Итак, она все знала.
Но, позвольте, а зачем же вообще такое было городить, зачем же было убивать?! Если Мостов уж до того мешал любовным отношениям с пилотом, то не проще ль было развестись с Мостовым, да и дело с концом? Однако этого не произошло. Что-то мешало. Стандартный развод не являлся оптимальным выходом в данной ситуации. И предпочтительнее было мужа убрать, избавиться навсегда. Кстати, не по той ли причине была весной отравлена и жена Ломтева?
Так-так, интересно!.. Лучше убить, чем развестись. Почему?
Что именно могло лежать в ящиках стола — письма, фотографии, документы, деньги? Отчего убили в эту ночь, а не месяцем раньше или месяцем позже?
И — снова, то же самое — чем плох был развод?
Развод. Вероятный суд, раздел имущества.
Стоп! А может.
— Так вы говорите, чета Мостовых жила замкнуто? — спросил Невский как бы невзначай.
— Я не говорил, — мотнул головой Афонов.
— Ах, ну да, это мне Птучка рассказывал!.. И, насколько я понял, у Мостова близких родственников нет?
— Совершенно верно, — аккуратно раскладывая бумаги на столе, признал майор.
— Он был богат, ведь так?
— Ну, — замялся Афонов, — что значит — богат? Это понятие довольно растяжимое. Одному и миллиона мало, а другой — и тысяче рад. А кому-то. медяк в ладошку — целое состояние. Судя по тому, как они жили, недостатка в деньгах не испытывали. Никогда. Больше того, я полагаю, у Мостова и на книжке остались немалые сбережения.
— Откуда? Нет, я понимаю — зарплата приличная, премии всякие, без этого нельзя. Но, вероятно, кроме официальных выплат еще и дорогие подарки получал? Или просто купюры совали?
— Вот уж не знаю, — уклончиво сказал майор. — Подарки, посылки, взятки. Не думаю, чтобы сейчас это имело значение. Такое уж, особенное! Надо думать о другом — ведь человек погиб! Трагедия!..
— Погиб, да. Именно поэтому меня интересует. Осуждать теперь, естественно, нет смысла, а судить — тем паче. Важен факт! А впрочем, криво усмехнулся Невский, — вам виднее, вам решать — в конечном счете. Я не смею ни на чем настаивать. Но общее количество подарков, ценностей, размеры вкладов! Это уж!.. А?
— Вы хотите сказать.
— Да-да-да! Вот это-то как раз я и хочу сказать! Вы мне возразите: а при чем тут Ломтев? Да при том! Подумайте-ка сами. Это ж очевидно.
— Ему не терпелось завладеть деньгами Мостова?
— И не только. Оставались дом, гараж, большой ухоженный участок, машина, ковры, уникальные сервизы, радиоаппаратура, дорогая мебель короче, все, что полагается иметь такому человеку, как Мостов.
— Полагается. Выходит, сами признаете, что не всякому дано по праву, есть особенные — их страна и ценит, и оберегает!.. То-то и оно. Однако, чтобы это все заполучить единым махом, нужно стать владельцем — и при том законным, — несколько растерянно проговорил майор. — Да! Нужно быть — по крайней мере — женой. Или мужем.
— Вдовы! — громко, даже торжествующе докончил Невский. — Вдовы, которой по наследству принадлежит все! А не половина — максимум! — как было бы в случае обычного развода. Ведь родни-то — нет!
Афонов низко опустил голову, с шумом выдохнул воздух и потер пальцами виски.
— Видите, вы сами обозначили проблему, — почти ласково докончил Невский.
Коротко кивнув, майор потянулся было к телефонному аппарату.
— Нет, минуточку! — взмахом руки остановил его Невский. — Еще не все.
Майор, удивленно глядя на него, поколебался, все же снял трубку, но тотчас положил на место.
— Что такое?
— У вас случайно не сохранилась какая-нибудь центральная газета трехдневной давности? Ну, может быть, четырехдневной? — заметно волнуясь, спросил Невский. — Скажем, "Труд" или "Известия"?..
— Наверное, есть, а как же! — Афонов встал, открыл шкаф и, порывшись на полках, вытащил вчетверо сложенную газету. — Вот, пожалуйста. Тут был тираж "Спортлото". Ребячусь, знаете, играю. иногда.
— Его-то мне и надо! — воскликнул Невский. Он поспешно развернул газету и впился глазами в последнюю страницу. — Я так и знал!.. Как же мне это раньше в голову не пришло?! Вот она, голубушка, — произнес он радостно.
