В автомобиле находились Камышкин, братья Сычевы и Павлюченко; последний раньше учился специально для этого управлять автомобилем, но был еще неопытен и быстро свалил автомобиль в канаву. Камышкин решил убить шофера и механика внезапно. Шофер был убит на месте, в автомобиле, механик же Савинов был только ранен и бросился бежать, но грабители быстро его поймали и добили».
Из газет
«Сашка был приговорен судом к повешению, но по амнистии, последовавшей к Романовскому юбилею, наказание ему было смягчено до 20 лет каторжных работ.
Февральская революция освободила Сашку, пожелавшего якобы отправиться на фронт. На самом деле Сашка явился в Москву, где и принялся за прежнее. Он не забыл свести счеты с Ильиным и убил его.
Большевикам Сашка чем-то не угодил и был ими расстрелян в 1920 году в Москве».
А.Ф. Кошко. «Воспоминания русского Шерлока Хольмса»,
газета «Иллюстрированная Россия»,
№ 2 (35), 1926 год, Париж
«Действия Правительства.
Государь Император, по всеподданнейшему докладу кавалерской думы ордена Святого Равноапостольного князя Владимира, Всемилостивейше соизволил пожаловать, 22 сентября 1912 г., кавалерами Императорского ордена Св. Владимира четвертой степени… за исполнение поручения начальства, сопряженного с явной опасностью:…губернских секретарей:… младшего помощника участкового пристава московской столичной полиции Осипа Тараканова…»
«Вестник полиции. Еженедельный журнал с иллюстрациями»,
№ 50, декабрь 1912 года
ТАЙНА СВЯТОЙ ЭЛЬЖБЕТЫ
1914 год
• 1 •
«Руссо-Балт» свернул с Садового кольца на площадь Павелецкого вокзала. Едва автомобиль остановился, из него легко выпрыгнул молодой человек в кожаной куртке ярко-желтого цвета, обежал машину спереди, открыл дверь и подал руку даме в громадной шляпе, украшенной целым букетом цветов.
— Мадам!
Дама одной рукой подобрала платье, другой оперлась на руку молодого человека и аккуратно спустилась на булыжную мостовую. Потом шофер принял от сидевшей на заднем сиденье няньки полуторогодовалого мальчугана в матросском костюмчике и стал крутить головой в поисках артельщика. Долго его искать не пришлось — к выгодному клиенту их уже бежало несколько человек.
Распорядившись вещами, молодой человек с ребенком на руках в сопровождении дамы и няньки пошел к вокзалу.
Очень жаль, Осип, что ты все-таки не нашел времени проводить нас до Каширы.
— Настя! Ну сколько можно! Я же тебе сто раз говорил: перед отставкой надобно привести все дела в порядок. А у меня столько бумаг накопилось, что над ними днем и ночью приходится сидеть. Ну не могу же я быть свиньей и недоделанную работу товарищам оставить. У них и без меня забот полон рот. А в Каширу ехать — два дня терять. Да и не отпустит меня Кошко.
— Ну да, отговариваться ты горазд! Тебе бы только от жены улизнуть. Впрочем, на сей раз я потерплю — всего две недели осталось твоей казенной службе.
Тараканов вздохнул.
Нож в спину он получил совершенно случайно.
Вечером шел со службы домой и на Страстном увидел Лешку-Хлыста, за которым вся сыскная гонялась с самого Рождества. Лешка был не один: на каждой его руке висело по размалеванной девице. Тараканов повертел головой в поисках городового, но, как назло, рядом ни одного из них не оказалось. Пришлось действовать в одиночку. Револьвера при нем не было, да и если б был, стрелять он бы не стал: весь бульвар публикой заполнен. Поэтому коллежский секретарь приблизился к Хлысту вплотную и, ни слова не говоря, ударил его в челюсть. Хлыст беззвучно свалился на панель, его барышни завизжали, а Тараканов достал свисток и дал несколько коротких сигналов. Услышав далекие ответные свистки, Осип Григорьевич вынул из кармана пиджака веревочную связку и наклонился над задержанным. В это время одна из девиц достала из своей сумочки нож и со всей силы воткнула его в спину Тараканова. Он охнул, распрямился, схватил девицу за руку и потерял сознание.
