Марион Пьери
Смертельный эликсир
Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства.
© Репина О. Г., 2020
© DepositPhotos.com / Sutichak; belchonock; kvkirillov, обложка, 2020
© Книжный клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2020
© Книжный клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2020
1
Мадам Женевьева Лаке открыла окно и глубоко, до покалывания в легких, вдохнула свежий морской воздух. Рядом с домом лениво шевелили своими мощными зелеными ветвями деревья, посаженные еще родителями ее покойного мужа. Было по-утреннему тихо. Лишь птицы нарушали эту тишину. Семья скворцов возилась в своем домике на дереве, стрижи носились в воздухе, издавая узнаваемые свистящие звуки, горлицы гортанно ворковали под окном.
Да, у мадам Женевьевы здесь было чудесно, об этом говорили все, кто приезжал к ней из города. Птицы поют, как в раю. Воздух – не надышишься. Если добавить к этому парное молоко от собственных коров да пышные нормандские омлеты с зеленью «о фин ёрб» по утрам, то становится понятно, почему приезжие так неохотно покидали дом мадам Женевьевы.
Она вообще любит чистоту и порядок. Аккуратность свойственна нормандским женщинам, но мадам Женевьева превзошла всех своих знакомых в радиусе двадцати километров. В соседнем городке Понтабери и на близлежащих виллах о ее педантичности ходили легенды. Например, дорожки в саду и перед домом выкладывали только белыми камнями, которые специальный работник собирал на побережье. Столовые скатерти и постельное белье менялось через день и тщательно стиралось прачкой вручную, так как мадам Женевьева не признавала стирки с помощью машин. Она считала, что так портится чудесное льняное полотно, из которого были сделаны постельные принадлежности, полотенца и скатерти – все это она получила в приданое, выходя замуж за мсье Пьера Лаке. «Такую ткань сейчас уже не делают, – ворчала она, наблюдая за прачкой. – Поэтому, милочка, поосторожней!» Затем все белье сушили на толстых, почти корабельных канатах, на свежем, насыщенном ароматами морском ветру, гладили специальным утюгом и убирали на хранение в комоды. Перекладывалось все это великолепие специальными матерчатыми мешочками с благоухающим травяным сбором, тайну состава которого мадам Женевьева никому не выдавала. Когда это белье извлекали из глубин комода и стелили на пышные старинные перины, гостям не хотелось вставать по утрам, так как все они испытывали блаженство, проведя ночь в чудной постели. Тот же порядок был и в кухне, и в буфетной, и в столовой, и в подвале, где хранились припасы, и на мансарде среди ненужных вещей, и во всех многочисленных закоулках ее небольшого имения.
Несмотря на свои шестьдесят пять, мадам Женевьева еще очень деятельна. Сегодня, например, она ждет своего любимого племянника Франсуа, сына покойной сестры Анетты, поэтому с раннего утра хлопочет по дому.
Служанка, молоденькая Дениз, дочка ее бывшей горничной, что-то запаздывает, хотя мадам Женевьева не любит необязательности и неаккуратности своей прислуги. У нее не так много средств, чтобы после смерти мужа, таможенного служащего, позволить себе платить нерадивым домашним помощникам. Поэтому приходится экономить, многое делать самой, а эти служанки нынче совсем не те, что раньше. Меньше, чем за пятьдесят франков в месяц, не соизволят что-то сделать без напоминания.
А силы уходят. Если не присматривать за домом и садом, все придет в запустение, но мадам Женевьева не сдается. Многое ей пришлось перенести за свою жизнь, поэтому спокойная старость с хорошей пенсией, которую получает за умершего мужа, – не самое плохое время в ее жизни.
Она цепким хозяйским взором осмотрела комнату, приготовленную для племянника. Франсуа не привередлив, да и средства ее не позволяют делать в комнате ремонт к его приезду. Но ударить в грязь лицом мадам Женевьева не может, поэтому в комнате она навела блеск. Белые с шитьем крахмальные занавески на окнах – все еще те, из ее приданого; старый, но удобный диван, обитый черной клеенкой. Обивка на нем, правда, кое-где протерлась, но вида комнаты он не портит. Наоборот, как на вкус мадам Женевьевы, он придает комнате удивительно уютный и домашний вид. Особенно если прикрыть его этим самодельным пледом в стиле лоскутного шитья. Удивительно, что мадам Женевьева помнит все свои платья и костюмы, из которых нарезались квадраты для изготовления этого пледа. Например, вот в этом сером кашемировом костюме она блеснула на морской прогулке в честь повышения мужа много лет назад. И мадам Женевьева с нежностью провела своей загрубевшей от работы и старости рукой по довольно большому куску серой ткани.
