— Ну так и мужчине ум ни к чему. Радоваться жизни можно и не зная, что Чон Ду Хван — бывший южнокорейский глава.
— Все равно, что-то слишком мало получается.
— Хорошо, можно добавить: умение чувствовать настроение мужчины. Умение нравиться и быть всегда желанной. Умение соглашаться и не спорить в каких-то мелочах, но отстаивать свое мнение в глобальных вопросах, впрочем, не до громких ссор. Быть хозяйкой, хранительницей очага. Ей должно нравиться заниматься любовью не только при выключенном свете после двадцати двух ноль-ноль, не больше двух раз в неделю, а всегда и везде, лишь бы с любимым мужчиной. Она не должна долго болтать с подружками по телефону в моем присутствии и любить телесериалы. Походы к моим друзьям она не должна воспринимать только как необходимость, а к своим подругам — только как праздник. Она должна понимать, когда мужчине необходимо работать, а когда он может отдыхать. Она…
— Все, все, мне ясно. Это уже, наоборот, слишком много. Ты говоришь, что не готовишь человеку рамки, а сам рисуешь какой-то суперидеал, причем, вероятно, основываясь на печальном опыте, — мне почему-то кажется, что твои предыдущие женщины этим требованиям не удовлетворяли.
— Ну-ну, зачем же так. Мне не нужен идеал, мне и наличия вместе трех из этих качеств вполне достаточно, но ты спросила, каким именно я отдаю предпочтение, — вот я и стал объяснять. А опыт был всякий — и положительный, и отрицательный.
— Расскажи! — попросила Жанна.
— Не сейчас. Как-нибудь потом.
Допили чай, Влад попросил чек.
— Хорошо, — сказала она. — Судя по тому, что ты назвал, для тебя важнее то, что она занимается с тобою любовью в любое время, что она убирает твою квартиру и чувствует твое настроение, чем то, что она умна, образованна и имеет тонкий вкус?
— Гораздо важнее! На что мне интеллектуалка, которая может правильно подобрать цветовую гамму, разговаривать на иностранном языке и отличать Шуберта от Штрауса, а Листа — от Шопена, если она фригидная неряха, не умеющая понять и принять моих желаний?
— А если она сочетает и то и другое?
— То это — женщина-мечта.
— Спасибо за комплимент.
— Здорово! — Влад аж подпрыгнул.
— Ты — дремучий феодал. Но ты мне все равно нравишься.
— Ты мне — тоже.
— Идем? — наклонив голову к плечу, спросила она.
— Сейчас, — ответил он, — гарсон-вэйтер появится со счетом, да и покинем сие гостеприимное место.
Официант ждать себя долго не заставил, подошел с папочкой, положил ее на стол и опять удалился. Влад открыл, изучил цифру, нашел ее невысокой, щедро прибавил чаевых, положил купюры рядом с чеком.
Оделись, попрощались, вышли на улицу. Холодный воздух казался уже не сырым и мерзким, а, напротив, бодрящим и освежающим. Кавалер обнял свою даму за талию, она не отстранилась.
Спросил:
— Куда сударыне угодно отправиться теперь?
— А что сударь может предложить?
— Даже не знаю, говорю искренне. Если ты любишь играть в бильярд, то можно поехать в два примечательных места — работают допоздна. Если хочешь потанцевать — можем отправиться в какой-нибудь клуб.
— Это все?
— Можно пойти в гости, — стараясь найти еще что-либо, придумывал он про себя возможные варианты, — или поехать играть в боулинг.
— Так, — произнесла Жанна и бросила на него лукавый взгляд, — а если даме хочется попить кофе, послушать приятную музыку, на худой конец — посмотреть телевизор?
Влад внимательно всмотрелся в ее глаза и ответил:
— Запросто! Ловим такси!
— Хорошо. Станем по разные стороны дороги, так быстрее поймаем. Кто первый — загадывает желание, второй — исполняет.
— Считай, — сказал Влад, — что ты мое уже исполнила.
— Тогда, — она громко засмеялась, — у меня одно уже остается, а в худшем для тебя случае их будет два.
— Согласен и на три.