— Простите?..
Афонов недоуменно заглянул ему через плечо.
— Ну, разумеется! Вот, сами убедитесь! — Невский с силой ткнул пальцем в газетный лист. — Все сходится! Буквально! Все шесть цифр!
— Вы тоже. играете, да? — уважительно расцвел майор. — Коллега! Неужели — выиграли?! Я вас поздравляю. Это надобно отметить!..
— Да не я! — с досадой отозвался Невский. — Кабы — я!.. Мостов!
— А он-то тут при чем? — немедленно увял Афонов. — И откуда вам известно?
— Слухи ходят, Анатолий Аверьянович, давно и постоянно. Слухи по миру гуляют и убийцу подгоняют, как сказал бы классик. Пушкин, то бишь.
— Ничего не понимаю. Вы смеетесь!
— И хотел бы, да не получается. Напротив, все ужасно грустно. Объясняю. У Мостова было пятьдесят карточек — и все они до единой выиграли! Триста тысяч! Или даже чуть побольше. Представляете? Хороший был тираж!..
От такого заявления майор совсем оторопел.
— А я и пары цифр не угадал. — печально сообщил он. — Есть же, черт возьми, везунчики!
— Хорош везунчик! Сразу и убили.
— Тоже верно, — завздыхал майор. — Но я по-прежнему не вижу связи.
— К сожалению, связь есть, и самая, пожалуй, непосредственная, складывая вчетверо, как и была, газету и кладя ее на стол, ответил Невский. — Ведь не вы один ребячитесь, отнюдь! И разные другие люди, даже с положением, случается, резвятся. Так что. В день моего приезда в санаторий мы с Лидией Степановной катались на лодке. Ну, слово за слово, и тут Лидия Степановна возьми да и спроси, нет ли у меня газеты с последним тиражом "Спортлото". А то, мол, ее муж купил аж полсотни карточек и заполнил их все одинаково, но не говорит, выиграли они или нет. Вероятно, потому, что ничего не угадал. Как и всегда. Срамиться только. А ей так хочется выиграть! Хоть раз, но — крупно. Заветная мечта. Она мне даже сообщила, какие цифры зачеркнул Мостов. Сумела подглядеть. Но и теперь, посетовала, видно, не судьба.
Афонов завистливо хмыкнул:
— А карточки-то все и выиграли! До одной. Такая, понимаешь, незадача.
— В том-то и дело!
— Но как вы запомнили цифры?
— Ну, Анатолий Аверьянович, тут вовсе никакой проблемы! Чисто рефлекторно, даже сам порой не замечаю. А потом вдруг — хлоп! — и разом вспомнил!.. Это — с детства, божий дар, как говорится. Но боюсь, когда-нибудь моя память меня все же подведет, — слегка рисуясь, пожаловался Невский. — Скажем, однажды случится что-либо и — стоп машина, в самый ответственный момент.
— А для этого надо блокнотик иметь, — назидательно сказал майор. — В вашем-то деле. У меня вот, например, таких блокнотиков.
— Согласен! Только, видите ли, я не всегда и не всюду успеваю записать. А диктофон я не люблю. И многие на него поглядывают косо. К тому же попадаются факты, на которые вначале вообще не обращаешь внимания. А потом они — всплывают в памяти. Или факты, вроде и не предназначенные для тебя. Их лучше просто так запоминать.
— Я думаю, Лидия Степановна прибеднялась, — с важным видом заметил майор. — Тогда, на лодке. Ведь в конце концов она узнала про выигрыш, даже наверняка. С ее-то темпераментом и любопытством. Что-то все-таки смогла разнюхать. Тут и слабого намека хватит.
— Да, я тоже так считаю, — согласился Невский. — Именно поэтому, едва все завершилось и убийца удалился, она кинулась к столу — искать карточки. И случайно наткнулась на письмо, которое, прочитав, впопыхах засунула подальше — оно теперь для нее утрачивало всякий смысл. Про возможный обыск она, вероятно, просто не подумала тогда.
— Вон как вы повернули. — с деланным удивлением протянул майор.
— А что поделаешь! Я лишь последовал в указанном мне направлении.
— Но очень далеко зашли. Немалая ответственность, а? Вы отдаете хоть себе отчет.
— Да, отдаю! — резко ответил Невский. — И от других требую того же. Это вовсе не жестокость. Тяга к справедливости, если хотите. Я по профессии — психолог, и не в моих правилах судить, а уж тем паче обвинять людей. Меня всегда волнует подоплека.
