Василий Викторов
БАНК
Пролог
Жизнь непредсказуема, и на одной из ступенек лестницы, по которой движется человек и имя которой — действительность, обязательно окажется дырка как раз по размеру его ноги, и ничего в осмыслении окружающего не достиг ни один философ, начиная от легендарных Фалеса и Гераклита до Жака Дерриды и Кьеркегора, — все так и осталось загадкой, так и не нашлось ответа на главный вопрос — почему тонет корабль, среди пассажиров которого помимо грешников есть и праведники, а тираны и злодеи отличаются завидным долголетием, почему гражданину N упала на голову деталь фигурной лепки балкона старого дома именно в девять сорок пять утра, когда он шел на работу, а не тремя часами раньше или пятнадцатью позже, когда улицы совершенно безлюдны, и кто все-таки могущественней — Зевс или мойры? Человек тщетно пытается устранить непреодолимые преграды вокруг, пытается лишь обмануть себя, перешагивая через препятствия, им же самим построенные, а перепрыгнув своей же лопатой выкопанную яму, кричит — вот какой я молодец, вот какой смелый и умелый, лучшее творение божественного промысла.
Почему все так получилось — бестолково, необъяснимо, чудовищно? Что за сила выхватила его из общего котла, подцепила ноготком, вынула из толпы, подкинула в воздух да шмякнула что есть мочи о каменную стену? Упал человек после удара на жесткую землю, отлежался, поднял голову — жив! Но огляделся — а где я? Что вокруг? Ничего из того, что являло собой составные части его жизни, все чужое, новое, пугающее. Сломан механизм, разбросаны в разные стороны шестеренки, валики, винтики и колесики — и как собрать их вместе без подробного чертежа? Можно попытаться, но заработают ли они, соединенные между собой иным способом, чем раньше, и если все-таки — да, то каков будет результат сей работы? А то — потратишь на воссоздание уничтоженного годы и так в полном объеме ничего не восстановишь, — это каково? Да, мир большой, интересный, но как жить с сознанием того, что ты в нем — чужой, и чужой у себя дома, потому как путь туда тебе теперь закрыт? И что стоит жизнь, которая возносит выше только для того, чтобы больнее ударить о землю? Что есть судьба? Умудренная опытом справедливая женщина, направляющая и указывающая верный путь оступившимся? Злая старушка Шапокляк, играющая жизнями для своего удовольствия? Или юная девица, получившая вдруг в свои руки огромную власть и заставившая по недомыслию человечество рассчитаться на «первый-второй-третий» и отведя одним такую участь, другим — иную, а третьим — так и вовсе на первые две непохожую? Да, он, Влад, шел по жизни одной дорогой, он не бросался в стороны, не менял направление, он смотрел под ноги и все вроде бы делал правильно, но почему с ранней юности его любимым стихотворением являлся Лермонтовский «Челнок» —
это что, предупреждение, ощущение необратимости беды на подсознательном уровне? Но если беда необратима, то чему служит предупреждение? Зачем оно, если ничего изменить нельзя? Если твое будущее, с одной стороны, определено на небесах, а с другой — тебе дарована свобода воли, пусть лишь видимая, то, что мешает тебе убить, украсть, солгать, — если финал все равно предопределен? О нет, — все-таки, как бы ни был человек мелок, мерзок и слаб, как бы ни был зависим от расположения звезд и божественного промысла, вряд ли он произведен и впущен в свет Божий только для того, чтобы в этом убедиться, значит, челнок рождается не только затем, чтобы умереть, значит, у него есть цель и предназначение, значит, он должен жить, он должен идти, его толкают, он падает, но скатиться в канаву и остаться в ней или же встать и, стиснув зубы, идти дальше, идти вперед, зависит уже от него. Судьба не в том, что тебя неминуемо толкнут или неминуемо помешают твоему продвижению, а в том, что ты должен достигнуть своей цели, выполнить свое предназначение. Для того тебе и свобода воли, чтобы выбрать или существование в канаве, пусть плохое, но гарантирующее продолжение жизнедеятельности, и тогда твоя судьба плюнет на тебя в сердцах и оставит вовсе, или дальнейший путь по ведущей вперед дороге, хотя тебе и не ведомо, что буквально через два десятка метров на тебя свалится высохшее дерево, через три — ограбят и изобьют разбойники, а еще дальше произойдет еще какая-нибудь большая неприятность. Что ж, он, Влад, получил подножку, крепко упал и ушибся, благодаря этому он не сможет остаться банковским служащим, обсуждать по воскресеньям с друзьями в «Невских банях» различные проблемы, есть щи в ресторане «Санкт-Петербург» и вообще предаваться всем тем милым заботам, равно как и развлечениям, к которым за несколько лет уже так привык. Значит, он будет кем-то и чем-то иным, значит, суждено ему быть новым — и кто знает, не станет ли он более рад себе в этой ипостаси. Что ж, страшное или доброе завтра, приходи быстрее, посмотрим, пощупаем, что ты нам уготовило: если могилу, то проверим, так ли она холодна, как нас пугают, если счастье — то наконец узнаем, что это такое: воздушное и прозрачное, что нужно заключать в сосуд и бережно хранить в тщательно охраняемом месте, либо же его можно потрогать, оно твердо и незыблемо, как скала, — просто его нужно найти, до него необходимо дойти, а отыскав, устроить поблизости свое жилище — чтобы оно всегда было рядом.
