– Люди добрые, а зачем оно вам? – начал киснуть конюх.
– Надо, значит, – оборвал его Сыч, – раз спрашиваем, значит надо.
– Ну, вам-то оно может и надо, а мне-то оно к чему, все такие неприятные разговоры? Господа ой как не любят, когда слуги про них с другими господами говорят.
Фриц Ламме молча достал талер, подкинул его со звоном ногтем большого пальца. Талер упал на стол, завертелся, а Сыч прихлопнул его рукой:
– Ну, говори, был ли ранен барон, когда пришёл с войны?
– Может и был, мне о том не известно, знаю, что коня своего отличного он угробил, пешком пришёл.
– Не мог он не болеть, – упрямо сказал кавалер. – Как он с болтом в башке сам ходил? И не помогал ему никто?
– Добрый господин, да про то мне не известно, – Вунхель даже руки сложил, как в молитве. – Говорю же, знаю, что без коня он был, и всё. Вернулся без коня.
– Доктор в замке был?
– Когда?
– Да всё последнее время, – уже начинал злиться кавалер. – Последний месяц в замке доктор какой-нибудь жил?
– Коли приехал доктор на коне, на муле или на мерине, да пусть даже на осле, я бы про то знал, – заговорил конюх. – Всяк свою скотину он у меня в конюшне ставил бы, но никаких коней новых за последний месяц в замке не появлялось. Разве что доктор пешком пришёл или привёз его кто.
– А барон, значит, не хвор? – уточнил Сыч.
– Да вот как вы, к примеру, такой же хворый. Два дня назад с господами рыцарями на охоту ездили, кабанов привезли. Каждый день куда-нибудь ездит, дома-то не сидит.
– А дядя барона, господин Верлингер, что в замке делает?
– Живёт да хозяйничает. Недавно приехал и вроде как управляющим при бароне остался.
Волков уже не знал, что и спросить. Всё, всё было не так, как он думал раньше. Всё было странным. Или конюх врал?
– А ты барона видел в последний раз близко?
– Да как вас, господин. Прибежал Клаус – мальчишка, что при бароне посыльный. Велел шустрых коней седлать к охоте и любимого коня господина, на котором он на охоту ездит. Я со своими помощниками оседлал, кого сказано было, псари собак во двор вывели, барон сразу с господами рыцарями и вышел. Сел да поехал. Вечером приехали, кабанов привезли. Я у господина коня забрал. Он сказал, что конь припадать стал на левую заднюю. Я посмотрел, так и есть: подкова треснула.
– На лице у него должна рана свежая быть, – произнёс Волков.
– Я его лица сильно не разглядывал, господин.
– Разглядывал, не разглядывал, там рана такая, что её издали должно быть видно, не могла она так быстро зажить, – уже злился кавалер. – На лице, ему в лицо болт попал, так быстро такие раны не зарастают. И вообще до конца не зарастают, шрам на всю жизнь остаться должен.
– Уж простите господин, не видал я никакой раны у господина, уж извините, не приглядывался, – отвечал конюх.
Волков сидел, молча ерошил на темени волосы пятернёй, думал, думал и всё равно ничего не понимал. Потом молча встал и пошёл из кабака прочь.
Доехал до дома, где жили молодые господа, там встретил Максимилиана и спросил у него сразу:
– Вы видели, как был ранен барон?
– Нет, кавалер, я же при отце был на холме с пехотой, а вот Гренер как раз был при атаке рыцарей, сам вторым рядом ехал, хвастался о том. Позвать его, он как раз только что вернулся?
Нет, звать он его не стал, сам пошёл в дом, в котором жил его выезд. Давно он тут не был. Дом стал настоящим логовом молодых мужчин. Прямо у порога в беспорядке брошены сёдла. Уздечки путаные висят на гвоздях. Сёдла дорогие – видно, это сёдла молодых Фейлингов. Тут же кирасы у стены стоят. На лавке шлемы, подшлемники в беспорядке валяются. Потники. Стёганки. Оружие брошенное. Ни в чём порядка нет. За длинным столом беззубая девка сидит с одним из послуживцев Фейлингов, из общей миски с ним похлёбку ест. Сидит на лавке, подобрав подол, поджав ноги под себя, так что подвязки чулок на коленях видны. Сразу видно, шалаву из кабака притащили. Ещё одна девка, из местных, расхристанная, с непокрытой головой и голыми руками, полы метет.