— Ой, молодец, не спеши!
— Хорошо, — ответил Влад.
Они быстро дошли до проспекта, и, пока Жанна, стоя на своей стороне, высматривала огоньки фар какого-нибудь автомобиля, он перебежал Невский, махнул рукой мимо проезжающей машине, она и затормозила. Влад жестом позвал спутницу, а когда она подошла, шепнул ей на ухо:
— Получилось одно!
Она засмеялась, забралась на заднее сиденье, он вслед за нею, хлопнул дверцей, кинул взгляд на женщину и взял ее ладонь в свою. Суббота, поздний вечер, машин мало, дороги свободные, автомобиль не старый, ехали быстро, уж вот-вот должны были быть на месте, но Жанна вдруг предложила:
— Давай не сразу к тебе — я хочу еще чуть-чуть прогуляться.
— О’кей! — ничуть не удивился Влад, обратился к водителю: — Тормози, командир!
Вышли на перекресток Политехнической улицы с Курчатова — грязно, сыро, мокро. Весело. Счастливо.
— Смотри, — вдруг указала она на небо, — сколько звезд!
— Это, наверное, потому что ветер сильный, вот облака и прогнал, — предположил он. — Но думаю, нам недолго радоваться: как прогнал, так и нагонит. Впрочем, у природы нет плохой погоды.
И на самом деле, в эти минуты обычно серая улица благодаря искусственному освещению, непривычной тишине, могучим деревьям вдоль улицы, ветру, усыпанному звездами небу казалась загадочной, интересной, красивой. Что-то его изнутри толкнуло, и, даже не успев понять, зачем он это делает, — очевидно, потому, что это как нельзя лучше отвечало создавшемуся настроению, Влад начал читать:
Прошла секундная пауза.
— Красиво, — сказала Жанна. — Кто это?
— Набоков.
— А, понятно. Раз ты столько всего помнишь, поэзию, наверное, любишь. Посему вопрос: а сам-то не пишешь?
— Ой, что ты! — отмахнулся он от нее. — В юности, правда, пытался из-за избытка лирических чувств по поводу, как казалось, обретенной или утерянной любви бумагу марать, но скоро обратил внимание на то, что все мои рифмы в основном сводятся к типу: «пошел — не пошел» и «встал — упал», да и прекратил.
— Хорошо, но хоть что-то можешь сейчас вспомнить?
— Ой, — Влад попытался напрячь память, — это уж сколько лет назад было? Разве что-либо без рифмы?
— Давай-давай! — обрадовалась она так, будто он сейчас откроет ей главную тайну бытия или изречет какую-нибудь полезную истину. Заметив это, Влад внезапно почувствовал волнение, сродни тому, что испытывал в давние времена, выводя в качестве командира свой 2-ой «А» на конкурс строя и песни. Действительно хотел припомнить что-либо стоящее, но на ум ничего не приходило, и вдруг что-то такое всплыло.
— Ну вот, допустим:
— И все? — удивилась Жанна.
— Но это же отрывок. Далее следует бестолковая рифма, потом появляется некто следующий:
Он опять замолчал.
— И все? — уже осторожнее спросила спутница.
— Что — все? — Влад вдруг ощутил невесть откуда взявшуюся злость. Не надо было поддаваться на ее просьбу — вышло глупо, как и можно было предположить.
— Хорошо, — Жанна шла на шаг впереди него, повернув голову в его сторону, — пусть без рифмы, но хоть чем твое «произведение» заканчивается?
— А чем все заканчивается? Померли оба. В один день.
— Печальная история. — Она вдруг ойкнула, ибо не заметила лужу и чуть в нее не вступила. — Да, ты не поэт. Но помнишь стихи других…
— Не так уж и много, как хотелось, — сказал Влад. — Я, конечно, могу читать по поводу и без оного, но мой запас быстро кончится. Как набрал стишков в детстве, так они и остались в памяти, затем уж ее не пополнял.
— Почему?
— А чем? Все, что могло понравиться, проглотил, сейчас же на меня вряд ли нечто сможет произвести такое сильное впечатление, что заставит учить наизусть. Да и недосуг. Кстати, вот мой дом, — и указал на него.
