ответил.
— О чем ты думаешь? — спросила я, прекрасно сознавая, что ответа не получу.
Эрнесто все смотрел на меня, не говоря ни слова.
Я и не настаивала.
Нет, Эрнесто был на такое не способен.
29
— Восемьсот двадцать пять восемьдесят три восемьдесят три.
— Да?
— Извините, Гильермо дома?
— Минуточку, а кто его спрашивает?
— Лали.
— Ах, да, секундочку.
— …
— Алло.
— Алло, Гильермо, прости, что я тебя беспокою, я та девушка, которая той ночью…
— Да, я понял, кто ты. Как здорово, что ты мне позвонила!
— …
— Как у тебя дела, девочка?
— Хорошо.
— Хорошо?
— Ну, более-менее.
— Ты сейчас дома?
— Да, я дома.
— Вот это хорошо. Это очень хорошо.
— Ну, на самом деле я звоню с телефона-автомата в торговом центре, но вечером пойду домой.
— Хорошо, это очень хорошо.
— …
— …
— Я звоню тебе, потому что возникла одна проблема.
— Если у тебя есть только одна проблема, то все гораздо лучше, чем было тогда!
— …
— Посмейся немного, это полезно твоему футболисту.
— …
— Вот так мне нравится. Давай рассказывай.
— Мое пузо вдруг становится твердым, очень твердым, а потом отпускает. Я подумала, не знаю, ну, вдруг твоя жена поймет, что это может быть.
— Девочка, ты что, смеешься надо мной?
— Нет, почему?
— Это схватки. У тебя уже подошел срок?
— Понятия не имею.
— Да ты придуриваешься…
— …
— А врач тебе что сказал?
— Ну, я… я не была у врача с тех пор, как это случилось.
— А хуже всего то, что ты не шутишь…
— …
— Ладно, оставайся там, где ты есть, я за тобой заеду и отвезу в больницу.
— В больницу?
— А где еще ты собираешься рожать малыша, девочка?
— То есть, может быть, это уже началось?
— Я понятия не имею, я коммивояжер, продаю застежки-молнии и все такое, девочка, но на всякий случай я тебя прямо сейчас доставлю в больницу. Назови мне адрес этого торгового центра.
— …
— Алло…
— …
— Алло!!!
— …
— Да твою же мать! Разъединили!
30
Труп Алисии Сориа достали из холодильника и поместили на стол. На бумажной табличке было написано ее имя. Личность установили несколько дней назад, по зубам и форме прикуса. Медальон с инициалами и датой рождения с точки зрения судебной медицины не являлся достаточным доказательством. А для всех остальных — вполне. Отец знал, что это она. И мать тоже. А также Чаро, Эрнесто и Инес, хотя они и не видели медальона.
Едва открыли пластиковый мешок, по комнате стал распространяться трупный запах.
— Тело находится в состоянии сильного разложения, — продиктовал судмедэксперт своему помощнику, который делал заметки для протокольного заключения.
Приступили к осмотру трупа. Сначала — внешнему, отыскивая следы травм, порезы, пулевые отверстия. Работа обычная, но сложная, ведь тело достаточно сильно разложилось, и, что еще хуже, скорее всего ненужная, ведь все указывает на то, что девушка утонула. Рутина. Эксперт перевернул тело и продолжил осмотр. Что-то привлекло его внимание.
— Кровоизлияние в вещество спинного мозга, — продиктовал он ассистенту.
Затем потрогал шею, сверху вниз и снизу вверх. И добавил:
— Компрессионный перелом шестого и седьмого шейных позвонков с полным смещением и разрывом спинного мозга.
Еще раз перевернул тело. С этим трупом все оказалось не так уж очевидно, поэтому эксперт взял ланцет и сделал надрез на теле в форме буквы «Y». Осторожно, чтобы не задеть груди Алисии. Сделав разрез, эксперт вернул ланцет ассистенту и раздвинул кожу руками. Затем он взял у своего помощника электропилу и стал вскрывать грудную клетку. Взломал грудину, раздвинул ребра и добрался до легких. Ассистент занялся остальными внутренними органами. Достал их, затем взвесил и измерил каждый в отдельности. Начиная с легких. Стало понятно, что Алисия умерла не от утопления.
— В легких следов воды не обнаружено, — продиктовал судмедэксперт.