— …Алкоголик! Алкоголик! — вдруг сквозь сон услышал Влад. Веки были тяжелыми, поднимать их было трудно, но необходимо. Поэтому он схитрил и не широко распахнул глаза, а лишь приоткрыл их, но даже в столь малую щель хлынул яркий дневной свет, который заставил его вновь зажмуриться. Однако и в одну секунду он успел заметить склонившуюся над ним Жанну, уже с наложенным макияжем и одетую. В ответ ей он хотел сказать «Да!», но язык не шевелился, и получилось просто нечто среднее между «А-а» и «У-у».
— Я пошла на работу, — сказала Жанна. — Ты, если хочешь, досыпай, если нет — на кухне завтрак. Не будешь есть сейчас — потом просто подогреешь. Пива советую — только советую — много не пить, к Михалычу в гости не ходить. Сегодня пятница, я, в принципе, могу освободиться пораньше. Ты нам планы на вечер строил какие-нибудь?
— Не-ет, — выдавил он.
— Ладно, позвоню к обеду, а то что-то ты не очень разговорчив.
— Угу.
Жанна развернулась — через секунду он услышал, как закрылась дверь, — покрепче обнял подушку, попытался задремать, но сон уже не шел. Он приподнялся, сел на кровати, покачал из стороны в сторону головой — да, она явно потяжелела. Широко зевнул, надел тапочки и пошлепал в ванную. Под душ не полез, просто подставил голову под струю воды из крана, причем холодную, подержал чуть-чуть, растер мокрые волосы полотенцем, взглянул в зеркало, тотчас отвернулся, прошел на кухню, открыл холодильник. Пива имелось достаточно, он было потянулся к ближайшей бутылке, но, с секунду подумав, захлопнул дверцу, повернулся к плите, потрогал чайник — тот был не совсем горячим, и потому он зажег под ним газ. Открыл рядом стоящую сковороду — обнаружил там говядину, картофель и яйца с помидорами. Влад с трудом понимал людей — вернее, совсем не понимал, но не выказывал этого, — которые, проведя вечер или ночь не забывая о бутылке, при пробуждении брались за сигарету или просто жаловались на отсутствие аппетита. Лучшая помощь в подобной ситуации — плотный завтрак и много жидкости, желательно минеральной воды без газа. Переложил пищу в тарелку, налил чаю. За завтраком он начал обдумывать, как ему выйти из того ужасного положения, в котором он оказался. Рассмотрение причин, по которым это произошло, он решил оставить на потом, да и они наполовину были ясны. Вот что ему делать — вопрос действительно сложный, если не сказать вообще неразрешимый. Коль попытаться предопределить грядущие события, то выглядеть они могут следующим образом. а) Он пытается в течение двух недель набрать необходимую сумму — квартира плюс собственные сбережения — тысяч восемьдесят, может быть, девяносто, еще взаймы можно насобирать полтинник, — но, во-первых, то, что возьмешь в долг, нужно будет за определенный срок вернуть, а как это сделать, не имея постоянной работы и других источников дохода, — непонятно, во-вторых, все равно даже половины не получается, — отпадает. б) Ноги в руки — и бегом. Бегом — куда? И как быть с Жанной, ее сыном, отцом? — глупо. в) Пойти в РУОП, к родной милиции — ох, дорогие мои, обижают меня нехорошие, помогите! Первая информация через людей Хозяина к нему же и попадет. А что Владу ответят? Да известное: вот когда в тебя стрелять начнут, тогда и жалуйся. Если жив останешься. И попробуй докажи, что ты действительно эти деньги не брал. г) Было бы не так смешно, если бы не было так грустно. Действительно дерьмо. Мало того, что предыдущие варианты не подходят, так и следующие отсутствуют. Хотя — стоп. Зачем же просто милиция? Есть Михаил, восемь лет в одном классе проучились, и все то время тащился он от книжек и от фильмов о тяжелых буднях советской милиции, да так сильно, что сделал оперативную работу своей мечтой и вскоре ее осуществил. Нравилось в детстве ему бегать с деревянным пистолетом и ловить «бандитов» из числа участвующих в игре ребят из его двора, вырос — и пистолет стал настоящим, равно как и преступники. С приходом нового времени, правда, занялся он организацией охранных мероприятий каких-то коммерческо-финансовых структур, то есть получил место сродни должности Борисыча, только чуть помельче, но опыт должен остаться, а знания — так стать еще шире. В свое же время и синяков под глазами друг другу немало набито было, а попозже — и водки под нехитрую закуску выпито, так что на какую-то его помощь или совет вполне можно рассчитывать — может, что дельное и скажет.