— Да это же совсем рядом с моим! — словно обрадовавшись сему факту, проговорила она. — Минут десять — пятнадцать ходьбы! А мы во дворе Ильиных встречались — смех!
Влад, соглашаясь с нею, кивнул.
Дорогу до подъезда преодолели молча. У крыльца он сказал:
— Этаж — восьмой. Дама согласится на лифт или будет требовать, дабы я отнес ее туда на руках?
Жанна, услышав это, стала смеяться столь заразительно и громко, что он уж не был рад своей неожиданной шутке.
— Что-то не так? — спросил он.
— Почему же? Все идет замечательно! — продолжала смеяться она. — Но как ты себе это представляешь? По-моему, если ты чуть ли не каждый день пьешь водку, донести тебе женщину наверх все же будет нелегко, а если и донесешь, то все оставшееся время у тебя мы не чай и кофе будем пить «под музыку», а я просижу с нашатырем у твоего носа.
— И вовсе я не каждый день водку пью, — обиженно пробурчал кавалер, но сразу же расслабился и улыбнулся. — Ну зачем ты так, прекрасная Даная? А как же потенциал, во мне заключенный?
— Давай просто не ставить экспериментов. Доберемся на лифтике, как порядочная пара.
— На лифтике, так на лифтике.
Доехали. Влад заметно волновался, посему долго копошился с ключами и замками. Наконец вошли, Жанна осмотрелась.
— А ничего. Уютно.
— Ну я же не зря хвалил тебе домашний уют, — ответил он. — Маленькая, но своя квартира — и мне уже хорошо.
— Ничего себе маленькая! С такой-то кухней!
— Кухня — предмет моей особенной гордости. Каждая вещь в ней несет на себе печать нужности, она не только внешне сочетается с другими, но и имеет постоянное практическое применение — будь то разделочная доска, на гвоздике висящая, кружка, половник или вот эта полочка для приправ. А комбайн у меня — просто как выставочный образец. Если находит вдохновение, с радостью готовлю борщи-супы, баклажаны с орехами жарю, тушу телятину в помидорах…
— Серьезно? Как интересно! А ну-ка поделись рецептом блюда из телятины!
— Да ничего особенного. Мясо молодого бычка разрезается на равные, сантиметра по два-три, части, после чего в сковороду за ним поочередно отправляются репчатый лук, чеснок, укроп, петрушка и, наконец, измельченные на моем замечательном комбайне помидоры. Пятнадцать минут — и все готово!
— Понятно. Ну а кофе-то даме сумеешь сварить?
— Для такой дамы я и звезду с неба достану, не то что кофе сварю.
— Это намек на симпатию?
Влад приблизился к ней, хотел обнять, но постеснялся, просто взял ее за руки, сказал серьезно:
— Более чем намек. А для кофе у меня даже есть настоящая бронзовая турка.
Жанна внимательно посмотрела на него, сказала:
— Ну вот и прекрасно. Ты пока готовь сей чудесный напиток, я же, с твоего позволения, отправлюсь в ванную. У тебя есть халат?
— Ты знаешь, нет, — только и ответил он, чувствуя, что кровь ударяет ему в голову. — А большое, огромное такое полотенце не устроит?
— Из двух зол… — И, развернувшись к нему, она тихо произнесла: — Можно я тебя поцелую?
— Целуй, — зная, что все к тому шло и тем более идет, однако сам не ведая почему, оторопел от ее вопроса.
Она приблизила свое лицо к нему и нежно-нежно, легким движением губ прикоснулась к его щеке.
— Я быстро, — сказала Жанна. — Не забудь тут о кофе и о музыке, — и отправилась в ванную.
Влад бросился к шкафчику, отыскал ту самую турку, быстро бросил в нее две ложки кофе, аккуратно залил водой, поставил на огонь, помчался в комнату. Так, музыка, музыка… Какая? Может, «Radiohead» — там есть несколько замечательных медленных песен… Какой, к черту «Radiohead» — там других песен еще штук шесть — и все с «элементами концепции», как говорит Семеныч. Так вот же, Том Петти — «ай, нет, не хочу» — подумалось. Ну что ж, старый друг Брайан Ферри, альбом «Taxi» — чем не музыка для вечера с женщиной, тем паче такой? Поставил. Вернулся на кухню, кофе как раз подошел. Разлил в две маленькие чашечки, установил их на маленькие же блюдечки, подошел к двери в ванную, крикнул:
— Тебе сколько сахару?