Помощник в свою очередь начал вырезать матку, чтобы затем, как обычно, поместить в формалин вместе с остальными органами. Но после первого надреза у него возникли какие-то сомнения, и второй разрез он сделал гораздо осторожнее. Третьего же делать не стал. Подозвал судмедэксперта. Тот подошел, раздвинул ткани, посмотрел, кивнул и продиктовал:
— Возможна беременность сроком около двенадцати недель.
Они аккуратно зашили труп и обмыли его.
Снова поместили тело в пластиковый мешок, закрыли его и отправили обратно в холодильник.
31
Эрнесто ждал меня в комнате. Я пошла за ящиком из-под инструментов. Поднимаясь по лестнице с ящиком в руках, я все никак не могла избавиться от странного ощущения — будто бы это часть какого-то странного кинофильма и сейчас камера следует за мной, ступенька за ступенькой. Я — главная героиня, нахожусь в самом центре экрана, освещена прожекторами. Мне даже пришла в голову мелодия, подходящая к подобным сценам. Это было немного странно. Но мне нравилось, я чувствовала собственную важность, собиралась сделать то, что ляжет в основу будущего благополучия моей семьи. После этого я буду относиться к классу избранных. Тех, чьи поступки влияют на жизнь остальных людей. А ведь есть и такие, кто не оставит по себе никакого следа. Очень печально. Как моя мама, которая всю жизнь только и делала, что ненавидела папу, а это оставило свой след лишь на ней самой. Я говорю о ней довольно много, но все-таки это ее жизнь и ее муж. Я тут ни при чем. Как Лали. Если бы мама его убила, было бы совсем другое дело, но она его просто ненавидела. Да и я сама, если бы не все эти события, начало которым положил несчастный случай с Алисией, тоже так и коптила бы небо до самой смерти. Зато теперь я поднималась по лестнице, будто королева, которая держит в руках дары богам, дабы вознести их на алтарь (то есть в руках у меня ящик из-под инструментов, который я несу Эрнесто в комнату).
Когда я вошла, Эрнесто сидел на кровати. Я поставила перед ним ящик и села с другой стороны. Это тоже прекрасно. Мы с Эрнесто сидим на кровати и вместе занимаемся каким-то делом. Как в молодости, когда мы разглядывали фотографии или по утрам не спеша читали утреннюю газету. Я не могу поклясться на Библии, что мы действительно делали то или другое. Через двадцать лет брак перестает быть таким, какой он есть, и становится таким, каким мы хотим его видеть. Некоторые даже путают события, которые происходили на самом деле, с теми, что только могли бы произойти. Правда и вымысел так тесно переплетаются, когда вспоминаешь семейную жизнь, особенно такую стандартную, как у нас. Не знаю, рассматривали ли мы когда-нибудь с Эрнесто фотографии, лежа в постели, но ведь это вполне могло быть. Так что я снова ощутила ту близость, что существовала между нами когда-то.
Когда Эрнесто открыл ящик, он был просто поражен. Он увидел револьвер Алисии.
— Что это?
— Револьвер, из которого Алисия хотела убить тебя.
— Меня? — вытаращил глаза Эрнесто.
— Я так думаю. Он лежал рядом с твоими фото в голом виде и билетами в Рио.
— Где?
— На ее прикроватном столике.
— Ты была в ее квартире?
— Да.
— Это безумие, Инес! Тебя могли заметить! Кто-нибудь тебя видел?
— Нет.
— Ты уверена?
— Я прошла мимо консьержа, но он меня не заметил. Еще я выпила кофе в баре напротив, но официант, который меня обслуживал, вряд ли способен сложить два и два.
— Что за официант? Седой и высокий?
— Да, такой худощавый, с черными усами, он на меня полсахарницы просыпал.
Эрнесто смотрел на меня напряженным взглядом. Не знаю, подходит ли тут слово «напряженный». Затем он немного расслабился и взял в руки револьвер. Осмотрел его со всех сторон, проверил и схватил так, будто собирается стрелять.
— Эрнесто, осторожно, ты можешь кого-нибудь поранить!
— Он заряжен?
— Разумеется, из незаряженного револьвера она не сумела бы тебя убить.
Эрнесто открыл барабан, вынул оттуда пули и снова закрыл, а потом спрятал все это — и револьвер и пули — в ящик своего прикроватного столика.
