— Разумеется, можно! — криво усмехнулся Невский. — Это любое бы грамотное вскрытие показало. Но вот его-то как раз и не было!
— Почему? — изумился Куплетов.
— Здесь я могу только предполагать, — развел руками Невский. — Но, наверное, не слишком ошибусь в итоге. Тут многие нюансы выглядят довольно странно. История с женой Ломтева. Майор Афонов это дело сразу завернул, точнее, никакого дела вовсе заводить не стал. Тихонько, без скандала. Дальше: эти загадочные выстрелы у реки — тоже куча неувязок, на поверхности лежат! Никто как будто не заметил. Наконец, убийство Мостова! Тоже, доложу вам. Афонов явно не желал вникать в детали, был готов удовлетвориться первой же возникшей версией. Это не просто непрофессионализм. Ведь и Ломтева, и Мостова знали в городе очень хорошо. Оба — депутаты райсовета. А папаша у пилота, между прочим, — председатель исполкома в ближнем областном центре. Мостов же с этим папашей, да и с первым областным секретарем давненько на ножах. Чего-то там не поделили в свое время. Мостов на плаву держался только потому, что был и впрямь недюжинный хозяйственник, завод держал в передовых, да и в столице кой-какими нужными знакомствами располагал. И Звязгин, хоть и совершеннейший подонок, тоже был не с улицы мальчишка. Эдаких ценных исполнителей всегда стараются беречь, чтоб были под рукой.
— То есть получается: кое-кому не выгодно было, чтобы все убийства расследовались так, как того требует. порядок? — уточнил, приходя в сильнейшее волнение, Куплетов. — А вы догадывались и. молчали?!
— Да, молчал, — угрюмо согласился Невский. — И сейчас пока молчу. Вот разве только с вами говорю. Да кто мне даст хоть слово вымолвить, чудак вы человек!..
— А как же ваше имя, ваши связи?
— Думаете, оно очень громкое? А связи — выше не бывает? — хмыкнул Невский. — Ерунда! Любое имя и любые связи — фикция, ничто, если человек всерьез кому-то наверху мешает. делать дело!..
— Может быть. И тем не менее! — упрямо произнес Куплетов, снова принимаясь аккуратно разливать коньяк по рюмкам. — Ведь не тронули вас, не посмели. А могли, как и меня, — в кутузку!
— Это верно. Стало быть, не так уж и мешал. — с сарказмом отозвался Невский. — Впрочем, намекали поначалу, кто здесь кто, — так, для острастки. Парадокс-то в чем: им лестно, за кого б меня там, в кулуарах, ни держали, что к их делу подключился я! Надежда, видимо, была: вдруг пропою им дифирамбы!..
— Мда, ишь как. И ничего нельзя поделать? — опечалился Куплетов.
— Ну, не знаю, — пожал плечами Невский. — Всяко может получиться, поглядим. Но если суд пройдет спокойно и ничье имя не всплывет, то я не удивлюсь.
— А Звязгин? — вновь напомнил Куплетов. — Он-то как в компанию попал?
— Вот теперь мы дошли и до него, — выпивая коньяк, с удовлетворением кивнул Невский. — У Ломтева был троюродный брат — Николай. Друг друга они понимали с полуслова. О действительной истории с женой пилота Звязгин, вероятно, ничего не знал, а вот то, что Ломтев вооружен, знал отлично: сам же в этом помогал. В ту злополучную пятницу, когда Мостов уволил Звязгина, наш санитар, совершенно озверелый, да к тому же пьяный, примчался к брату, который был тогда на вылетах, и, увидав пистолет, забрал оружие с собой. У реки вышла осечка — Звязгин промахнулся. Эта история стала известна Ломтеву, и тогда он смекнул: вот кого надо подослать домой к Мостову, выхода у Николая теперь нет. Он припугнул брата, посулив все рассказать, если тот не прикончит Мостова. И — для пущего стимула — скорей всего пообещал солидный куш. Три фактора сработали безотказно: страх, ненависть и алчность. А тут Мостов как раз выиграл в "Спортлото".
— А дальше? — между делом наполняя рюмки, не удержался Куплетов.
