Тараканов поблагодарил филеров и вернулся в подъезд. Он прошел мимо квартиры Мощинского и поднялся на пятый, последний, этаж. В нарушение обязательного постановления градоначальника замка на чердачной двери не было. «Вот через эту дверь они и ушли». Коллежский секретарь достал из кармана шинели недавно купленный электрический фонарик Хьюберта, включил его, пригнул голову и проник на чердак.
По чердаку начальник сыскного отделения лазал минут двадцать, испачкал всю шинель в паутине, два раза ударился головой о стропила, но результата достиг. У одной из дверей на полу он увидел маленький, словно игрушечный, пистолетик. Тараканов достал из кармана платок, аккуратно взял им пистолет, поднес его стволом к носу и почувствовал резкий запах пороха.
Осип Григорьевич завернул пистолет в платок, спрятал его в карман и вылез с чердака. Оказалось, что тот подъезд, у чердачной двери которого он нашел пистолет, выходит совсем на другой двор. Тараканов даже немного поплутал, пока не вернулся к подъезду Мощинского.
В квартире продолжался осмотр места происшествия. Большого беспорядка в жилище покойного коллежского регистратора не наблюдалось — убийца рылся только в письменном столе и книжном шкафу, исходя из чего можно было сделать вывод, что искал он не ценности, а документы. Об этом же свидетельствовало и то обстоятельство, что находившиеся в квартире ценные вещи тронуты не были.
Пуля, убившая Мощинского, должна была находиться в его голове, потому как выходное отверстие отсутствовало. Входное же отверстие было небольшим, аккурат под калибр найденного Таракановым пистолета.
— Ваше высокоблагородие! — обратился коллежский секретарь к фон Броку. — Как только пулю достанете, не сочтите за труд, пришлите ее мне, посмотрим, не подходит ли она вот к этой машинке. Тараканов вынул из кармана платок и развернул его.
— Конечно, конечно.
— Отставить! — К ним подошел военный следователь в шинели с погонами капитана. — Разрешите представиться: следователь по важнейшим делам военно-окружного суда Юго-Западного фронта капитан Хомяков. Я буду расследовать как дело об убийстве Мощинского, так и дело об убийстве Кравчук. Розыском по этим делам будет заниматься ВЖУ и контрразведка округа. Поэтому пулю, господин надворный советник, отдадите мне.
— Как скажете.
— А где вы пистолет нашли, господин коллежский секретарь?
Тараканов рассказал про свой поход на чердак.
— Что ж, благодарю. Напишите об этом рапорт. Пистолет я у вас тоже забираю. Дознание сегодня же приведите в порядок, прошейте его, пронумеруйте и доставьте ко мне на улицу Батория не позже трех часов дня. И попрошу им больше не заниматься. Я не терплю, когда посторонние лезут в те дела, которые я расследую. Так что не вздумайте проявлять инициативу.
Едва Тараканов зашел в сыскное, как к нему бросился Хаузнер:
— Господин начальник! Вадиджанян велел портье подготовить счет, завтра рано поутру он съезжает. И Ганна доложила пану Хмелевскому, что ее гости собрались домой. Пропуск на право проезда по Галиции они уже получили. Сегодня у них были двое рутенов из подгородной деревни, кавказцы сговорились с ними отвезти их в Броды.
— Черт! Как это все некстати. Филиппенко! — обратился Тараканов к дежурившему уже вторые сутки городовому. — Вели, голубчик, всем через полчаса у меня собраться. А вас, Леопольд Моисеевич, прошу зайти ко мне прямо сейчас.
«Очевидно, что никто из моих австрийских подданных к убийствам не причастен — о моих достижениях в розыске им ничего не было известно, следовательно, выследить и убить Мощинского они не могли. Да и искать убийцу, кроме них, некому — своим штатным сотрудникам я этого теперь поручить не могу».
— А где сам пан Хмелевский?
— Заболел. У него ревматизм разыгрался. Он им давно мучается — семь лет назад несколько часов в засаде по колено в холодной воде просидел, теперь при смене погоды нога начинает отказывать, с палкой приходится ходить. А сегодня вообще с постели встать не смог, прислал мне записку с посыльным и просил вам доложить.
— Черт! Все одно к одному, ну ладно, пусть выздоравливает. Пан Хаузнер. Для вас у меня будет ответственнейшее поручение.