После выписки из больницы Настя поставила условие: или служба, или она.
— Не надоело тебе по больницам валяться.'' Сколько раз тебя резали?
— Это первый.
— Осип! Мне не до шуток! Пулю из тебя уже вынимали, голова вся в шрамах, теперь вот нож… Ты о семье думаешь? Если с тобой что случится, куда мне с малым ребенком деваться? Кто нас кормить будет?
— Можно подумать, мы одним моим жалованьем живем.
— Вот и я про это — и без казенных денег обойдемся!
Тетка на прошлый Покров преставилась, и Осип Григорьевич унаследовал ее мясную торговлю. Он съездил в Тулу, обошел вместе со старшим приказчиком все четыре, теперь уже свои, лавки, позвал приказчика в трактир, угостил его обедом, распил с ним за помин теткиной души полбутылки водки и сказал:
— Вот что, Кузьма Матвеевич. Я в Тулу перебираться пока не собираюсь, так что вся торговля теперь в твоих руках будет. Условия у меня такие: ты воруй, сколько хочешь…
— Да что ж вы такое говорите, Осип Григорьевич! Да я за всю службу и копейки из выручки не взял!
— Ну да, ну да, рассказывай. А на какие шиши ты у себя в деревне двухэтажный дом выстроил? Ась? На сорок рублей жалованья? Люди сказывают, что у тебя в том дому даже орган трактирный стоит.
Приказчик опустил голову.
— В общем, воруй, как воровал, но с одним условием. Мне пятьсот рублей в Москву будешь присылать ежемесячно.
— Побойтесь бога, Осип Григорьевич! У нас и оборотов таких нет!
— Обороты у нас, Кузьма, многотысячные. И не торгуйся, я тебе не лавочный покупатель. Мне пятьсот, да мамаше моей в Каширу радужную. А не согласен — скатертью дорога. На твое место много охотников сыщется.
Кузьма поскрипел зубами, но согласился.
Молодые переехали в трехкомнатную квартиру на Большой Дмитровке, полностью сменили обстановку и подумывали летом, оставив Ванюшку на попечение бабушек, прокатиться по Европе. Настя грезила Парижем.
Но планам не суждено было сбыться: в конце мая Тараканов получил ножа, а по выписке из больницы — ультиматум от супруги. Пришлось уступить. Он написал прошение и пошел к Кошко.
Начальник долго его уговаривал, а когда понял, что решение коллежского секретаря твердое, сказал:
— Что ж, воля ваша. Только будет у меня к вам одна просьба — послужите хотя бы до августа, а? Дайте мне спокойно в Департамент перебраться. Уйдем из Московского сыскного вместе.
— Значит, это не слухи?
— Не слухи. Я назначен командовать всем сыском империи.
— Разрешите поздравить, ваше высокородие!
— Поздравляйте. Так послужите до августа?
— Конечно.
— Тогда позвольте дать совет: напишите рапорт на отпуск на два месяца, с первого августа. Погуляете, содержание получите, два месячных оклада-то не лишние. Ну а после отпуска — и в отставку.
Конец лета решили провести у матери, в Кашире, Ванюшке был полезен и свежий воздух, и бабушкины молоко с маслом. Где будут жить после отставки, пока не решили: неожиданно для Тараканова Настя стала подумывать о переезде в Тулу.
— Дом твоей тетушки добротный, светлый, просторный, на тихой улице. Театр у вас есть, рестораны неплохие, сады хорошие. Ты с утра будешь в лавку ходить, я по хозяйству хлопотать, а вечером буду кормить тебя ужином. Сделаюсь совсем купчихой. А заскучаю, так всегда можно в Москву вернуться. Что ты на это скажешь, Ося?
Представив баронессу фон Клопп тульской купчихой, Тараканов заулыбался.
В благодарность за отыскание убийц своего шофера владелец «Парижского гаража» предложил Тараканову бесплатно обучиться езде на автомобиле. Полицейский, не раздумывая, согласился. Кошко, узнав о том, что его подчиненный получил шоферское удостоверение, несколько раз просил Осипа Григорьевича подменить его водителя, а убедившись в квалификации сыщика, стал разрешать пользоваться своим автомобилем, и не только по служебной необходимости.
