Дамы улыбнулись. Это еще больше насторожило деревенскую девушку. Рефлекторно повторила реакцию компаньонок, глупо заулыбалась. Генриетта продолжила.
– На вас, Лида, чудесное платье. Модный покрой, из позапрошлогодних журналов, – женщины снова захихикали, – красивая ткань. Красивая – для уездных балаганов. А эта изумительная пелерина из бабушкиного чепчика …
Смех дам стал до неприличия громким. Лида растерянно переводила взгляд с одного незнакомого лица, на другое. От стыда и обиды покраснели даже кончики русых волос. Ей хотелось встать и бежать от этих гарпий как можно быстрей. А лучше провалится сквозь землю. Взять и тут же умереть, не вынеся позора.
– Уж боюсь, – продолжала хозяйка дома, – представить, как выглядит ваша обувь.
Шесть пар глаз устремились вниз. Из-под подола платья торчал стертый носок ботиночка, который девушка тут же стыдливо спрятала. Она громко всхлипнула и спрятала побагровевшее лицо в ладони.
– Не огорчайтесь, – успокаивающе продолжила Генриетта. – Правда – это такое же колющие оружие, как и остальные субъективные понятия: лесть, манипуляция, интрига, обман. И лучший щит – безразличие. Я вам сейчас это демонстрирую. Ммм … – женщина цепким взглядом осмотрела дам. Наконец ее черные глаза остановились на одной из них – той самом, которая привлекла ее внимание в прихожей – смуглом, с крупными пропорциональными чертами.
Густые брови девушки вспорхнули вверх. Пухлые губы растянулись в решительной улыбке.
– Со мной такое, – она кивнула в сторону рыдающей Лиды, – не пройдет. Если вам не нравится моя одежда, вам остается смириться с этим. Или прогнать прочь. Но, клянусь, завтра горожане будут судачить о порядках, царящих в доме Талёр.
– Dûment noté, – улыбнулась Генриетта в ответ, – что и требовалось доказать. Безразличие спасает от ненужных переживаний, оставляя рассудок холодным. Как вас зовут, дорогая?
Молодая женщина, на секунду сморщив широкий лоб, ответила:
– Хлоя Доросовна Кападакис. Пардон. Рышкану. Хлоя Доросовна Рышкану. Мы с Павлом Гордеевичем не так давно обвенчались. И с вашего позволения, хочу заметить, ваша метода, мадам Генриетта, весьма оригинальна. Если не сказать жестока.
– Совершенно с вами согласна, дорогая Хлоя! – ответила хозяйка, не скрывая упоения. – Добавлю: ко всему, этот прием небывало действенен. Одно замечание, дорогая. Применение в обращении слова «мадам» или «месье» подразумевает официальный тон. Соответственно, последующим словом следует фамилия. То есть, если «мадам» то обязательно Талёр. В то время как использование имени не требует в обращении слова «мадам». Вы могли обратиться ко мне просто: Генриетта. Это недавние перемены в сводах «comme il faut» Даже мой супруг, месье Талёр, или просто Ролан, часто сбивается. Я бы предпочла, чтобы вы, милая Хлоя, обращались ко мне просто Генриетта, – женщина улыбнулась.
Темные глаза на долю секунды сверкнули хищным блеском влюбленности. Всплеска никто, кроме Хлои, не заметил. Тем не менее, этого мгновения оказалось достаточно, чтобы внутри мадам Рышкану встрепенулись бабочки. Дама в смущении потупила взгляд, чему сама несказанно удивилась.
– Впрочем, – без паузы продолжила хозяйка дома, – вернемся к нашему уроку. О красоте. Между делом, не желаете ли кофе или чаю?
– Пожалую чаю, – с необычной для своего возраста робостью, попросила Надежда Владимировна.
– А, мне кофею, – произнесла басом неопрятного вида женщина. На ней было не новое платье. Безусловно ухоженное и идеально выглаженное. Тем не менее, выглядело оно неряшливо. А все из-за размера. Наряд явно был маловат для грузной фигуры. Кроме того, на пухлом лице выделялась обильная растительность. А под глазами внушительные «мешки». – И сахарку не жалейте, иначе не по вкусу.
Женщина загоготала. Остальные дамы, не оценив остроумия, опасливо на нее покосились.
– Прошу, – Генриетта грациозно взмахнула рукой, указывая на кофейный столик в углу комнаты. – Угощайтесь. Кто желает, в корзинке шоколад от Тиркунова. В кувшинчике сливки.