Тараканов подробно рассказал инспектору все, что ему удалось узнать об убийстве Кравчук, рассказал и о сегодняшнем ночном происшествии. Впрочем, о шпионской подоплеке дела Тараканов в последний момент решил умолчать.
— Дознание у нас жандармы забрали — убийство русского офицера им подследственно. Поэтому розыск по этому делу будем вести неофициально. Прошу вас о моем задании никому не рассказывать. Для начала съездите на бывшую квартиру пани Кравчук, поговорите с дворником. Каюсь, я упустил это из виду. По словам квартирохозяйки, дворник помогал Катерине грузить вещи на извозчика. Я вот и подумал: а ведь наверняка он этого извозчика и нашел. А у меня в восьмом году был в Питере аналогичный случай — преступник поручил дворнику найти ему лихача, ну дворник своего знакомого и подрядил. Потом я через этого лихача стотысячное мошенничество открыл. Съездите, поговорите, вдруг и сейчас что получится. Я после совещания уйду ненадолго — мне надо жену на поезд проводить. Давайте часов в восемь вечера встретимся, вы мне о результатах своего визита доложите.
Раздался второй звонок. Тараканов держал Настю за руки и пристально смотрел ей в лицо.
— Ося! Ты чего так смотришь?
— Как так?
— Господи! Ты как будто навек со мной прощаешься!
— Не говори глупостей! Скоро весна, станет тепло, вы вместе с Ванькой ко мне и приедете.
— Обязательно приедем!
— Ты, как только в Москву прибудешь, обязательно мне телеграфируй.
— Хорошо.
— Клопенка поцелуй за меня.
— Осип, перестань так его называть!
— Ну тогда Ивашку-таракашку.
— Осип!
— Все, все, больше не буду. Ты когда его увидишь?
— Сегодня у нас какое? Девятнадцатое? Завтра двадцатое. Завтра поутру я буду в Киеве, вечером сяду на поезд, двадцать первого вечером — в Москве, переночую у маменьки, двадцать второго поеду в Каширу, там переночую, заберу Ванюшку и двадцать третьего привезу его домой. Мы как раз успеем нарядить елку и купить все нужное к празднику. Но сначала надо доехать. Хорошо бы попутчики нормальные попались, а то еще начнут пьянствовать!
Услышав про попутчиков, Тараканов почувствовал укол ревности.
— А ты в Киеве бери билет в дамское отделение, в скором поезде в первом классе оно есть. Дамы уж не запьянствуют.
— И то верно. Но небось дорого!
— Бери, не скупись. На вот тебе еще пятьдесят рублей. И прошу тебя, подарок Ванькин артельщику не отдавай, сама неси, он всего пару фунтов весит.
Тараканов купил сыну немецкий заводной трамвай и очень боялся, что игрушка в дороге сломается.
— Ладно, ладно.
Ревность продолжала сверлить Тараканова.
— С кем Новый год собираешься праздновать? — как бы невзначай спросил он жену.
— Я к Леле поеду. Там и Липа будет, а я ее с самой гимназии не видела!
— Что за Липа? Замужняя?
Настя заулыбалась.
— Замужняя, замужняя, не беспокойся. Муж у нее в Питере, в вашем министерстве служит, поэтому она в Москве очень редко бывает. Ох и наболтаемся же мы!
В трамвае, по пути в сыскное, Тараканов придумал своему австрийскому помощнику еще одно задание.
Хаузнер ничего интересного не узнал. Он нашел дворника, но тот про личность извозчика ничего пояснить не смог. Он действительно вызывал его по просьбе жилички, но кликнул первого попавшегося. Естественно, что ни номера, ни внешности возницы дворник не запомнил. Не запомнила извозчика и фрау Янкель.
— Жаль, но что же делать. Спасибо, Леопольд Моисеевич, и у меня для вас сразу новое задание. Кравчук училась в учительской семинарии, преподавала в школе. Попробуйте поискать там. Наверняка и промеж коллег у нее имелись подруги. Может, среди них были такие близкие, которым она доверяла свои сердечные тайны?
— И семинарии, и школы сейчас закрыты. Я читал в газетах, что их откроют только после подготовки русского педагогического кадра.
— Поищите преподавателей и инспекторов, наведайтесь в Дирекцию народных училищ. Ну не мне вас учить работать, Леопольд Моисеевич!