Бумаги Тараканов исполнял до полуночи. Когда глаза начали слипаться, он отложил перо и откинулся на спинку стула. Только теперь он обратил внимание на стоявший на улице гул многотысячной толпы. Осип Григорьевич убрал бумаги в сейф, потушил лампу, надел тужурку и пошел домой. Когда он вышел на бульвар, ахнул: напротив дома градоначальника колыхалось людское море. Конца и края этому морю видно не было. То и дело из толпы раздавались крики «Ура!», «Долой Австрию!», «Долой Германию!», «Да здравствует Сербия!».
Тараканов остановился рядом с городовым, стоявшим у ворот дома градоначальника, и закурил.
— По какому поводу демонстрация? — спросил он у городового.
— Как по какому? Да нетто вы не знаете? Австрияки сербам войну объявили! Об этом все газеты пишут.
— Вот оно как. Значит, все-таки решились…
Тараканов выкинул недокуренную папиросу, переложил кошелек из заднего кармана брюк в карман тужурки и стал пробираться сквозь толпу в сторону дома. Когда он дошел до Страстной, с балкона ресторана Козлова грянул гимн.
Именины отмечали в узком семейном кругу, в Кашире.
Поставив на стол выпитую рюмку, теща спросила.
— Чего же вы, Осип Григорьевич, вчера не приехали, в свой день рождения? День-то был неприсутственный.
— Наша служба неприсутственных дней не знает, Генриетта Витольдовна. Меня и сегодня отпустили только потому, что я с завтрашнего числа в отпуске. Настя, чем будем завтра заниматься? Может, по грибы? Говорят, лисичек в лесу — пропасть.
— Можно и по грибы. Кстати, ты где собираешься товарищей по случаю отставки угощать? Дома или в кухмистерской? Я потому спрашиваю, что ежели дома, то мне надо будет в Москву съездить, все подготовить.
Тараканов замялся.
— Чего молчишь?
— Видишь ли, Настенька, я не считаю возможным сейчас уходить в отставку.
— Осип! Мы же обо всем договорились!
— Когда мы договаривались, войны не было.
Настя бросила салфетку на стол.
— Может быть, ты еще на фронт попросишься?!
На фронт Тараканов уже просился. 21 июля он пришел в городское по воинской повинности присутствие, безропотно отсидел два часа в очереди и предстал перед худым, как щепка, сорокапятилетним штабс-капитаном с испитым лицом.
— Да вы что! Какой фронт! Какой охотник[5]! Мы запасных по жребию призываем, да и тех размещать негде! Сапог на всех не хватает. У нас роты — сплошь из унтеров. А вы? Вам из винтовки стрелять приходилось?
— Нет.
— Ну вот. Да вас элементарным вещам учить надо, по крайней мере полгода. А через полгода, бог даст, мы уже Берлин возьмем. Где служить изволите?
— По полиции.
— Кхм. Занятие неплохое. И нужное. В каком участке?
— Я в сыскном…
— Тем более! Ворья-то сколько кругом развелось. Вот я в прошлом месяце задремал на скамеечке на бульваре, просыпаюсь, а бумажника-то и нет!
— Заявили?
— Не стал. Все равно не найдете.
— Откровенно сказать, найти украденное в данном случае действительно крайне тяжело.
— Вот-с! Но с ворьем бороться надо. Поэтому ступайте, молодой человек, и служите там, где служите. А у царя-батюшки и без вас штыки найдутся.
— А ты считаешь, что я должен сидеть в тылу?
— Я считаю, что в первую очередь ты должен думать о своем ребенке. Тебе и вправду не терпится сиротой его сделать?
— Да ты не переживай, Настенька, — вмешалась в разговор мать, — не возьмут Оську в солдаты, один он у меня, а таких не берут, я у нашего воинского начальника узнавала.
— Да он, маменька, охотником задумал поступать!
— Ничего я не задумал. А только службу оставить не могу. И все, хватит на эту тему говорить. Не портите мне праздник. До конца войны моя отставка отменяется.