Тут же в конце стола сидит брат Ипполит за книгой. Вскочил, кланялся. И ничего, девки распутные с задранными подолами его не смущают. Монах, праведный человек, называется.
Все вслед за монахом встали вставать и кланяться ему. Кланялась и девка.
– А ты здесь откуда? – грозно спросил у неё Волков.
– Пустили меня, – пискнула девка, пугаясь.
– Отец Семион пускает гулящих пожить, – пояснил Максимилиан, – господа не против. Так вроде и веселее.
– А плату отец Семион какую с них берет за постой? – поинтересовался кавалер.
– То мне не ведомо, – заявил знаменосец.
Волков видел, что он явно врёт. Все знали, что отец Семион человек распутный, известно, какую плату он брал с гулящих девок.
– У вас что, и местные девки тут живут? – всё так же строго спрашивал Волков.
Та девка, что мела пол, окаменела, застыла с испуганным лицом. Она точно была местной.
– Всякое бывает, – нейтрально отвечал Максимилиан.
– Хотите, чтобы мужики за вилы взялись?
А юноша и отвечал ему весьма вразумительно:
– Кавалер, так силком их сюда никто не тащит. Сами приходят. У крыльца по вечеру собираются.
– Прямо так и сами?
– Да, любую за десять крейцеров на всю ночь взять можно.
Волков подумал, посчитал, что ловкая да пригожая девка за три недели денег тут зарабатывает больше, чем её крепостной отец за три месяца, и решил, что сие возможно, что, может, и сами девки сюда ходят.
– Ладно, Гренер где? – спросил кавалер, садясь на край длинной лавки у стола.
– Спит, сейчас позову, – отвечал Максимилиан.
Карл Гренер был в исподнем и заспан.
– Что это вы спите днём? – спросил у него Волков.
– Утром только приехал из Малена, там помогал отцу по приказу вашему нанимать кавалеристов, – отвечал Гренер.
– Желающие есть?
– Весьма много. Как узнают, что вы даёте пятнадцать талеров в месяц, так многие хотят идти, и знатные тоже. И рыцари. И с послуживцами некоторые приходили.
– Хороший народ идёт?
– Очень, и кони хороши, и доспех хорош. Но отец не всех берет, как вы и наказывали, сильно знатным отказывает, а всем другим говорит, что будет требовать повиновения. И наказывать за ослушание вплоть до виселицы. Говорит, что вы суровы и знатных будете вешать так же, как и незнатных. Но всё равно многие просятся.
Тут Волков понял, что дал маху. Кажется, он предложил лишних денег. Это в былые времена, когда войны полыхали вокруг во множестве, за пятнадцать талеров не всякий кавалерист бы нанялся.
А сейчас, во времена затишья, пятнадцать серебряных монет были, видно, деньгами большими.
– Ладно, я о другом вас хотел спросить. Вы видели, как ранили барона?
– Фон Деница? У холмов? – уточнил молодой Гренер.
– Да, там.
– Нет, кавалер. Именно этого я не видел. Я был почти за ним, во второй линии, когда мы пошли на арбалетчиков. А потом, как мы их разогнали, так я по кустам за одним из них гонялся, забить его хотел, а как вернулся, мне уже сказали, что барона ранили.
– Вы болван, Гренер, – сказал Волков строго. – Глупее вещей я и не слышал, чтобы кавалерист за арбалетчиком по кустам гонялся.
– Излишне увлёкся атакой, кавалер. Забыл вернуться, не слышал приказа.
– Сила кавалерии в строю и едином ударе, в преследовании бегущего врага. А гоняться по кустам за арбалетчиками для кавалериста – верная смерть. Ваше счастье, что он там был один, без товарища. Приказы нужно слушать.
Молодой человек молча поклонился. А Волков подумал, что обязательно нужно нанять для похода хороших трубачей; кавалеристы барабанщиков не слышат, да и не слушают никогда. Барабаны – это для пехоты.
– Значит, вы не видели, как был ранен барон? – повторил он задумчиво.
Гренер помотал головой, а вот послуживец братьев Фейлингов, что ел похлёбку с беззубой девкой, вдруг сказал:
– Кавалер, то я видел.
– Говорите, – заинтересовался кавалер, поворачиваясь к нему.