— Что? — и она высунула голову, судя по обернутому вокруг тела полотенцу, тому самому, большому, будучи уже совсем готовой.
— Сахару в кофе — сколько? — переспросил он уже тише и отметил про себя, как любуется ее голыми плечами, шеей, выдающейся из-под полотенца грудью.
— Ложечку. Да я уже готова. А ты — давай на мое место.
— Так? — удивился Влад. — А кофе с кем ты будешь пить?
— С тобой, — спокойно отреагировала она. — Ты забирайся в ванную — я уж и воды тебе набрала — и пей свой кофе, хочешь — я буду пить рядом, нет — в одиночестве на кухне.
— Нет, конечно, лучше с тобой, вместе, но я же, э-э, должен обнажиться перед тем, как залезть в ванную, не так ли?
— А как ты собирался обнажиться потом?
— Все, тихо, тихо, мне все ясно. Лезу в ванну.
Быстро разделся, покидав всю одежду на стул, прошел в ванную комнату, бухнулся в воду, которая приятно радовала его тело своей теплотой. На время выходившая Жанна вернулась с чашечками, подала ему еще не успевший остыть кофе, сама уселась на стиральную машину и, сделав глоток, спросила:
— У тебя еще и для кофе свой рецепт? Весьма вкусно.
— Да, и очень мудрый, — ответил Влад. — Берешь молотый кофе, бросаешь в турку, заливаешь холодной водой, ставишь на огонь, доводишь до кипения.
— Да, действительно мудрено. Но все равно вкусно. Ладно, домывайся сам, а я пойду в комнату. Постель ты разобрал?
— А она, э-э, и не собиралась с утра. Там рядом шкаф, в нем свежее белье, можешь перестелить.
— Хорошо, — сказала она и вышла.
Владу, едва за ней закрылась дверь, захотелось, как тупому герою какого-нибудь тупого американского фильма, победоносно вскинуть вверх руку с растопыренными в форме буквы «V» пальцами и закричать: «Yes!»
Однако это было не кино, и Жанна — живая, настоящая, манящая, дразнящая — находилась здесь, в его квартире, сейчас она поменяет белье и будет ждать его уже в постели. С невероятной жестокостью минут десять тер себя мочалкой, соскоблил всю возможную и невозможную грязь, вытерся, решил, что время для стеснения прошло, и как был голышом, так и отправился в комнату.
Жанна лежала на кровати, слегка прикрытая краешком одеяла, верхний свет был потушен, но в углу горела настольная лампа. Влад прилег рядом и осторожно, медленно стал водить рукой — то всей ладонью, то одними кончиками пальцев — по ее шее, плечам, груди, животу, бедрам. Она приподнялась и прильнула к его губам долгим, жадным, влажным поцелуем. Все завертелось-закружилось у Влада в голове: если бы он позже постарался вспомнить очередность своих действий этой ночью, то, конечно бы, не смог. Он упивался Жанной, нырял в нее, как в самое глубокое море, пил, как самую восхитительную воду из журчащего источника, он парил с нею над землей, спускался в самые темные пещеры и горел на самом жарком жертвенном огне. Вдруг он услышал голос, будто бы незнакомый, громкий крик, но этот крик был его, Влада. Наконец он откинулся в сторону, тяжело переводя дыхание, лег на бок, положил ей руку на талию.
— Ты — мой герой, — прошептала Жанна.
— Как Геркулес? — спросил он.
— Какой там Геркулес, он несовершеннолетний мальчик по сравнению с тобой. Впрочем, — тут вдруг она улыбнулась, — я это могу утверждать только в теории — он тебе давно уже не конкурент.
— Почему же? Его ведь приравняли к богам, а боги, как известно, вечны. Вот спустится со своего Олимпа и отобьет тебя у меня.