Итак, к встрече Франсуа все готово. Надо только испечь его любимый пирог с сардинами и подать графин кальвадоса – местной крепкой яблочной водки. В Нормандии всегда обожали сытно поесть – нормандцы веселый и трудолюбивый народ, не признающий никаких диет. Веселиться так веселиться, а обедать так обедать! Застолья здесь всегда сытные и обильные. Хозяйка считается неважной, если гость не увидит у нее на столе знаменитого рыбного супа, который приправляют орехами и запивают кальвадосом. Выдумывать здесь не любят, предпочитая простые рецепты, но мадам Женевьева уже предвкушала, как будет баловать своего любимого племянника жарким из утки «канар а ля руанезе», маленькими аппетитными колбасками «андуй», улитками в вине, ароматными омлетами и знаменитыми бисквитами, внешне очень похожими на морскую гальку. «Обязательно будем обедать по старинке, дважды, – подумала мадам Женевьева. – Перед первым обедом не торопясь выпьем по рюмочке кальвадоса на террасе, а в перерыве между трапезами или, как это называют в здешних местах, в “тру норманн” – “дыре”, племянник будет развлекать меня рассказами о Париже и своих ученых друзьях!»
Мадам Женевьева очень гордилась тем, что они с мужем помогли Франсуа получить высшее медицинское образование, хоть его обучение в Сорбонне и стоило им немалых денег. Все это было сделано в память о младшей сестре, соблазненной приезжим военным-ловеласом и умершей при родах. В наследство семье Лаке достался маленький орущий комочек, которого сейчас зовут мсье Франсуа Тарпи, и вместе с ним – небольшая рента с банковского вклада умершей сестры.
К чести мадам Женевьевы и ее мужа, деньги сестры остались в целости и сохранности, хотя их семья переживала и нелегкие времена. Снимались только проценты, и то иногда, сам вклад был неприкасаемым. Это были деньги Франсуа, и это не обсуждалось. «Мало ли на что могут понадобиться деньги мальчику!» – говорила мужу мадам Женевьева.
С улицы раздался звонкий смех Дениз.
«Вот гадкая девчонка! – подумала мадам Женевьева. – Я с утра как белка в колесе, а она флиртует с кем-то!»
И она поспешила вниз по лестнице, насколько могли позволить ее больные ноги.
Действительно, мадам Лаке не ошиблась. На крыльце дома стояла хорошенькая, крепенькая девушка в аккуратном синем платье, пышном белом переднике, подвязанном немного выше талии, и в старомодных черных туфлях на босу ногу.
Рядом, присев на раму велосипеда, расположился молодой человек, одетый по-рабочему, в толстый вязаный свитер и старые брюки, заправленные в высокие рыбацкие сапоги. На голове его, покрывая пышные вьющиеся волосы, красовалась видавшая виды кепка. Увидев мадам Женевьеву, он улыбнулся.
– Доброе утро, мадам, – вежливо сказал он и снял кепку. – Какое чудесное утро, не правда ли?
– Правда, утро чудесное, Шарль, – ответила сердито мадам Женевьева.
Она повернулась лицом к Дениз и, скривив губы в недовольной гримасе, спросила:
– А вы, милочка, когда собираетесь приступить к выполнению своих обязанностей? Я жду вас уже несколько часов и самостоятельно навожу порядок в доме. Хотя, насколько я помню, это должны делать вы. И за это вы получаете деньги, которые, видит Бог, достаются мне нелегко!
Дениз в ответ скорчила милую гримаску и, не говоря ни слова, прошла в дом. Напоследок она оглянулась, послав Шарлю искрометный и красноречивый взгляд озорных карих глаз, который мадам Женевьева, ввиду своего возраста и нерасторопности, конечно же, не заметила.
– Как поживаешь, Шарль? – спросила мадам Женевьева у молодого человека, потому что необходимо было что-нибудь спросить. На этот случай у нее в запасе всегда была пара-тройка общепринятых вопросов, выражавших если не явный, то хотя бы формальный интерес к собеседнику.