— В день заезда Звязгин приметил меня, и если до этого еще колебался, то теперь все моментально для себя решил. В том смысле — как обратить улики на постороннего. Внешне мы, когда издали смотришь, достаточно похожи: куртки, рост, бороды, цвет волос. Вечером, за картами, он углядел у вас мой нож и, не задумываясь, прихватил его с собой. А когда вы напились, он, не мудрствуя лукаво, нацепил и ваши галоши, резонно сообразив, что это только запутает следствие. Потом, пока вы спали, а я ходил на завтрак, назад подкинул.
— Вот ведь свинство! — возмутился Куплетов. — Если бы я мог предположить. Да, кстати!.. Лидия Степановна. она была полностью в курсе?
— Увы, — вздохнул Невский. — Она знала абсолютно все. И именно она сразу после выигрыша, о котором ей стало конечно же известно, потребовала от убийцы — или, скажем так, от обоих убийц! — немедленной расправы над мужем. Пока про карточки от "Спортлото" никто практически не знает и, главное, выигрыш еще не получен.
— Но ведь многим было известно, что Мостов играет в "Спортлото"! возразил Куплетов.
— Ну и что из этого? Все играют потихоньку. Важно, как играть!..
Невский умолк и, повинуясь безотчетному импульсу, вслед за тем чуть не прибавил в сердцах: "Эх, Лидочка, Лидочка!.. Ну, придумай ты какую-нибудь байку, соври хотя бы, что муж забыл в ту ночь запереть входную дверь! Ведь ключи-то как раз и привели нас в санаторий — и в конечном счете показали на тебя! Простая ты душа."
Но он не стал вообще ничего произносить. Все равно бы Куплетов не понял.
— Как же вы все узнали? — поразился тот.
— В принципе — довольно просто. Это нисколько не бравада, это и вправду так. Существовали улики: нож, ваши галоши. Вроде бы совсем немного. Но мне стало ясно: преступник где-то здесь, в санатории. Затем всплыла история с пикником у реки. Я подумал, что убийство Мостова как-то может быть связано с ней. А когда узнал о странной смерти жены Ломтева и о том, что следы от реки вели к дому пилота, то почти уже не сомневался. К тому же весьма важную роль сыграл яд. Ну, и определенные мысли вызвало то обстоятельство, что во всех случаях следствие почему-то упрямо отказывалось доводить дело до конца. На Звязгина мы вышли бы и так, труднее обстояло с Ломтевым. У него кругом были алиби!.. Это, кстати, тоже меня насторожило. Жаль, что я с самого начала не поверил вам насчет жениха. Это устранило бы возникшую предвзятость, а она обычно так мешает!.. К тому же вы были пьяны в то утро, и принимать за чистую монету ваши рассуждения.
— Пьян не пьян, а глупостей не говорил, — строптиво поджал губы Куплетов. — Ладно, это уже в прошлом. Мне интереснее другое. Возьмем хотя бы это непонятное убийство на железнодорожной насыпи. Ну, когда старушку порешили. Или сегодняшняя история, наконец! Как вы объясните?
— Загадочного на самом деле тут мало, — охотно откликнулся Невский, взглядом показывая собеседнику, чтоб тот наполнил рюмки. — Вот вы говорите — старушка. Евфросинья Аристарховна на свою беду, видно, чересчур рьяно поделилась кое-какими опасениями с Лидочкой, а Звязгин в тот момент под дверью стоял и подслушивал. Или Лидия Степановна сама чуть погодя передала все Николаю. Кстати, подозреваю, он подслушивал и мой разговор с медсестрой, а потом, не успев сразу скрыться, болтался на лестнице тогда-то, по правде, я малость и задергался, столкнувшись с мнимым двойником. Старушку же, чтоб впредь не трепала лишнего, он убрал. А когда почувствовал, что кольцо вокруг него сомкнулось, то, не рискуя уже появляться в городе, позвонил Ломтеву, все рассказал и — попросил явиться в назначенный час в назначенное место. Он требовал на дорогу — пистолет и свою денежную долю. Ломтев, как известно, чуть опоздал. Наверное, нарочно... Он был жаден и ничего бы просто так не отдал. Я ошибся: стрелял он именно в санитара, чтобы уж потом прикончить и меня. Либо попытаться сговориться, уж не знаю. В эти тонкости я не вникал. Так что, если бы не вы, дружище.
— Пустое, — скромно отозвался Куплетов, от коньячных паров делаясь храбрым и независимым. — Однажды — можно и попробовать. Только. мне точно ничего за это не будет? — с внезапной тревогой спросил он.