Тараканов пробыл в отпуске три недели. За это время он отоспался, поправился на 5 фунтов на матушкином молоке и сметане, съездил в Тулу, проинспектировал торговлю, попил водки с Масловым, купил домой новый самовар, а 25 августа вышел на службу.
• 2 •
На львовском направлении наступление вела 3-я армия генерала Н.В. Рузского.
13 августа части этой армии встретились с неприятелем на реке Золотая Липа, где до 15 августа происходило ожесточенное встречное сражение, которое закончилось нашей победой. В этот же день на львовский участок фронта было переброшено и три корпуса 8-й армии генерала Брусилова. Пройдя маршем за 19 часов более 50 верст, войска Брусилова на реке Гнилая Липа с ходу вступили в бой. После трехдневной кровопролитной битвы австрийцы стали отступать. Части 8-й армии двинулись вперед, обходя Львов с юга и угрожая тылам австро-венгерских войск. Это и решило участь города. Опасаясь обхода, командование противника решило оставить столицу Галиции.
Через три дня генерал Брусилов докладывал в штаб фронта:
«Сегодня, 21 августа, в 11 часов утра разъезды 12-й кавдивизии вошли в оставленный неприятелем город Львов; встречены жителями очень приветливо».
Сидевший в кабинете начальника сыскной пехотный полковник внимательно разглядывал Тараканова.
— Откуда немецкий знаете?
— Жена научила.
— Она у вас немка?
— Немка. Урожденная фон Клопп.
— Давно в России живет?
— Она родилась в Москве.
И зачем же вы учили немецкий?
— Для саморазвития.
— Понятно. Почему ушли с должности начальника сыскного отделения в Туле?
— Я не уходил. Меня отправили в отставку.
— За что?
— В личном деле же все написано.
— Будьте любезны, ответьте.
— За злоупотребление властью, мздоимство и вымогательство.
Полковник посмотрел на Тараканова еще внимательнее.
— Надоели мои вопросы?
— Признаться честно — да. Тем более я не знаю, по какому поводу они задаются.
— Ну что ж, я вам открою карты. Как вам, наверное, известно, в Галиции создано военное генерал-губернаторство, а в ее столице — Львове — градоначальство. На службу туда требуется множество чиновников. В том числе и начальник сыскного отделения. Выбор пал на вас. Вы ранее уже сыскным командовали, имеете опыт организации сыскного дела с нуля, знаете немецкий. Лучше бы, конечно, вы знали польский, но и немецкий сойдет, тамошние чиновники поголовно на нем разговаривают. А с обывателями можно и по-русски объясниться, населяющие край русины говорят на малорусском диалекте. Как вы смотрите на такое предложение?
— Оно, господин полковник, весьма неожиданно. Но отказываться от него я не считаю себя вправе.
— Вот и отлично. Во Львове спокойно, так что, как только обустроитесь, можете и семью туда перевести. Да и материальные условия весьма недурственные — кроме основного жалованья предусмотрены командировочные, а проживать станете на казенной квартире.
— Когда надо отправиться?
— На сборы — весь завтрашний день. Отправитесь послезавтра.
До Львова он добирался пять суток. Сначала, с комфортом, в вагоне второго класса — на поезде до Киева, оттуда на поезде же, но уже с меньшим комфортом — до бывшей австро-русской границы, а из пограничного Волочиска до столицы Восточной Галиции — трясся полтораста верст на подводе. Во Львов прибыл поздно вечером, голодным и совершенно разбитым. Вселившись в первую попавшуюся гостиницу, Тараканов потребовал нагреть ванну, с наслаждением вымылся, поужинал чаем и колбасой с хлебом (гостиничный ресторан уже был закрыт) и завалился спать, наказав разбудить его в 8 утра.
Утром он побрился, надел новенькую тужурку защитного цвета, съел скудный и удивительно дорогой завтрак и отправился представляться по начальству.
Градоначальство размещалось в здании бывшего Австро-венгерского банка на Мицкевича, 8.
Тараканов показал дежурному офицеру предписание и был направлен на второй этаж к помощнику градоначальника капитану Ясевичу.