— Слушаюсь.
— Пока результата не будет, ко мне можете и вовсе не являться, но как только что-то узнаете — сообщайте немедленно, в любое время дня и ночи.
Без стрельбы не обошлось. Сыскные, вместе с чинами Лычаковского участка, обложили дом Ганны-коцюхи со всех сторон, дождались, когда туда из гостиницы приедет Вадиджанян, после чего предложили кавказцам сдаться. В ответ прозвучал залп из нескольких винтовок. Осада продолжалась четыре часа. Пришлось привлечь войска. Фронтовик-поручик, командир комендантской роты, оценив обстановку, приказал своим бойцам установить на крыше соседнего дома пулемет, лично к нему приложился и дал по окнам дома длинную очередь. После этого крикнул:
— Господа бандиты! Сдавайтесь, а не то я вас гранатами закидаю!
— Сидаемса! — закричали из дома.
Все-таки в военном положении были свои преимущества.
Когда он вышел на Казимировскую, к участку подкатил автомобиль. Из него вылез военный следователь Хомяков и поприветствовал Тараканова. Вместе со следователем приехало трое дюжих унтеров.
— Уходите или возвратились, Осип Григорьевич?
— Хотел домой отлучиться, пообедать.
— Не могли бы вы ненадолго задержаться? У меня к вам есть серьезный разговор, касаемый убийства Мощинского.
— Конечно-конечно, прошу.
Тараканов отвел нежданного гостя в свой кабинет.
— Чаю?
— Спасибо, пил уже. А чай, извиняюсь, не водка, его много не выпьешь.
Вошедшие вслед за Хомяковым в кабинет начальника сыскного унтеры заулыбались.
— Вы, братцы, в коридоре постойте, — приказал им капитан. Когда за унтерами закрылась дверь, обратился к Тараканову: — У вас, говорят, жидовин служит?
— Да. Бывший инспектор криминальной полиции Хаузнер. Он мне очень сильно помогает в розысках.
— Это хорошо, что помогает, а вот то, что вы циркуляры родного министерства нарушаете, вот это плохо. Евреям воспрещена государственная служба.
— Так он не на государственной службе состоит, он у меня по вольному найму.
— Осип Григорьевич! Вы прекрасно поняли, что я хотел сказать. Да и кроме министерских циркуляров существует и прямой приказ генерал-губернатора о запрете приема на службу иудеев.
— Господин капитан! Я сюда поставлен преступления раскрывать, а без здешних кадров мне сделать это было бы крайне затруднительно.
— А вам никто не запрещал подбирать себе местных сотрудников, вот только к выбору их вы должны были относиться гораздо тщательнее. Ладно, с этим мы еще разберемся. Скажите лучше, где сейчас ваш Хаузнер, или, как вы его ласково называете, Леопольд Моисеевич?
— Ну коль вы осведомлены о том, что я обращаюсь к пану Хаузнеру по имени-отчеству, вы должны быть осведомлены и о том, что ему здесь появляться не рекомендуется. Я встречаюсь с ним и даю ему поручения или в кавярнях, или у себя на квартире. Сейчас он как раз такое поручение и выполняет, как выполнит, так ко мне и придет доложить.
В это время дверь в кабинет открылась и вошел Хаузнер.
Хомяков, видимо, изучил его фотографическую карточку, потому что сразу узнал инспектора.
— Опа! На ловца и зверь бежит! — воскликнул он и, обращаясь к Хаузнеру, спросил по-немецки: — Господин инспектор?
— Да. С кем имею часть?
— Капитан Хомяков, следователь военно-окружного суда. Ребята, а ну-ка сюда идите! — крикнул Хомяков унтерам.
Те зашли в кабинет. Один из них встал у двери, второй подошел к Хаузнеру, третий — к Тараканову.
— А я, собственно, за вами, пан инспектор. Не догадываетесь, по какому поводу? — Хомяков достал папиросу и, не спрашивая у хозяина кабинета разрешения, закурил.
— Нет, — ответил Хаузнер.
— Ну как же! А я думал, сразу сообразите. Да ведь и сообразили, а? Наверняка сообразили! Что, нет?