Вот ты и соврал, с грустью подумал он. А чем же ты занимался вчера, что ты делаешь сейчас? И на что, в сущности, готов направить силы завтра? Можешь ли ты, положа руку на сердце, сказать, сколько раз уже за последние дни вот так честно, бесстыдно-правдиво врал?
— Вы ставите ее на одну доску с убийцей! — волнуясь, выкрикнул майор.
Невский утвердительно кивнул.
Я ведь сначала не хотел, подумал он. Хотелось просто как-то защитить себя. И все-таки — ввязался в это дело. Долг? Несомненно. Желание быть объективным, беспристрастным — до конца? Вот тут не знаю. Может быть. И даже не желание само по себе, а — инерция желания. Дурацкое слово какое-то: "желание"!.. Чего? Истины, любви? Погнался и за тем, и за другим, а оказалось, что они — несовместимы. И необходимо выбирать. И вот я — выбрал. Радости, надо сказать, никакой. Что ж, это естественно.
— А может быть, она — сама?.. — вдруг шепотом спросил Афонов.
— Нет, — замотал головой Невский. — Тут я буду стоять до конца. Вряд ли Лидия Степановна сама убивала. И не потому, что женщина, не потому, что столько ран на теле мужа говорят: убийца был жесток и, без сомнения, силен — едва ли это женская рука. Хотя конечно же бывает всякое. Но в данном случае — нет. Чересчур уж, знаете, рискованно — самой-то! Ей ведь долго жить потом хотелось — на свободе и по-настоящему шикарно!.. Это все определяло. Ну, а что касается убийцы. Убежден: убийцу она знала. Не могла не знать! Кто б там ни затевал все это преступление и кто бы ни руководил!..
— Да, разумеется, — немедленно откликнулся майор. — Я как-то упустил из виду: нож, галоши.
— Это все пустое! — отмахнулся Невский. — Просто атрибуты, элементы декорации. Уж их-то мог использовать любой! И суть не в них.
Невский умолк, задумчиво глядя в раскрытое окно.
— Что же, славно. Трамвай, кажется, поехал. Меня устраивает ваш подход, — удовлетворенно заявил майор и даже позволил себе широко, по-дружески улыбнуться. Он вновь почувствовал себя на коне. — В таком случае главный — для вас, ну, и для нас! — вопрос снят. Мотив понятен. Почти все преступнички, как говорится, в сборе. Но хотел бы я знать, кто же укокошил эту тихую старушку?!
— Да уж, тихую, видали мы таких. — пробурчал Невский себе под нос.
На мгновение в памяти встал недавний эпизод.
Лестница в санатории. И на площадке, перед зеркалом — двойник.
А потом — трагедия на пустынной железнодорожной насыпи. Неведомый убийца в оранжевой куртке, сломя голову бегущий с места преступления. И испуганные, ненавидящие глаза Тыриной.
— Если б я не знал, что это не я, то я бы сказал: убийца — я, ответил Невский, грустно глядя на майора.
— Превосходный довод, ничего не возразишь! — Афонов ядовито покривился. — От Куплетова, я думаю, и вовсе пользы никакой. Вот на голову мне свалился!..
Опять задребезжал телефонный звонок.
— Разбил бы иной раз! — сделал страшные глаза майор, однако трубку снял. — Алло!.. Кто говорит? Мордянский? Так. А Чикин где? Так. Пусть не пропадает. Хорошо, я слушаю внимательно. — Сколько-то времени Афонов держал трубку возле уха просто так, но вскорости придвинул к себе трепаный блокнот и распахнул его. — Конечно, я прекрасно понимаю. А нельзя ли покороче? Нет? Тогда я все записываю. Только громче — плохо слышно!..
Пока Афонов чиркал у себя в блокноте, строя рожи и сопя, Невский снова попытался увязать друг с другом главные события минувших дней.
Картинка вырисовывалась вроде бы логичная, правдоподобная, и все же.
Больше всего его раздражала в ней нахально-вызывающая, наглая фигура незнакомца — чересчур отчетливая, чтобы пребывать в тени, и вместе с тем до неприличия аморфная — буквально пальцем в нее ткни, и не заметишь, как насквозь пройдет рука. Приметы — есть, но все они — чужие. Парадокс!
Меж тем Афонов кончил говорить, повесил трубку и с удрученным видом, словно бы не зная, чем еще заняться, начал перелистывать блокнот вперед-назад, покуда не захлопнул его вовсе.
— Дожили! — сердито буркнул он.
— А что такое? — вмиг насторожился Невский.