— Уверяю вас: ничего! Все было, как говорится, в допустимых рамках.
— И то хорошо, — облегченно вздохнул Куплетов. — Мне, знаете, очень не хотелось бы.
Над городом спустилась ночь. Все звуки за окном затихли, и лишь безмолвно, неприкаянно сияли в темноте холодным светом уличные фонари.
— Между прочим, — чуть подавшись вперед, прищурился Невский, — меня сильно удивило, как отнесся Афонов к вам, дорогой Савва Иннокентьевич. Была явная предвзятость, странное желание — во что бы то ни стало. Отчего — так? Может, я преувеличиваю?..
— Нет, — с живостью откликнулся Куплетов, — все-все верно. Вы не обманулись.
— Но тогда уж — просветите темного человека!.. Видимо, вам кое-что известно?
— Хм, — усмехнулся со значением Куплетов. — Уж не без того! Тут информация на сто процентов достоверная, любезный. И домысливать не надо.
Это с ударением произнесенное словцо "домысливать", к большому огорчению Невского, у массовика прозвучало с нескрываемым сарказмом.
Вот — опять напился, с раздражением подумал Невский, и, вероятно, как в тот раз, когда вернулся с карт, опять начнет витийствовать, слегка хамить и нудно поучать: мол, что ты понимаешь в этой светлой жизни, дорогой столичный гость, известный всем телеболтун!..
Но ответ получить все-таки хотелось.
Он был необходим для полноты картины, для того, чтобы в душе все наконец-то улеглось по полочкам и не томило недоговоренностью своей.
— Я вовсе не настаиваю, — произнес Невский дружелюбно. — Если вам об этом неприятно говорить.
— Да ерунда! — махнул рукой Куплетов. — Для меня нет постыдных тем. Все темы хороши, кроме... глупых! Вольтер, я думаю, не стал бы возражать. И это надо им стыдиться, а не мне! Афонов давно на меня точит зуб, смею предполагать. Я тут как-то, знаете, его сыночка заловил. Большой балбес, ну, и дерьмо первостатейное. Он, стало быть, девчонку в переулке поздно вечером пытался изнасиловать, а я случайно рядом оказался. Девка-то сбежала — и понятно, а мальца я в отделение доставил: я не знал тогда, кто он такой. Орать пытался на меня, грозил. Короче, шум мог получиться знатный. Но — замяли. Вот нынче-то Афонов и решил припомнить мне — на всякий случай. Они там любят профилактику.
— Да, грустно это, — покивал Невский. — Все одним миром мазаны, коль по большому счету. Я вот только не пойму, — заметил он, разливая по рюмкам остатки коньяка и закуривая очередную сигарету. — Каким образом мой галстук попал к санитару?
Куплетов неожиданно сконфузился и виновато завозил пальцами по полированной поверхности стола.
— Это я взял, — сказал он наконец. — Вы уж, пожалуйста, меня простите.
— Но зачем? — искренне изумился Невский. — Не носить же потихоньку!..
— Фокус показать, — признался Куплетов. — Тонкий такой фокус. Только и всего-то! Я заметил галстук в щелочку в шкафу. Я бы потом обязательно вернул! А тут Звязгин, похоже, у меня и потибрил.
— Еще бы! Штучка редкостная, яркая — немудрено, что приглянулась! рассмеялся Невский. — Но почему вы сразу не сказали?
— Застыдился. — ответил Куплетов, делаясь совершенно пунцовым.
— Вы — действительно необыкновенный человек, — широко развел руками Невский и поднял рюмку, приглашая Куплетова чокнуться напоследок.
Глава 35
На следующее утро, еще до завтрака, они вернулись в санаторий.
Птучка, как и уговаривались, заехал за ними пораньше, поскольку ему еще предстояло отвезти Лидию Степановну обратно в город. Всю дорогу он без устали балагурил и пел майору дифирамбы, которые со вкусом перемежал сальными анекдотами местного значения.
Обитатели санатория были уже в курсе всех событий. Публика дружно высыпала на площадку перед главным корпусом и теперь встречала возвращавшихся как несравненных, обожаемых героев.
— Санаторий гордится вами! — с чувством произнес Лазаретов, пожимая Невскому руку.
Невский ответил машинальным рукопожатием и на всякий случай промолчал.
