Тут вообще самое место сказать несколько хороших слов о нашем частном приставе. Прежде всего он никогда труса не праздновал, за спины подчиненных не прятался. Когда ж дело касалось чего-то важного, что полицейские нижние чины, известные всем разгильдяйством и ледащестью, могут провалить, сам первый брался за работу. За сочетание этих двух качеств, за надежность его в полиции ценили и по службе двигали. Чему, конечно, способствовала и удача, заключавшаяся, в том числе, в знакомстве с господином Горлижем и Степаном Андреевичем.
А теперь, пожалуй, к месту будет рассказать об особенностях отношения Дрымова к Кочубею. И не только к Кочубею. Не секрет, как много значат, и не только в России, родственные связи. Вот есть всероссийский министр полиции Сергей Козьмич Вязмитинов, уважаемый человек (и между прочим, ежели задрать голову высоко-высоко вверх, в некотором смысле начальник Афанасия Сосипатровича). А фамилия одесского чиновника по особым поручениям, казалось бы, похожая, но несколько иная – Вязьмитенов. Однако ж этот, последний, при каждой возможности уважительно поминает славный русский город Вязьму да министерскую фамилию, схожую со своей. И всякий тут задумается: э-э-э, да не родственники ли они? И что с того, что пара буковок не совпадает. Все ж знают, что чиновные делопроизводители тоже не без греха, в оформлении документов ошибиться могут. Ошибка же, в бумагах закрепленная, со второго поколения становится предметом гордости и пересказов внукам, алчущим генеалогических знаний. На имеющемся примере это представить можно как-то примерно так: «Его высочество – Вязмитинов. А вот наш гордый род во втором поколении отделился и стал зваться Вязьмитеновы, что теперь и вам передалось, мои любезные внуки! Да и помните, что ударять следует правильно: они Вязмити´новы, а мы – Вязьми´теновы». Это всё, конечно, фантазия, но на жизнь вполне похожая – кто знает, вдруг оно так и есть.
Но вернемся к дрымовскому ходу рассуждений. Еще хуже с хохлами или, иначе говоря, с малороссами, украинцами, казаками. Многое из того, что касалось их, было для Афанасия запутанно, а потому опасно. Ведь что в империи случилось? Эти казаки еще вчера вместе саблями махали. А потом матушка Екатерина указ издала – и глядишь, дети одного вчерашнего казака – сегодня барчуки, пажи, в университетах ученые, потом – генералы, министры и канцлеры. А другого – так саблями и машут, простыми казаками или хуже того, вовсе в холопах у первого. Но то их самих дело. А вот для Дрымова сложность какая – поди ж ты узнай, когда и у кого такие родственные или дружеские (с отца, деда, прадеда) казачьи связи проявятся. А значит, надобно быть осторожным с ними.
Вот мы и подошли к нашему примеру. Есть в России его сиятельство граф Кочубей Виктор Павлович, председатель Департамента гражданских и духовных дел Государственного совета и в прошлом начальник Дрымова – самый первый в России министр внутренних дел. А есть усатовский казак Степан Кочубей. И кто вам наверняка скажет, имеются ли между ними родственные связи или нету? Дрымов раньше думал, что нет и быть не может. Какие там родственники – голытьба и министр! Но когда о прошлом годе он случайно подсмотрел, как генерал Паскевич, отбывая из Одессы, потрепал Степана по плечу и негромко молвил ему: «Ну, бувай, козаче!» – то язык-то и прикусил от удивления. И с тех пор на всякий случай звал младшего Кочубея, несмотря на молодость того, Степаном Андреевичем.
…Так ехали они, молча размышляя каждый о своем, по ночной сухой степи за Одессой. Четыре вола монотонно и уверенно везли их прочь от города. Сидеть надоело. И все легли на телегу, ногами – к степи, головой – к бочке, надежно прикрытой и закрепленной. Степь еще не цвела, однако стебли и листья после давешнего дождика выпустила. Отчего запах у нее стал густой и горько-сладкий, чего даже селедочный дух, сопровождавший их, перешибить не мог. Яркие южные звезды нависали над ними, вселяя в сердце ощущение чего-то непроизносимо прекрасного.