– Нормально, – хитро щурясь, ответил Шарль, как видно, все понимавший. – Если бы еще и рыба ловилась! Что-то позабыли наши рыбаки о хорошем улове.
Мадам Женевьева подняла к небу свои выцветшие, когда-то голубые глаза и пожевала губами.
– Зря ты пошел в рыбаки, – после нескольких секунд молчания изрекла она. – Говорила я тебе, непутевому: нечего менять коней на перепутье. Выучился писарскому делу, вот и занимайся этим всю жизнь, как мой муж, как твой отец. А ты скачешь, как молодой воробей. То да се, а на кусок хлеба с маслом не можешь заработать. Вот брюки на тебе грязные, кепка мятая и свитер залатанный. Что хорошего?
– А что плохого? – засмеялся в ответ Шарль. – Я, мадам, не вижу трагедии в том, что человек себя ищет. Ведь это свойственно каждому – искать себя и свое предназначение. Ну, поработал я писцом в таможне при вашем муже. Хороший был человек, пусть земля ему будет пухом. И относился ко мне по-доброму, а все равно не нравилось мне у него работать. Сиди целый день, да знай, скрипя пером, бумаги переписывай. Работа скучная, оплачивается плохо.
– Зато стабильно, – вставила мадам Женевьева.
– Стабильно, – согласно кивнул Шарль. – Да все равно мне на жизнь не хватало. Сейчас я сам себе хозяин. Хочу – выйду в море, не хочу – лодку чиню или в трактире, у мсье Жана, вино пью. Я вольный житель Вандеи. А в таможенной конторе я целыми днями только и делал, что бумажную пыль глотал. Да я чуть в канцелярскую крысу не превратился!
Тут он прикусил язык и искоса взглянул на мадам Женевьеву, ведь в городке ее покойного мужа за глаза называли именно так – «канцелярская крыса».
Но Шарль зря опасался. Мадам Женевьева совсем его не слушала, ее мысли были где-то очень далеко.
– Ну, так я поехал, – сказал Шарль, садясь на велосипед и оглядываясь на свою собеседницу, застывшую на крыльце.
Он оттолкнулся ногой от земли и бодро закрутил педали.
Только тут мадам Женевьева, думавшая о своем племяннике, который был почти одного возраста с Шарлем, заметила, что тот уезжает.
– Шарль, а как твоя матушка? Выздоравливает? – слабо прокричала она ему вслед.
Шарль что-то крикнул в ответ, но так как он отъехал уже довольно далеко, а мадам Женевьева была глуховата, она ничего не разобрала, но подумала, что, если бы мадам Орсэ чувствовала себя хуже, ей об этом сразу же донесла бы прачка, которая доводилась крестной Шарлю.
– Передавайте ей привет! – снова слабым голосом прокричала мадам Женевьева.
Шарль снял кепку и покрутил ею в воздухе, давая понять, что услышал пожелание мадам Женевьевы.
Она, вздыхая, медленно пошла к дому. Мадам Женевьева расстраивалась потому, что болезни ее одногодок, каковой была и мать Шарля Орсэ, напоминали ей о ее возрасте и все усугублявшейся немощи.
Вот, например, до сего дня она не держала кухарку. Но, видимо, придется-таки нанять еще одного работника в дом, потому что с приездом Франсуа работы прибавится. А по сегодняшним хлопотам и затраченной на это энергии она поняла, что ей без помощницы не справиться с возросшим количеством дел в кухне.
Как быстро прошла жизнь! Только недавно она и ее подруги по школе в белых передниках бегали причащаться к отцам-иезуитам. А после этого, радостные и нарядные, они гурьбой возвращались в городок, строя глазки проезжавшим в тележках парням. И вот уже ничего, кроме болезней и одиночества, не осталось. А ведь она так хотела выучиться ездить на велосипеде, скакать на лошади в дамском седле (ах, как это романтично!) и летать на аэроплане! А вместо этого на протяжении двадцати лет исполняла роль хорошей хозяйки и преданной, верной жены таможенного чиновника – «канцелярской крысы», как неосторожно выразился сегодня Шарль. Он думал, что мадам Женевьева не заметила его оплошности. Но нет, он ошибся. Ей не нравилось, как называли ее мужа в городке, но сделать ничего уже было нельзя. Крепче всего прилипают к людям прозвища, которые дает народ, и вытравить это из памяти обывателей невозможно. Поэтому лучше не понимать намеков, прикидываясь глуховатой, как она и делала.