Грузная женщина нетерпеливо вскочила. В два шага добралась до столика. Пока она хищно разглядывала предложенные угощения, хозяйка дома спросила:
– Вы, я так полагаю, супруга того самого господина в шерстяном пиджаке с заплатами?
– Угу, – подтвердила женщина, разжевывая конфету, – Мойшик, пардон, – она снова гоготнула, – Михаил Леонидович, мой, таки, законный супруг. И, скажу я вам, вполне интересный мужчина.
– Не сомневаюсь. А вас, простите, как звать величать? – поинтересовалась Генриетта.
– Я? С утра еще Софией Борисовной была. А за такой замечательный шоколад, можно и Софой величать. Ммм, расчудесный шоколадец. Таки, Мойшик прав был, благородный дом, ничего не скажешь.
– Ах, моя дорогая, – вздохнула хозяйка, – если бы благородство мерилось шоколадом. Оно бы окончательно потеряла цену.
– Смотря, кто оценивает, – заметила Хлоя.
Женщины понимающе переглянулись. Плохо прикрытый сарказм до Софии не дошел. Она отправила в рот еще несколько конфет и принялась поднимать фарфоровые крышечки чайников. Обнаружив кофейник, наполнила чашку. Обильно посыпала сахар, принялась размешивать, громко брякая ложечкой об нежный фарфор.
– Итак, дамы, – попыталась вернуть к себе внимание хозяйка дома. – В природе любой женщины заложена красота. А красота, есть ничто другое как гармония. Простите за банальность. Разрушение гармонии выводит из равновесия весь окружающий мир.
С полным блюдечком конфет в одной руке, и чашкой кофе в другой, София вернулась к канапе. Надежда Владимировна недовольно взглянула на нее, и немного отодвинулась.
– Наши уроки, – продолжала Генриетта, – направлены на восстановления той самой гармонии. Для наглядности, еще один пример. Софья Борисовна, надеюсь ваше платье не сильно дорогое.
– Таки, не дешевое, – самодовольно заявила дама. Тут она заметила, дно фарфоровой чашки таяло. На бордовое платье с коричневыми вставками в виде вышивки, обильно капал черный кофе. Пятна моментально впитывались в ткань и растягивались, оставляя дополнительный узор. – Элохим! Что ж то делать будешь?
Женщина вскочила. Растерянно огляделась по сторонам, выискивая куда пристроить блюдечко и чашку.
– На, подержи! – она протянула посуду соседке по дивану, Надежде Владимировне.
Растерявшаяся женщина отпрянула от Софии как от прокаженной. Она прижалась к подлокотнику, и рассеянно махала головой.
– Да чтобы черти тебя гробу щекотали! – выругалась особа и устремилась к кофейному столику.
Избавившись от чашки, Софа осмотрела испорченное платье. Затем зло посмотрела на Генриетту.
– Таки, я понимаю, вы нарочно?
– Не переживайте, – улыбнулась хозяйка. – Поэтому вы и посещайте наши уроки хороших манер. Абы уметь ловко обращаться с принадлежностями …
– Да шо вы говорите? – женщина побагровела от злости. – А если я таки скромно предположу, что не собираюсь платить за этот ваш бардак?
– Бог вам судья, – беспечно заявила Генриетта, и продолжила обычным тоном. – Наглядность примера в том, что возврат гармонии к равновесию – первостепенен. А мы, прежде всего, пытаемся найти виновного.
– А вы знаете, кто будет мой супруг? – не сдавалась Софа. – Таки он вас по судам затаскает! И …
– София Борисовна, – перебила ее хозяйка. – Дверь слева ведет в уборную. Там вы сможете привести свой туалет в порядок. Напомню, обещанный по программе ужин меньше, чем через четверть часа.
Слова «ужин» возымело должное действие. От судебного преследования за испорченное платье семейство Талёров никак не уклонится. Значит ужин можно и не пропускать. Софья недовольно фыркнула и исчезла за узкой резной дверью.
– Но, поиск виновного, – продолжила Генриетта, – есть не что иное как амбиция, продолжающая разрушать потерянную гармонию. И дело не в библейских заповедях. Дело, в здравом смысле, главнейший враг которого, как уже было сказано, проявление эмоций. Итак, урок первый: залог хороших манер – полное отсутствие эмоций. Спокойствие удава, содвигаемое лишь его величеством Эго.