Не откладывая в долгий ящик, сразу, закончив завтрак, позвонил по единственно известному — домашнему — телефону — авось и дома. Но поднявшая трубку жена сообщила, что он, как обычно, на работе, и дала тамошний номер, по коему Влад мгновенно перезвонил и попросил Дегтярева Михаила. Спустя некоторое время раздался знакомый голос:
— Слушаю!
— Привет, это Влад Друбский.
— О, салют, сколько лет, сколько зим! Давненько не слыхивал. Что случилось — у твоей бабушки корова сдохла или просто молоко исчезло?
— Не подкалывай, я по делу.
— Понятно — просто так старому другу звякнуть, конечно, недосуг. Что за дело?
— У меня проблемы, хотелось посоветоваться.
— Проблемы моего профиля?
— Отчасти.
— Ты откуда звонишь?
— Из дома, конечно.
— Выйди на улицу, позвони из автомата.
Влад был несколько удивлен, но ответил:
— Хорошо, через полчаса.
— Давай.
Он принял душ, почистил зубы, причесался, оделся и вышел на улицу. Жетончика, естественно, не было, пришлось пилить к метро; когда позвонил, линия была, как назло, занята, но наконец он пробился, позвал Михаила и вскоре услышал его голос:
— Ну, рассказывай, что стряслось?
— Банк, в котором я работаю, вернее — работал до сегодняшнего дня, киданули на триста с лишним тысяч, руководство считает, что это я их прикарманил.
— Триста тысяч долларов?
— Ну не тугриков же.
— Круто. Начальство думает, что ты украл деньги, и пускает тебя спокойно гулять?
— Ну да, дали две недели на возврат, только уволили и все.
— «И все»! Раз не держат, значит, пасут и телефон слушают, а у тебя ума не хватило из автомата позвонить!
— Извини. Я все никак не могу поверить в реальность происходящего — как страшный сон все это. Встретиться со мною можешь?
— Могу, но только вечером. У тебя получится, осмотревшись по сторонам, определить, есть у тебя хвост или нет?
— Да хрен его знает — я же не Джеймс Бонд!
— А зря. Ладно, ни у тебя, ни у меня пока видеться нельзя, на нейтральной площади вроде тоже: если за тобой смотрят, то и меня заметят, а мне что-то не очень хочется глаза кому-то мозолить… Хотя почему у тебя нельзя? Ну, зашел мужик в подъезд да вышел через час, — может, я там живу? Так, ладно, в шесть часов я перед твоей дверью. Ты на старом месте?
— На старом.
— Напомни — первый подъезд, восьмой этаж…
— Квартира направо.
— Ага, ну ладно. Пивка возьми. Да, ты по-прежнему один, али как?
— Не один — с будущей женой.
— Серьезно?
— Ну да.
— Поздравляю — последний из могикан. Пошли-ка ты ее куда-нибудь — по магазинам там, в гости, — чтоб мы спокойно поговорили.
— Хорошо.
— Давай.
Влад повесил трубку, пошарил по карманам куртки, обнаружил кой-какие деньги и пошел к ларьку. Сегодня, решил он, подойдет «Гессер». «Однако, — подумал он, — я теперь безработный, так что можно смело начинать экономить — наливать в канистру у ближайшей точки разливуху, какое-нибудь там „Жигулевское“ в лучшем случае суточной давности, потому прокисшее, разбавленное водой, естественно, не родниковой, и пить его на лавочке у дома, в качестве кружки используя литровую банку из-под соленых огурцов — напоминание о прошлой широкой жизни, под сухую желтую рыбешку, выловленную из Невы уже дохлой, сильно, с придыханием затягиваясь „Беломором“ и кляня жизнь-злодейку». Нарисованная воображением картина вызвала улыбку, но очень и очень грустную. «Гессером» все же пакет набил, потащился домой.
У себя в квартире, маясь от скуки, попытался смотреть телевизор, перебрал все видеокассеты в надежде обнаружить еще не знакомый ему фильм, полистал книжку — но ничто его не занимало — назойливые мысли лезли в голову и мешали ему остановить свое внимание на чем-либо конкретном. Ближе к обеду раздался звонок Жанны, которая хотела узнать о его физическом состоянии и моральном настрое. После того как будущие супруги перебросились обычными, ничего не значащими фразами, она сказала:
— Я сегодня в половине пятого приду.