— Геройчик вы наш! — внезапно подскочил к нему Бонифатий Павлинович, с вечера едва не утративший рассудок от страшной мысли, что может лишиться директорского кресла. — Как славно будет нынче жить!.. А мы вам — номерочек теперь бесплатный и особо калорийный стол! Чтоб все видали. А то как-то неудобно. Это я, директор Подкосыжнев, говорю вам! Вы согласны?
— Нет, — отрезал Невский. — Вздор вы говорите. Никаких таких столов. Мне стул не позволяет, — сумрачно добавил он. — Все — на законном основании. За кого вы считаете меня, черт побери?!
— Я? Вас? За уважаемого человека, — парировал с достоинством директор. — Очень уважаемого. Я порядки знаю. Чай, не первый день. И вы, Михаил Викторович, меня несколько разочаровываете. Мягко говоря. Но вы подумайте! Еще не вечер, так сказать. И ближним вашим тоже далеко не все равно. Хотя — не тороплю. Пардон.
Директор, сиганув бочком, проворно отпорхнул в сторонку, оставив Невского наедине с Куплетовым.
— Михаил Викторович, — тоскливо спросил тот, глядя по сторонам, — но почему ж на этот раз они все-таки решили дело до конца добить?
— Да, вероятно, я их вынудил, как это ни смешно, — пожал плечами Невский. — Что-то у них, видимо, слегка шатнулось, а я — подтолкнул. Они ведь тоже не хотят ненужных осложнений, если вдруг в Москве возникнут слухи. Да, очень я не вовремя здесь оказался. Хотя, может, и ошибаюсь, и они сумели б сами.
— Так что же, значит, выпендреж весь — перед вами? На, мол, подавись?!
— Ну, в какой-то мере — и передо мной.
— Боятся, как вы думаете? — с нескрываемой надеждой глянул на него Куплетов.
— Вряд ли, Савва Иннокентьевич. Чего им тут бояться? — с грустью отозвался Невский. — Все — свои. Свой монастырь. Им просто неприятен всякий шум, который мог бы получиться — в случае чего. Не любят на местах, когда шумят о них, не любят! Да так, собственно, везде. И потому предпочитают чем-то поступаться иногда. Большой игре нужны маленькие жертвы. Вы запомните, Савва Иннокентьевич, — нужны. Всегда. Вот кое-кто из нынешней истории и должен образцово пострадать. За дело, разумеется, но и к тому же — по соображеньям высшего, удельно-местного порядка.
Кругом вдруг зашушукались и как-то странно, чуть заметно заволновались.
— А теперь чего мы ждем? — удивленно спросил Куплетов. — Пошли в номер? Поболтаем, отдохнем. До завтрака — еще полчаса.
— Погодите. Вы — идите, если надо.
Невский украдкой посмотрел на парадную лестницу, по которой лишь совсем недавно взбежал Птучка, чтобы уже вместе с Дергуном вывести из корпуса её.
Он ждал и вместе с тем боялся этого момента.
Как на казнь поведут, мелькнула ни к селу ни к городу шальная мысль. Вот так — когда-то, в старину. А впрочем, что за чушь?! Дожить бы до суда еще.
И наконец двери растворились.
Санаторцы разом примолкли, и в наступившей тишине отчетливо слышно было, как звонко шлепают у всех троих подошвы по мраморным ступеням.
Когда они проходили мимо и поравнялись с Невским, Лидочка невольно замедлила шаг.
Потом остановилась.
Птучка и Дергун терпеливо ждали, десятым каким-то чувством осознав, что теперь торопиться — не надо, дело и так сделано, а этим двоим сейчас зачем-то необходимо просто — хотя бы молча — постоять друг подле друга.
— Знаешь, что? — Лидочка запнулась и затем подняла на него свои прекрасные невинные глаза. Сухие глаза отчаявшегося человека. — Прости меня, ладно?
— О чем ты? — удивился Невский. — Я нисколько. Нет, ей-богу!..
— Я бы тебя просила еще об одном. Когда кончится суд и ты. соберешься рассказать обо всем этом... Не нужно. очень плохо, а?
Невский вздрогнул и, тяжело вздохнув, отрицательно покачал головой.
— Нет. Все не так. Никому и нигде я рассказывать на сей раз не буду. И писать — тоже. Не смогу. — И это была та единственная правда, которая только через слово, произнесенное сейчас, и становилась правдой навсегда хотя бы для двоих. — О другом, быть может, напишу. Или даже расскажу. Но не скоро.