Говорить даже и не хотелось, когда вдруг Дрымов прервал молчание:
– Открылась бездна звезд полна. Звездам числа нет, бездне – дна! Вот! – и весомо добавил: – Михайло Васильевич Ломоносов…
Горлису приятно было это услышать. Как всегда бывает симпатично узнать нечто хорошее о ком-то. Он ведь и ранее замечал, что Дрымов, карьерист и служака, человек, в сущности, не очень сложно организованный и не слишком грамотный, имеет всё же некоторую постоянную тягу к прекрасному. Вот же Ломоносова где-то прочел или услышал – и запомнил!
Дрымов же продолжил:
– А вот интересно, достанет ли еще у какого иного народа глубины, мудрости и, я бы сказал, понимания, дабы дать такое точное название оной красоте – Млечный Путь?
Натан подумал, как бы сформулировать ответ, чтоб не обидеть собеседника и не отбить у него тягу к прекрасному.
– Ты прав, Афанасий, что это глубокое и прекрасное название. В нем русские близки древним римлянам, назвавшим сие Via Lactea. И все остальные просвещенные народы также подхватили сие название в своих языках.
– Не всі, – отозвался Степан. – В нас это Чумацький шлях. И так оно точнее будет. Молоко, оно, как прольется, не такой вигляд имеет. А тут глядите – будто соль везли-везли да просыпали. И она блищить при полном месяце.
Трудно было не согласиться. Но Дрымову стало чуток обидно.
– Хе! Всё у вас, малоросов, не как у просвещенных народов. Вот даже тут, я бы сказал, выкобеньки. А вот скажи, Степан Андреич, как, к примеру, будет по-вашему мое имя?
– Панас будет.
– Как?
– Опанас!
Услыхав сие, Дрымов долго смеялся. А потом попытался обобщить:
– Экие вы, экие…
– Какие?
– Уморительные! Да еще и имена у вас, ну такие уж смешные, – добавил Афанасий Сосипатрович.
– Цобэ! – крикнул Кочубей, и волы повернули вправо.
При этом телегу немного встряхнуло, но бочка, закрепленная надежно, устояла. Один Дрымов чуть было не пострадал. Он едва не сверзился с телеги, поскольку слишком увлекся разговором…
А совсем скоро Степан остановил волов.
– Приехали. Выгружаться давайте.
Правду говоря, Степан поначалу хотел везти скверный груз подальше, аж до намечаемой черты порто-франко. Но теперь решил, что и этого достаточно. Отъехал за город по Тираспольской дороге несколько верст, да полверсты вбок – и будет.
Присвечивая масляным фонарем, нашли яму поглубже. Подогнали телегу к ней. И опрокинули всю селедку туда. Затем Степан и саму бочку разрубил взятым из дому топором. Положили доски на селедку, нарвали да снесли разного сухого перекати-поля для растопки, сверху кинули пару кирпичей кизяка и подожгли. Огонь не сразу, но занялся и со временем набрался черной дымности. Селедка же, жирная, тоже хорошо горела, а рассол весь впитался в сухую землю.
Вдруг послушались звуки приближающихся шагов, по голой степи громкие, хрусткие. Как и опасались, костер привлек шайку мелких разбойников. Они попытались взять «на арапа», говоря, что нужно заплатить некие сборы, поскольку это де их земли. Однако, услыхав громовую речь Афанасия о том, какие и как вооруженные молодцы им противостоят, заблуды насторожились. Расходиться, однако, не торопились. Так что приехавшие начали доставать оружие, кто каким запасся, готовясь к отражению нападения. При этом сабли полицейских чинов во главе со Степаном выглядели весьма убедительно. Но тут сольную партию взял на себя Горлис.
– А ну подходите, кто храбрый. У нас пистолей и пуль на всех хватит! – лихо крикнул он и выстрелил под самые ноги говорившему, вероятно, главарю.
Спорить с дорогим и опасным пороховым оружием шайка не захотела и в испуге удалилась с примерной скоростью.
А наши спорщики и путешественники в десять рук с помощью лопат забросали угли землей. Дрымов, боявшийся измазать мундир и потому работавший аккуратно, при этом особо отметил и похвалил, как ловко парижский французик Горлиж земельным инструментом работает. (Эх, подумалось, видел бы он Натана в мамином и Каринином цветнике на семейном фольварке.)