— Хорошо. Впрочем, можешь с равным успехом прийти и в полвосьмого, или же тебе придется часиков с шести походить по магазинам или просто погулять.
— Ты меня уже домой не пускаешь?
— Нет, почему же? Но меня посетит старый товарищ, у нас будет важный разговор, и провести его желательно тет-а-тет.
— А почему тет-а-тет — «товарищ» что, женского поля?
— Нет, но у нас будет эдакая деловая беседа…
— «Деловая» — значит, не для моих ушей? Что-то странное происходит, не находишь? У тебя какие-то секретики появляются… По магазинам я не пойду — у нас всё есть, на выходные, во всяком случае, хватит. Поеду сразу домой — к себе домой, к отцу — или к Марине зайду поболтать, вернусь в восемь. Все, пока.
— Ты не дуешься?
— Дуюсь.
— Тогда можешь прийти на четверть часа раньше — скажем, в девятнадцать пятнадцать.
— Он еще и издевается! Я тебя когда-нибудь задушу во время сна.
— Лучше утром, с похмелья, после сильной пьянки — тогда смерть я приму как избавление от мук. К тому же — как приятно умирать, чувствуя на своей шее такие прекрасные, ласковые, нежные пальцы…
— Не подлизывайся. Ладно, до встречи.
— Пока.
Влад походил по квартире, посмотрел на часы — тринадцать тридцать, времени — масса, чем себя занять? Взял компакт «Slade», включил систему, сделал звук погромче, прошел на кухню — решил от нечего делать приготовить обед, и вполне этим увлекся: когда он закончил чистить, резать овощи, рыбу, метаться от холодильника к плите, а от нее — к раковине, то с удовольствием рассмотрел результаты своей работы — кастрюльку тушеной капусты, сковородку с сазаном под сметаной, миску с салатом, футболку с белыми от муки пятнами и ожог от кипящего масла на указательном пальце правой руки. «Больше отходов, чем пригодной к употреблению пищи, — подумал Влад. — Видимо, отвык за время хозяйничанья за плитой Жанны».
Пообедал с пивом, оставшееся до шести вечера время провел перед телевизором. Наконец раздался звонок в дверь — пришел Михаил. Влад провел его на кухню, где обычно и принимал гостей, благо что она была для этого достаточно большой, достал бутылки, откупорил, разлил по кружкам, спросил:
— Есть хочешь?
— Не откажусь.
Влад положил на тарелку свою стряпню, отрезал ломоть хлеба, сам удовольствовался холодной горбушей, по случаю приобретенной в ближайшем продуктовом магазине в большом количестве и потому всегда имеющейся в холодильнике.
— Ну, однокашничек, — отхлебнув пиво, сказал Михаил, — давай-ка свою туманную историю подробней изложи.
Влад поведал ему о касающихся злополучного кредита событиях, произошедших за последние две с лишним недели.
— Да, неплохие денежки ребята срубили, — произнес слушатель. — А ты — раззява.
— Согласен.
— А толку с того, что ты согласен? Хозяин же ваш, кстати, может, и не совсем уверен в твоем участии в этом деле — просто ему своих средств жалко, и он надеется их вернуть, а у тебя, вероятно, такая возможность есть, и она ему известна.
— Да нет, вряд ли.
— Почему?
— Как-то это слишком… странно, что ли, нереально.
— А ты пораскинь мозгами — в твоем деле нельзя упускать ни одного предположения, в том числе и того, что совместно с этим твоим фальшивым Бойковым и его людьми действовал кто-то из сотрудников банка, который их именно на тебя и навел, что облигации поменяли, когда они находились в сейфе, и много еще чего другого, — если посидеть, подумать, могут возникнуть всякие предположения. Поразмысли — ты можешь достать где-нибудь такие деньги, например, так же, как эти ребята, украсть, хотя бы в своей системе — ты же в ней дока?
— В принципе, могу, но опять-таки в подразделениях нашего банка, в его, скажем, низших звеньях.
— Ну и отлично! Раз твой главный на тебя несправедливо наехал — у него же и возьми и ему же и отдай.
— Хе, здорово ты придумал. Во-первых, принести ему деньги — лично признать то, что я действительно взял их. Во-вторых, даже если у меня получится, то через некоторое время это станет известно, и представляешь — Друбский приносит триста штук, которые должен, а через пару дней все узнают, что похожая сумма исчезла в другом филиале или отделении! Ну и в-третьих, и это самое главное, — на настоящее воровство я никогда не пойду. — Он допил, не отрываясь, свое пиво, откупорил новую бутылку и вновь наполнил кружку.