Ну будет вам, будет. Хорошо, не хотите сознаваться, не надо. Я вам сам расскажу. Господин Хаузнер, известно ли вам о существовании приказа начальника сорок второй пехотной дивизии генерал-лейтенанта фон Роде от третьего сентября минувшего для вас тысяча девятьсот четырнадцатого года?
— О сдаче оружия? Я его выполнил. В этот же день я отнес свой «парабеллум» в Ратушу.
— Ой ли? Ой ли, Леопольд Моисеевич? Мне кажется, что это не так. Ведь австрийцы — это же немцы, а немцы — нация педантичная. Везде любят орднунг. Все учитывают, все записывают. А бежали они с Галичины так быстро, что все свои документы побросали. И стоило мне в бумажках вашего полицай президиума покопаться, как я быстро установил, что у вас было два револьвера, простите — пистолета. «Парабеллум» и «браунинг», двадцать пятого калибра. Маленький такой, для тайного ношения. Один вы сдали, а другой — оставили.
Хаузнер побледнел.
— Оставил, признаюсь. Обстановка в городе тогда была тревожная. Старая власть ушла, новая еще не закрепилась. По улицам страшно было ходить. Вот я в целях самообороны…
— Где сейчас этот пистолет?
— У меня его украли.
— Кто?
— Я не знаю. Он пропал у меня из дома, при неизвестных мне обстоятельствах.
— В вашем доме была кража? Вам взломали дверь?
— Нет. Дверь не ломали. Следов кражи не было. Пистолет просто исчез.
— Исчез. Старый сыскной волк, и не оправдания, а какой-то детский лепет! Вот он, полюбуйтесь! — подполковник достал из кармана шинели найденный Таракановым на чердаке пистолет и продемонстрировал его всем присутствующим. — Номерочек на нем есть, и номерочек этот с тем, что указан в полицейском реестре, полностью совпадает. Что же это вы, Леопольд Моисеевич, номерочек не догадались спилить? Одни проколы!
— Откуда у вас пистолет?
— Осип Григорьевич нашел его на чердаке дома невинно убиенного Мощинского. Нашел и мне передал. А когда я его у себя в кабинете в спокойной обстановке осмотрел, то понял, что где-то мне упоминание об этом пистолете уже попадалось — калибр у него маленький, приметный. Я напряг остатки своих мозгов, господа, и — эврика! — вспомнил! В сентябре мне поручили описывать документы, изъятые в австрийской полиции. Мы тогда с жандармами там следы возможного шпионства искали. И именно в этих документах я читал о таких пистолетах. Я поехал в ВЖУ, поднял списки оружия и по номеру установил, что найденный на чердаке пистолет принадлежит вам, Леопольд Моисеевич. И каково же было мое удивление, когда я узнал, что вы и сейчас по полиции изволите служить, и не где-нибудь, а именно в том сыскном отделении, к которому был прикомандирован покойный Мощинский. Вот, собственно, и все. Ну-с, будете сознаваться, господин Хаузнер?
— А куда мне деваться? — Хаузнер встал с табуретки, неожиданно схватил ее в руки, бросил в окно и тут же кинулся следом.
• 8 •
Cкалон перечитывал рапорт Тараканова несколько раз. Все это время коллежский секретарь стоял, вытянувшись во фрунт. Наконец градоначальник отложил рапорт, снял пенсне и устало потер глаза.
— Садитесь.
Осип Григорьевич нерешительно присел на краешек стула.
— Надобно, конечно, вас было сразу в тюрьму посадить, но не могу. Сначала мне оружейную банду полностью ликвидируйте. Господин Тараканов, ох, господин Тараканов! Ну зачем, зачем вы взяли жида на службу? Ведь у вас там какой-то поляк подвизался? Нельзя было им одним ограничиться?
— Хаузнер принес очень много пользы делу. С его помощью раскрыт ряд краж и грабежей, ликвидировано несколько подпольных шинков и притонов разврата. Да и в открытии банды кавказцев он сыграл не последнюю роль.
— Господин коллежский секретарь! Вы кого защищаете? Австрийского шпиона? Вы в своем ли уме?
— Я не защищаю, ваше превосходительство, я просто докладываю…
— Вот что. Я назначаю по вашему делу дознание. Его будет проводить мой офицер для поручений. По итогам дознания будет принято решение. От службы я вас отстранять не буду, потому как заменить вас некем. Так что идите и служите. Пока.