Кавалерист быстро поклонился и начал:
– Мы как разогнали арбалетчиков, так половина из них убежала к кустам, а другая половина побежала к своей пехотной колонне, и стали они оттуда кидать болты по нам. А барон закричал, чтобы мы снова строились под его правую руку в три ряда. Хотел наехать горцам на фланг колонны, а господина Гренера-старшего не было. Вот он и командовал. И чтобы его лучше было слышно, открыл забрало.
– Вы видели, как в него попал болт?
– Я… Нет, не видел, как попал… Я был во втором ряду, через два крупа от него, видел, как он схватился за лицо и стал клониться к луке. Два кавалера сразу встали по бокам от него, схватили под руки и стали вывозить его с поля, вот тут я и увидал, что у него вся левая перчатка в крови, а из-под левого глаза торчит конец болта.
Волков поморщился, представив на себе, как арбалетный болт с большой палец толщиной с хрустом и скрежетом входит в скулу, в череп. И уходит в глубину твоей головы почти что до затылка, до выхода из шеи. Ему, конечно, неоднократно доставалось от братьев-арбалетчиков, но чтобы вот так вот… Нет.
«Да хранит меня Господь, уж лучше в лоб».
– Значит, барон точно был ранен? – ещё раз переспросил он кавалериста.
– Точнее не бывает, кавалер, – отвечал кавалерист.
Волков молча встал и пошёл к дверям. И там, вспомнив, оборотился:
– Гренер, скачите-ка к отцу.
– К отцу? – спросил молодой Гренер удивлённо.
– Да, и скажите, что пятидесяти кавалеристов мне хватит, чтобы больше не нанимал.
– Пятидесяти хватит? А когда скакать, сейчас?
Он подумал, что деньги нужно экономить. Уж больно дорого обходились ему эти кавалеристы. Их и пятидесяти будет довольно.
– Немедля, – ответил Волков и вышел из дома, где жили господа из его выезда и блудные девицы вместе с попами и монахами.
Глава 6
Весна в этих местах приходила сразу. Вот только, кажется, ещё вчера ночью вода замерзала в лужах, а тут за два дня и теплый ветер с юго-востока последний лёд растопил, и снега больше нет, даже в оврагах не лежит. В первую ночь туман появился, а в следующую так и вовсе ливень прошёл. Всё, зиме конец. Дороги раскисли так, что только верхом ездить можно. Шубы скоро можно будет прятать в сундуки.
А по утру из Малена от епископа пришло письмо. Беспокоился он, что господин фон Эдель который день живёт в городе, встречается со всеми знатными горожанами и ходит даже на собрания совета.
«Чёртов холуй графа».
Да и Бог бы с ним, но он всё интригует и интригует против Волкова. Говорит, что, дескать, городу не нужен такой беспокойный сосед, что погряз в бесконечной войне, которая ещё славному городу отольётся неприятностями. Фон Эдель убеждал людей, чтобы с фон Эшбахтом дел не вели и даже ворота ему не открывали, иначе горцы будут думать, что горожане с кавалером заодно.
«Хитёр мерзавец, знает, что говорить».
И даже просил слова на совете и убеждал советников не строить дорогу до границы с Эшбахтом. Слава Богу, что совет его не послушался, и советники всё больше склоняются к одобрению строительства.
«Конечно, уголь мой в городе увидали, поняли, что я построил пристань, и уже думают, что от меня, с моей пристани, будут плавать по всей реке со своими товарами. Никакой фон Эдель купчишек не остановит, когда те почуяли прибыли».
А в конце письма отец Теодор писал, что кавалеру лучше почаще наведываться в город, чтобы людишки здешние его не забывали.
И «чтобы был он ко всякому готов и держал себя во всеоружии, ибо нет такой другой семьи как Малены, что так сильны во всяческих кознях и хитростях».
Волков бросил письмо на стол и задумался. Дорогу горожане, наверное, построят, но всё равно дело было неприятное. Граф принялся действовать, поместье по-доброму он не отдаст. А ещё было плохо то, что бургомистр ему об этом ничего не написал. Волков хотел бы и от него что-то услышать. Молчал, хитрец, хотя не было сомнений, что про дела фон Эделя в городе первый консул знал.
Он уже стал собираться за реку в лагерь, там Брюнхвальд покупал новые телеги за векселя и, чтобы лучше дело шло, ему надобно быть там же. А тут пришёл Максимилиан и сказал:
– Кузнец к вам, кавалер.