В комнату вернулась Софа. Злость и раздражение никуда не делись. Поддев бока руками, она остановилась в дверях:
– И шо вы думайте? Мертвому припарки и то больше толку. Платье, чтоб вам пусто было, испорчено.
– Не огорчайтесь, – успокоила ее Генриетта. – Поверьте, это не самое ужасное.
Дверь комнаты отворилась. На пороге стоял Прошка.
– Дамы! – торжественно объявил он. – С превеликим удовольствием исполняю поручение хозяина дома, месье Талёра, и приглашаю всех к столу.
***
Обеденный зал в доме Талёров располагался в подвале. Это казалось странным. Особняк в полных два этажа, по принятым обычаям, мог располагать подобным помещением либо на первом, либо на втором этаже. Но никак не в подвале.
Подземелье же казалось огромным. По пространственным ощущениям зал выходил за стены дома. К тому же он вызывал противоречивые чувства. Средневековые каменные своды делали его похожим на сельский погреб. Одновременно, высокие потолки и готического вида колонны превращали помещение в банкетный зал. Капители колонн изображали из себя распустившиеся бутоны лилий. Стены покрыты причудливыми узорами. Среди хитросплетений линий выступали все те же лилии. Посреди зала располагался огромный стол. Сервировка, рассчитанная на двенадцать персон, могла бы послужить образцом даже для придворных трапез. В дальнем конце находился огромный растопленный камин. На огне кипел внушительный котел. Запах мяса и специй дурманил присутствующих, воспаляя воображение предвкушением чего-то экстраординарного.
– У, – вдохнула Софа, – Таки Мойшик, я передумала тебя убивать. Гори оно огнем это платье, если форшмак такой же деликатный, как и запах.
– Софа, душенька, и за шо меня убивать? Цэ не я, твое платье загадил, – шепотом оправдывался Михаил.
Они стояли у камина, немного поодаль от остальных. Хлоя, взяв под руку Павла Гордеевича, медленно прогуливались по залу. Ваган Шахинович и Надежда Владимировна устроились на стульях, расположенных вдоль западной стены. Николай, переваливаясь с пяток на носки и обратно, изучал единственную в помещении картину, огромную репродукцию Босха. Его супруга, Ксения, сидела в одиночестве на стуле, о чем-то размышляя. Хозяева дома и Прошка, остались наверху, в гостиной. Девушка Лида наотрез отказалась присоединиться к обеду. Всхлипы и спрятанное в ладони лицо успели порядком надоесть всей троице.
– Проктор, – обратился к молодому человеку Ролан, – в конце концов, это ее выбор. Давайте его уважать.
– Извольте-с, – улыбнулся Прошка. – Ежели манкирование будет-с в правиле хорошего тона.
– Вполне, – улыбнулся в ответ Талёр. – Милая Лида. С вашего позволения, оставим вас наедине со своими же мыслями и сомнениями. Генриетта, тебе есть что добавить?
Вместо ответа женщина вышла из комнаты. Мужчины последовали за ней. Закрыв за собой дверь, Ролан сказал:
– Не буду скрывать. Вы мне нравитесь, Проктор. Вы молоды, не глупы, решительны, и главное верны своей цели. Позвольте быть с вами откровенным. Она вам не пара. Вы это понимаете?
Прошка кивнул.
– Да-с. Она мне совсем-с не пара. Более, я ее-с почти не знаю. Позвольте-с откровение за откровение?
Ролан доброжелательно улыбнулся. Молодой человек продолжил:
– Я знаю-с эту девку не более чем несколько дней. Ее тетка, офицерша Рудасова, горячо просила-с вывести племяшку в общество. Я не смел-с отказать. Тем паче, девка-то темноватая, дочь покойного брата их-с, помещика Георгицэ. Воспитывалась другой теткой, в родовой деревне. Так что наше знакомство не что иное-с как меценатство.
– Без лукавства, – Ролан хитро прищурил глаз, – не обошлось и без денежной аффилиации.
Мужчины засмеялись.
– Не без этого-с! – признался Проктор.
Хозяин дома по-свойски положил молодому человеку руку на плечо. Лицо мгновенно стало серьезным. Он приблизился к уху собеседника:
– Вы должны избавиться от нее. Поверьте, после сегодняшнего обеда, вам будет легко это сделать.
Несколько мгновений мужчины не отрываясь, смотрели друг на друга. Во взгляде Ролана присутствовало больше оценивающего. У Прохора же проскальзывало недоумение. Не меняя интонации, Талёр продолжил:
– Идемте есть?