Так что домой вернулись довольно скоро.
Ложась спать, Натан с тревогой думал о том, что если ненароком среди углей осталась несгоревшая селедка, то те несчастные могут раскопать и съесть. Разбойные люди, конечно, но мелко разбойные и всё ж люди. Жалко…
Бог даст – не случится.
Глава 7,
в которой мы знакомимся с домом героя, близкими ему людьми и видим, как он важно продвинул расследование
Придя с утра, солдатка Марфа немало удивилась виду и запаху вчерашней походной Натановой одежды (хоть рабочей и изношенной, однако ж, не совсем еще бросовой). Но что делать, взялась стирать, а сапоги – чистить. Пока она делает это, а Натан умывается, можно рассказать о том, как солдатка появилась в доме. Да и про сам дом слово молвить не помешает.
Жилище Горлиса, как уже вскользь замечалось, было основательным и надежным, но от изящества далеким. Односкатная крыша, весьма удобная для сбора дождевой воды. А это в засушливых местах, как Одесса, от реки далеких, чрезвычайно важно. В самом доме – несколько помещений, сделанных с крестьянской же основательностью. Фасад со входом был развернут в сторону Ланжероновой и Дерибасовой улиц. Ежели смотреть на дом, то справа от входа – подсобное помещение, где сберегали нужные в хозяйстве вещи и разные припасы, включая главный – воду разных сортов: для питья и пищи, для умывания, а также ту, что похуже, для мытья или полива. Сюда можно было войти из прихожей. Из неё также можно было попасть в комнату для свершения разнообразных туалетов. А дверь налево вела во вторую прихожую, выполнявшую также роль столовой. Из нее далее вели две двери, та, что направо – в кухню; та, что прямо – в большую и последнюю из комнат, исполнявшую все остальные функции: спальной, гостиной, рабочего кабинета. Для этого в ней имелась вся необходимая мебель и главное украшение – недавно купленный paravent в индийском стиле (в Русланде его еще называют на немецкий лад ширмою).
Первое и едва ли не единственное, что успел поменять в обустройстве дома Горлис, это окна, на которые он навесил решетчатые ставни средиземноморского вида, как в Марселе, где прожил несколько дней. У них было двойное назначение. Во-первых, защищать от нещадного солнца окна дома, выходящие на юг (а таковых было большинство). Во-вторых, одна сия деталь сразу давала дому вид европейский, что было важным предупреждением для возможных злоумышленников – хозяин сего дома находится под охраною властей. Нужно еще отметить, что похожие ставни в Одессе бывали не только у Горлиса, но те сделаны были похуже, подешевле. Натан же заказал самый дорогой вариант с умыслом показать всем – здесь живет иноземец. Причем влиятельный, какового лучше не трогать (все ж знали, какое влияние и какую защиту имеют в Одессе иностранцы). Принять сие в расчет помогало также то, что совсем рядом стоял недавно выстроенный дом известного всем майора Феликса де Рибаса, родного брата завоевателя Хаджибея, подданного Королевства Обеих Сицилий и даже, кажется, его консула.
Участок вокруг дома Горлиса примерно обустраивался. С началом весны Натан выписал в питомнике да собственноручно посадил дюжину деревьев разных видов, меж ними – кустарники разнообразных сортов. И сам поливал их (тогда фольварк вспоминался, отчего на глаза наворачивались слезы). Также уже договорился о разбивке цветника с Марфою – тут нужен уход более тщательный и регулярный, а у него самого бывают дни большой занятости. Она поначалу сильно ворчала, говоря, дескать, у нее дел и так выше крыши. Но после прибавки в жалованье, впрочем, совсем небольшой, согласилась.
Кстати, о крыше. Как мы уже говорили, он была односкатная, скосом на юг, ко входу. С одной стороны, это было неудобно, поскольку при большом ливне грозило обильным истечением влаги и лужами. Но с другой – благодаря сему фасад дома смотрелся лучше, нарядней. К тому же при хорошем отведении вода надежно поступала в две пузатые бочки по краям дома (в сушь их закрывали крышками, предотвращая испарение). Крыша дома была дорогой – из качественного металла. Но второе, что задумал сделать Натан после ставней, как раз и было сменой крыши. Он уже договорился с мастерами, которые брали по не самой дурной цене имеющийся металл. А взамен должны были постелить черепицу, уже выбранную, закупленную и сложенную на чердаке. Это была пестрая левантийская черепичная плитка разных тонов – от песочно-желтого через красный и до коричневого. Когда у Натана бывало плохое настроение, он представлял, как будет выглядеть его дом после проведения запланированных работ, и улыбался. Но тяжко вздыхал следом, вспоминая, что сыновьих трудов никогда не увидят отец с матерью.