Мы стали перебирать то, что было в ящике. Письма, оканчивавшиеся подписью «Твоя». Со следами от поцелуев и губной помады. Початая упаковка презервативов. Эрнесто изо всех сил возражал против того, чтобы мы использовали в качестве улик фотографии, на которых он изображен без одежды. Ему было стыдно, а компромата нам и так хватало, даже с избытком. Мы должны убедить полицию в том, что существует женщина, у которой было достаточно оснований, чтобы желать смерти Алисии. Женщина ревнивая, страстная, по уши влюбленная в Эрнесто. Женщина, которая не хотела его ни с кем делить. Женщина, которая знала убитую как саму себя. И это Чаро. Которая, ко всему прочему, состояла с Алисией в близком родстве и потому должна была поддерживать с ней связь, встречаться на разных семейных сборищах, возможно — выслушивать упреки. Все это было так неприятно, почти невыносимо, поэтому она могла решиться и разрубить узел одним махом. Я поделилась своей мыслью с Эрнесто, и он добавил к плану некоторые детали, так что наши показания стали звучать вполне убедительно. Чаро — натура чрезвычайно страстная (доказательство № 1, письмо № 1: «Без тебя я больше не проживу и минуты»), не допускала мысли о том, что ей придется делить Эрнесто с другой женщиной (доказательство № 2, письмо № 2: «Хочу, чтобы ты был лишь моим»), способна на любые безумства (доказательство № 3, надпись на инструкции к презервативам, тут я не могу выделить одной фразы, но смысл именно такой). Ей и прежде приходила в голову мысль избавиться от Алисии (доказательство № 4, надпись на спичечной коробке из отеля: «Нет ничего, что могло бы нас разлучить»). Эрнесто потом скажет в полиции, будто до недавнего времени считал, что это лишь слова, сказанные просто так. И только после долгих размышлений он решил сообщить о том, что Чаро может иметь ко всему этому какое-то отношение. Конечно, нам будет нелегко, Чаро тоже пойдет в наступление. Но у него есть алиби, он был дома, и я могу это подтвердить. Спал наверху, пока я смотрела «Психо». Эрнесто не сказал, что именно Чаро делала той ночью, но он твердо знал, что алиби у нее нет. И придумать его, как мы, она не сумеет. Рядом с ней нет человека, который стал бы ее безоговорочно защищать и выгораживать. А у Эрнесто есть я.
Ночью я спала спокойно. Мы не занимались любовью, Эрнесто слишком устал. Но я была счастлива, ведь мы стали так близки, стали настоящими сообщниками, а это куда важнее, чем то, что в выходные он валялся в постели с Чаро. Когда люди связаны друг с другом, как мы сейчас, это на всю оставшуюся жизнь. А любое сексуальное влечение заканчивается после оргазма. И связующее звено нужно обновлять.
Утром Эрнесто вышел из дому пораньше, чтобы зайти в полицейский участок № 31 и сделать заявление. Как мы и планировали. Он не хотел, чтобы я шла вместе с ним:
— Не стоит втягивать тебя в эти дела.
Взял ящик из-под инструментов и ушел. Он очень нервничал, даже не зашел в комнату к Лали, чтобы пожелать ей доброго утра. Это было странно, но очень кстати. Лали не ночевала дома. Конечно же, она, как обычно, осталась у подруги, просто нам не сообщила. Но Эрнесто начал бы волноваться еще и из-за нее, а он и так был уже на грани.
Не прошло и пяти минут с тех пор, как Эрнесто вышел, а я уже места себе не находила. Как будто мне стало тесно в собственном теле. Сейчас должно произойти одно из важнейших событий, определяющих всю мою дальнейшую жизнь, а я, запертая в четырех стенах, должна, как и всегда, решать вопросы вроде того, как поменять ли простыни сейчас или можно подождать еще пару дней.
Я взяла такси и отправилась в полицию. Я хотела просто понаблюдать и тихо отпраздновать в уголочке свою победу над Чаро. То есть лучше сказать «нашу победу», потому что мы с Эрнесто снова действовали вместе, как одна команда. Меня удивило, что Эрнесто не оставил свою машину где-нибудь поблизости от участка. Он не любит платить за парковку. Я подошла ко входу в участок и огляделась. Его нигде не было видно. Значит, он все еще дает показания. Никто не спросил меня, в чем дело, что мне надо и так далее, но мне не хотелось привлекать к себе внимание полицейских. Так что я отыскала такое место, откуда могла бы незаметно наблюдать за происходящим. Прождала целый час, но ничего не происходило. Я успела придумать несколько вариантов объяснений, но так как у меня не было с собой бумаги, то пришлось составлять общую схему мысленно.