– Кузнец? Это тот, что из владений барона? Как его там…
– Волинг, кавалер.
– Да. И чего ему нужно?
– Не знаю, приехал на телеге со скарбом.
– Что? Зачем? – Волков встал и пошёл на двор. К чему бессмысленно спрашивать у знаменосца, когда нужно спрашивать у кузнеца.
Кузнец приехал не только со скарбом, он приехал с семьёй. Дети, бабы. Старуха – видно, мать, на телеге сидела.
Все кланялись кавалеру, когда он вышел со двора на улицу.
– Ну, что случилось? – спросил господин фон Эшбахт у кузнеца, когда тот приблизился и поклонился.
– Господин, снова я прошу дозволения у вас поставить кузню, – сразу начал кузнец. – И кузню, и дом.
– Ты уже, я вижу, и скарб привёз. И семью.
– Привёз, господин, всё привёз, так как дома у меня больше нет.
Волков молчит непонимающе, ждёт продолжения.
– Сгорел мой дом, господин. Сожгли.
– Кто? – первым делом спросил кавалер.
– Не знаю, пришли ночью. Сын говорит, что конные были, говорит, что слышал ржание.
– Надо следы вокруг дома посмотреть было. Если конные, так у них сапоги с каблуками, должны следы остаться на земле, – произнёс Волков.
– И я так думал, господин, так ведь ливень начался под утро. Никаких следов не осталось.
– Ах, да. У вас там тоже, значит, дождь был?
– Был, господин, сильный был, из-за дождя-то и живы остались, дом и кузню с двух концов подпаливали.
Кавалер задумался. Если купец не врал и не ошибался, то дело с ранением барона и смертью кавалера Рёдля становилось ещё более странным.
– Господин, что же мне делать-то, скажите уже, – просил Волинг. – Мне у вас начать можно будет или ещё куда податься, там я всё одно уже не останусь.
– А сам-то думаешь, кто твой дом подпалил? – спросил Волков, словно не слыша его вопроса.
– Они, – коротко ответил кузнец.
– Они? Кто они?
Кузнец молчал. Он явно боялся говорить.
– Ну, чего ты на меня таращишься? Кто они-то?
– Думаю, то были господа рыцари, выезд барона, – наконец ответил кузнец.
Кавалер засмеялся:
– Зачем им тебя палить ночью? Пожелай они, так и днём твою кузню подпалили бы, а тебя самого на твоих же воротах повесили. Нет, то не люди барона были.
– А кто же? – удивился Волинг.
– А мне почём знать, может, у тебя враги какие есть.
– Да какие же у меня враги? – кузнец разводил руками.
– Не знаю, не знаю… – скорее всего кузнец и вправду не знал ничего, да и кавалеру нужно всё это было обдумать. – Ладно. Значит, ты у меня тут прижиться хочешь?
– Да, дозвольте уже поставить кузнецу и дом у вас тут.
– Тут в Эшбахте хочешь кузницу поставить?
– Или у реки, у пристани, подумаю пока. Я готов тридцать талеров в год вам за разрешение платить.
– Э, нет, друг мой дорогой, так не пойдёт, – Волков погрозил кузнецу пальцем.
– А чего, я барону так и платил, – сказал Волинг.
– Барону? У барона там захолустье, дорога только на юг, к Фезенклеверу, шла, а у меня через пристань телеги поедут в город. Кабак купчишками вечно набит. Ты тут озолотишься. Так что забудь про тридцать монет в год.
– А сколько же денег вам надо?
– Денег мне надо много, но с тебя пока буду брать три талера в месяц, пока не обживёшься, да работать не начнёшь, а там пересмотрю.
– Ну, ладно, раз так, – на удивление быстро согласился кузнец, видно и сам выгоду видел. – Тогда начну завтра сюда наковальни да инструменты перевозить.
А господин задумчиво пошёл к себе в дом. И когда увидал Максимилиана на кухне, который болтал с Марией, сказал:
– Седлайте мне коня, хочу Сыча найти.
Чего его искать, он известно, где ошивался. Кабак его домом был. Трактирщик его уважал и водил с ним дружбу, они с Ежом и харчевались там почти задарма. До кабака от дома кавалера было недалеко, но хромать по лужам да по скользкой глине ему не хотелось, вот и велел седлать коней.