Он ловко подхватил собеседника под локоть и повел к широкой лестнице, ведущей в подвал.
– И еще, mon chere. Избавьтесь от этой лакейской привычки с буквой «с» в окончаниях. Она вам не к лицу.
– Учту-с. Пардон, учту.
В обеденном зале Ролан, не спеша прошел к столу.
– Дамы и господа, – обратился он к гостям. – Продолжим наши упражнения за ужином. Надеюсь, объяснять, что такое нож и вилка, излишне.
По залу пронесся легкий смех.
– Прошу! – произнес он громко, и на тон ниже, добавил. – Генриетта, дорогая!?
Женщина подошла к высокой спинке стула. Ролан отодвинул его, предлагая супруге сесть. Мадам Талёр устроилась на самый краешек мягкого сидения. Мужчина сел рядом. Их примеру последовали остальные. Прошка занял место рядом с хозяином дома. Ухаживать ему было не за кем.
– Как вы успели заметить, – продолжил Ролан, – я нарочно отвадил прочь камердинера и лакея. Каждый из вас должен сам уметь вести себя достойно, не полагаясь на чью-то помощь. Итак, на ужин у нас мясо и овощи. Из напитков, красное вино. Прошу.
Он привстал. Взял со стола стеклянный кувшин. Наполнил бокал супруги. Затем свой. Его примеру последовал Ваган Шахинович. Михаил, пропищав «Простите!» перехватил кувшин у кавказца. Торопливо наполнил бокал супруги. Николай и Прохор воспользовались графином хозяина. Лишь бокалы Хлои и Павла Гордеевича оставались пустыми.
– Дорогая! – вызывающе громко, обратился к супруге господин Рышкану. – Не желаете ли вина?
Этим вопросом он сделал замечание всем присутствующим кавалерам. Наполнив бокалы дам, без их согласия мужчины нарушили основное правило этикета. Курсанты, как показалось Павлу Гордеевичу, засмущались. Довольный своим демаршем, «воспитанный» помещик дожидался ответа супруги.
– Да, – наконец согласилась молодая женщина, поймав взгляд хозяйки дома.
Спрятанная страсть, мелькнувшая в ее глазах, снова смутила Хлою. Гречанку пугало, что взоры Генриетты все сильнее и сильнее волнуют бабочек в животе. «Может, и я к ней не равнодушна?» – мелькнула глупая, противоестественная и одновременно до безумья горячая мысль. Вслух же, Хлоя добавила:
– Глоток.
– Позвольте экспромт, господа! – вдохновенно заговорил Павел. Публика обратила к нему взоры, и он продолжил. – И золото в кармане пусть кричит. Хороший тон не повредит!
Гости скромно и коротко посмеялись.
– Весьма остроумно, – заметил хозяин дома, и принялся перечислять блюда меню. – К столу поданы: ребра жаренные со специями, мясо тушенное в собственном соусе, котлеты из потрохов, свежие и тушенные овощи. Прошу.
Объявляя блюда, месье Талёр делал знаки ладонью. Повар, коренастый усач в белом фартуке и колпаке, один за другим приподнимал натертые до блеска баранчики.
– А, – забеспокоился Михаил Леонидович, – а что здесь?
Он взялся за ручку колпака, накрывающего широкое блюдо.
– Non, non! – запротестовал француз. – Не портите сюрприз. Там десерт.
– Мошик, – дернула мужчину за рукав супруга, – вон тот кусочек мясца мигает мне шо сумасшедший. Ага, если вы мне позволяете, я таки отвечу ему взаимностью.
– Сто раз к вам просьбу имел, – шептал мужчина, накладывая тушенное мясо, – не называйте меня на людях Мойшиком.
– Ай, да оставьте вы эти нежности. И вот котлетку, заденьте вилочкой несильно.
– Ммм, – гортанно изрек Ваган, – очень недурной барашек. У вас хороший повар месье Талёр. Ребрышки ему явно удались.
– Хотя, признаться, – продолжил тему Николай, – мясо постновато. Получилось бы недурное жаркое.
– Николя, – осекла его Ксения. – Это не вежливо.
– Уф, да, – подержала соседа Софа, – что да, то да. И фасоль смотрелось бы шикарно.
– Не обессудьте, – сдался хозяин. – Предлагаю поднять этот бокал за наши успехи.
Он держал наполненный фужер в руке, ожидая остальных.