— Чикин на заводе посетил столовую — совсем изголодался, невтерпеж ему, мальчишке! — вот его и прохватило. Пропадает, видите ли, двух шагов не может отойти!.. Талант сыскной, гроза убийц!.. Мордянский — тот умнее: взял из дому бутерброд. Пожалуй, далеко со временем шагнет, когда-нибудь мне будет на замену. Надо непременно поощрить — копнул парнишка в нужном месте, глубоко.
— Еще какие-то известия? Про Ломтева?
— Нет. Бери вбок, в туманный Альбион! — решил блеснуть отменной эрудицией и чувством юмора Афонов. — Стало быть, новинка номер раз. Хотя. на кой черт это все теперь?! Морока только лишняя.
— И все же?
Невский опустился в кресло, изготовясь слушать.
— Ну, что Мордянский рассказал?.. — мгновенно потускневшим голосом завел майор. — Он выяснил: в ту пятницу, когда в Мостова бахали из-за реки, с завода уволились трое. На пикничок-то директор поехал к обеду, а увольнялись — утром, и он лично подписывал приказы. Репутация у всех троих, так скажем, не ахти. Ну, двое — что? Уехали из города совсем, теперь в соседней области работают. Пока нормально.
— Вы фамилии их знаете?
— Сейчас взгляну. — Афонов снова пролистнул блокнот. — А, вот они! Трупцов и Разгибаев. Разгибаева я помню — ух, мошенник! А Трупцова никогда не видел... Ну и хорошо! Как говорят: мужик с кобылы — бабе легче. Или как там верно? Впрочем, все равно!.. Пусть в стороне от нас, в соседней области, бузят. Не сомневаюсь: забузят — и снова их взашей. Такой народ!..
— А третий? — подсказал нетерпеливо Невский. — Как его фамилия? И кто такой?
— Фамилия?.. Да плохо было слышно, я боюсь, неточно записал. Ну, то ли Саскин, то ли Васкин — что-то в этом роде. Кто такой? Разнорабочим числился...
— Его Бутусов знал?
— Наш славный оружейник? — прихихикнул вдруг майор. — Должно быть, знал. Они ж в одном цеху работали. И вообще: завод не так чтоб и огромный, там друг друга все — в лицо-то уж, по крайней мере! — знают. Я так полагаю. Вот. На работе этот Саскин был большой проказник: выговоров у него — вагон и малая тележка, так сказать. Да и с директором, с Мостовым то бишь, был все время на ножах. Мордянский рассказал: бывало, этот Васкин в мыло пьяный на завод с утра придет и — кочевряжится при всех, к начальству лезет: спирту, мол, хочу, шампунь совсем осточертел!.. А у Мостова спирт всегда был про запас — валюта заводская. Да и в городе ценим напиток — если надо что приладить, починить. За деньги так старательно не сделают, как за граненых полстакана. Люди ценности на этом свете различают...
— Ну так что же Васкин-Саскин? Чем еще он знаменит? — осведомился Невский, подавляя набежавшую улыбку. — Не сидел — ни разу?
— Было дело, — покивал майор. — Сидел. Три года.
— А за что?
— С двумя дружками кассу в городском автовокзале пробовал обчистить. Взят на месте преступления. А после срока в город возвратился и с тех пор безвыездно — здесь. Ну и нюх у вас, Михаил Викторович! — деланно восхитился Афонов. — Как на кого подумаете — так тот и в самом деле. Тянет вас к ним, тянет!.. Ну, шучу! А эти приключения у Саскина давненько были — почитай, двенадцать лет назад. Или тринадцать. Мне Мордянский диктовал, но я опять же — не расслышал. Впрочем, разницы-то нет! Он эти годы, Васкин то есть, жил довольно тихо. Относительно, конечно. Вот — квартиру получил. Большая нынче редкость: однокомнатная! Сам себе хозяин. Собственный-то домик лучше, но и это — праздник.
— В общем, все — как у людей, — сказал со вздохом Невский. — Ну, а с кем живет?
— Один. Семьи нет: ни родителей, ни жены, ни детей. Так, во всяком случае, Мордянский говорит. А Чикин, обормот, сходил в столовую и отдувается теперь!.. — Как видно, мысль о втором подчиненном мучила майора постоянно. И в какой-то мере унижала — тем, что, будучи глупейшей, появляется всегда некстати. — Совершенно одинокий человек. Возможно, оттого и пьет. Но что при этом любопытно — так Мордянскому рассказывали на заводе, — скряга был — первейший сорт!.. Ужасный скопидом. Деньгу любил.