С такими заботами Горлису, имевшему заработок в трех местах, приходилось экономить. Потому средств на настоящую прислугу, без которой жить человеку занятому совершенно невозможно, не хватало. К счастью, кто-то, он уж не мог вспомнить кто, присоветовал ему солдатку Марфу. Она жила с мужем совсем рядом, в том же квартале – в военных казармах. Иных обстоятельств бытия сей женщины в возрасте Натан, признаться, не знал. Да это ему и не нужно было. Главное – что Марфа оказалась порядочной и исполнительной. А также обладала качеством, лучшим для прислуги: выполняя всё нужное, умела быть незаметною. Непримечательность и скрытность вообще являлись главными ее чертами. При том что она была и кухаркой, и прачкой, и уборщицей, и хозяйкой по дому, а с недавних пор – и по участку. Всегда закутанная в строгий «замужний» платок, закрывавший большую часть лица, в мешкообразном платье цвета досок, долго лежавших под дождем, она как бы сливалась с внутренним домашним убранством, отчего взгляд переставал воспринимать ее как нечто отдельное. Голос Марфа подавала редко, что, пожалуй, к лучшему. Поскольку он был неприятной тональности, не просто низкий, грудной, а какой-то царапающий, надсадный, с трещинкой.
Ну, вот, пожалуй, и довольно об этом, ибо нашему герою пора завтракать. Сегодня Марфа принесла в толстой глиняной посуде с крышкой, хорошо сохраняющей тепло, блинчики с молдавским творогом и такою же сметаною («кислыми сливками», как говорят в Галиции и Лодомерии). Запив их чаем, Натан отправился на работу сдавать отчеты.
Начал по обыкновению с австрийцев. Фогель сегодня был молчалив и сосредоточен, как, впрочем, почти всегда… Он занимался делами с точностью и размеренностью механической машины. Натан взглянул на свежую газетную почту. Присмотрел несколько интересных событий, подправлявших его картину недели. И быстро отписал отчет. Приняв бумаги, Фогель прежде всего сам наскоро прочитал их, едва заметно пометив несколько мест Koh-I-Noor`ом (наличие и служебное использование карандашей было гордостью Австрийского консульства). Потом чиновник поднял глаза на сдающего работу, кивнул головой и слегка улыбнулся, давая понять, что он человек с душой, а не бездушный механизм.
Далее Натан пошел отписаться во Французское консульство, что на Екатерининской между Греческой и Полицейской улицами. И лишь затем направился в генерал-губернаторскую канцелярию, которая несколько легкомысленно, но очень удобно расположилась напротив Театра. Дорогою думал, какие места, концепции, формулировки из сданных работ могут пригодиться в докладе для русских. В связи с этим вспомнилось разное. Как после параллельной работы у французов, а затем еще и австрийцев его начали хвалить, говоря, мол, отчеты стали много лучше, глубже и основательной… Впрочем, бывали и другие реакции.
В какой-то момент заказчики вдруг заподозрили, едва ли не одновременно (но, может, и вправду одновременно, после некоего свойского разговора), не пишет ли хитрый француз один и тот же отчет для всех троих работодателей. Однако как можно было сие проверить, если работа, пусть и не самая тайная, но в какой-то степени всё же конфиденциальная. Тогда состоялся специальный круглый стол трех сторон, и во время этого Gorlis parle[14] рассмотрели утратившие актуальность доклады трехмесячной давности. Сравнив их, пришли к выводу, что исполнитель работает честно и равно качественно для всех трех сторон. Сия встреча была тайной, однако Натану стало известно о ней очень скоро. Что вряд ли было случайностью. Видимо, таким образом ему намекнули, чтобы он и в будущем даже вознамериться не мог халтурить, боясь возможного разоблачения.