Мадам Женевьева опять вздохнула, но теперь уже по поводу новых трат на кухарку, и принялась перебирать в уме подходящие кандидатуры на эту должность. Надо будет оповестить всех знакомых, что ей необходима опытная и недорогая кухарка, которая хорошо умеет готовить местные блюда, ведь они сытны и не так дороги, как те, что готовят парижане. Конечно, Франсуа привык у себя обедать по-другому, но зато мадам Женевьева постарается познакомить его с кулинарными изысками его родной Нормандии. И она принялась в уме перечислять все интересные, на ее взгляд, блюда, которые бы понравились ее племяннику. Их получилось немало. Даже если Франсуа останется надолго, в чем мадам Женевьева сильно сомневалась, поскольку знала, что племянник предпочитает столицу, то она не ударит в грязь лицом перед своим единственным и любимым родственником.
Мадам Женевьева автоматически протирала до блеска начищенные посеребренные подносы и подстаканники, стоявшие в старинном буфете, и продолжала думать о кандидатуре приличной кухарки.
Итак, прежде всего о подыскиваемой кухарке должна узнать хозяйка мясной лавки мадам Эмма Додар и крестная ее дорогого племянника мадам Соваж. Обе уже несколько лет были как бы связующим звеном для мадам Женевьевы. Она мало передвигалась по городку и предпочитала проводить время в своем доме. К ним можно было присовокупить и прачку, приходившую два раза в неделю и приносившую новости из городка, и владельца небольшого трактира, в котором собирались небогатые рыбаки. Он дружил с покойным Пьером Лаке и вместе со своей женой не реже двух раз в месяц навещал одинокую вдову. Этими людьми круг общения мадам Женевьевы и ограничивался. Служанка Дениз не в счет. Она взбалмошная и глупая девица, даже не окончила начальную муниципальную школу и понятия не имела о хороших манерах! Что она может рассказать мадам Женевьеве? О своих наивных мечтах о богатом женихе? Да кто из богатых на нее позарится? Сейчас хотят видеть рядом женщин домовитых и образованных, а не сельских финтифлюшек. Если бы не просьбы бывшей горничной, матери Дениз, мадам Женевьева никогда бы не держала в доме эту, с позволения сказать, «жужелицу». Нет, не выйдет толку из Дениз.
В этот момент своих тяжких раздумий мадам Женевьева вдруг подпрыгнула, как будто ее ударило током. Боже, разве можно оставлять Дениз в доме, раз приезжает племянник? Допускать ее в дом, где будет жить молодой, красивый, неженатый мужчина – значит не желать себе добра! Может, воспользоваться случаем и отказать ей от места? Это надо срочно обдумать и обсудить с Эммой Додар, хозяйкой лавки, где Дениз два раза в неделю закупает продукты. Естественно, Эмма, как женщина практичная и наблюдательная, составила мнение об этой девушке.
Мадам Женевьева подумала, что сегодняшнее посещение мясной лавки – обязательная часть плана. Во-первых, нужно посплетничать, ведь Эмма лучше всех знает жителей городка, знает, кто чем дышит и что из себя представляет и по моральным качествам, и по толщине кошелька. Во-вторых, сама лавка, или шаркьютери, – это место, без которого не может обойтись ни одна хозяйка. Лавка расположена очень удобно, в центре Понтабери, на пересечении улиц, по которым гуляющие спускаются к морю, ходят в церковь и на базар. В-третьих, ее владелица, мадам Додар, была любимой ученицей покойной сестры мадам Женевьевы. Именно в ее семье, на вечеринке, куда пригласили молоденькую и хорошенькую учительницу, сестра Анетта и познакомилась со своим соблазнителем, который потом стал ее мужем. История эта много лет назад наделала шуму в их маленьком городке. Сестра умерла, а мадам Женевьева почти тридцать лет воспитывает своего племянника Франсуа, никогда не знавшего ни отца, ни матери. А владелица мясной лавки, мадам Додар, всю жизнь делает небольшую скидку для семьи Лаке. Мадам Женевьеве всегда казалось, что хозяйка лавки как будто чувствует вину за обузу в лице племянника, которая свалилась на членов семейства Лаке по причине ее, мадам Додар, существования.